Животные

Объявление

Приветик!Ты на форуме,который посвящен животным!Надеюсь,тебе он понравится!Здесь есть некоторые страницы со смехом,а некоторые и с инфой!Также есть чат,поэтому можно пообщаться и по нему тоже!Ну хватит!Остальное ты можешь просмотреть сам(-а)!
Для рекламы: Ник Пиар, пароль 12345
Администрация: Dana - гл.админ Кстати,нам требуются обладатели кошачьего,мышачьего,тигриного,соколиного,а также собачьего племени!Гости!Регистрируйтесь,если вы хотите обладать одним из этих племен!У нас настоящая ролевая!

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.


Вы здесь » Животные » Флуд,флуд и еще раз флуд! » Почитайте,кто хочет =)


Почитайте,кто хочет =)

Сообщений 1 страница 10 из 28

1

Решила написать о книге "Лунный зверь" от Гарри Килворта,
потому как она мне очень понравилась.)Хоть я ее читала очень давно и не с интернета,а с книги,я ее чудесно помню,ведь там масса увлекательных приключений и драмм в истории обыкновенных животных!Советую:почитайте,не пожалеете!=)

Приношу  благодарность  следующим   авторам,  чьи

       труды помогли мне в работе над романом, -  Питеру  А.                                                         

       Геррарду за  книгу  "Природа  во  все  времена  года"

       (Мидас    Букс),    Стивену    Харрису    за    книгу

       "Урбанизированные  лисы"  (Вайттет   Букс),   Брайану

       Висей-Фитцжеральду  за  книги  "Городские   лисы"   и

       "Сельские   лисы"   (Андре   Дейтч).    Особая    моя

       признательность   Давиду   Макдональду,   чья   книга

       "Унесенные лисами"  (Айвон  Хаймен)  стала  для  меня

       подлинным открытием. Все отклонения  от  естественных

       для лис норм поведения, которые  встречаются  в  моем

       романе, являются следствием того, что я  оставляю  за

       собой право на вымысел, и ни в  коей  мере  не  могут

       быть отнесены на счет  научных  работ,  перечисленных

       здесь.





                                       Легкое дуновение в джунглях -

                                                       тень и вздох.

                                     Это Страх, о Маленький Охотник,

                                                          это Страх!

                                     Из "Песни о Маленьком Охотнике"

                                                   Редьярда Киплинга





    От автора

    Лисий язык включает  в  себя звуки,  движения,  позы,  запахи и,

возможно, другие проявления, неизвестные нам. Но в моем романе  лисы

изъясняются  на  человечьем языке,  лишь иногда вставляя в свою речь

специальные "лисьи" слова. Иностранные языки используются для других

групп  животных,  чтобы подчеркнуть различия между видами.  Значение

"лисьих" слов,  таких как о т д у ш к а (место, где люди появляются,

но редко,   к примеру железнодорожные пути),  ясно из повествования.

Имена великих ветров читателю все же лучше знать с самого начала:

    Завывай - зимний,

    Загуляй - мартовский,

    Оттепляй - весенний,

    Ласкай - летний,

    Запасай - осенний, -

как, впрочем, и то, что:

    свой - дикие поля и луга,

    чужой - фермерские поля и прочие земли, возделанные человеком,

    живопырка - человеческое поселение,

    ханыр - падаль, нередко употребляемая в пищу,

    шалопут - странствующий лис,

    сидун, сидуха - лисы-домоседы,

    бобыль, бобылиха - лисы-одиночки;

и еще, последнее:

    Дальний лес - место, куда попадают души умерших,

    Запределье - обитель ветров и духов,

    Первобытная Тьма - время, когда возник мир.









    Часть первая

    ЛИСЫ ПЕРВОБЫТНОЙ ТЬМЫ





    ГЛАВА 1

    На холме,  в излучине реки,  петлявшей средь равнин,  раскинулся

Лес Трех Ветров.  Лисьи Духи,  издревле обитавшие здесь,  знали, что

холму несчетное количество лет; и хотя с тех пор, как волки покинули

эти края,  фермеры селились все ближе к Лесу Трех Ветров, каменистые

склоны по-прежнему оставались нетронутыми.  На вершине холма лес был

невероятно  густ,   так  что тонким,  слабым дубкам  и  диким сливам

приходилось сражаться друг  с  другом  за  пространство  и солнечный

свет.    Но   на  склонах  часто встречались усеянные колокольчиками

прогалинки,     покрытые   мягким   травянистым  ковром,    поросшие

папоротником   и   хвощом;  иногда посреди такой полянки возвышалось

одинокое деревце.  Чащу населяли лесные голуби, барсуки, серые белки

и лисы. Хотя О-ха родилась не в Лесу Трех Ветров, но осенью, в пору,

когда молодняк расстается  с родителями,  она перебралась на древний

холм.

    На глинистом откосе,  на самой опушке, она отыскала старую нору.

О-ха пришлось поработать когтями,  чтобы подновить жилье,  расширить

коридор и спальню.  Впрочем, подобно большинству лис, она не слишком

радела об удобствах и уюте. Ей нужно было сухое, теплое и безопасное

место,  где она могла бы спокойно выспаться, уверенная, что ее никто

не побеспокоит, - вот и все.  Правда, О-ха облюбовала эту нору еще и

потому,    что   ее привлекли простые,  прямые ходы этого подземного

жилья.  Однако особой опрятностью лисица  не  отличалась,   и все ее

заботы  о  чистоте и порядке сводились к одному - она вышвыривала из

спальни наружу объедки и прочее и складывала все у самого входа.  Да

и такой уборкой О-ха занималась без особого рвения,  горько вздыхая:

досадно тратить время  на  скучные житейские хлопоты,  тогда как мир

ждет  от  нее великих свершений.   Что ж,  она была истинной дочерью

своего племени.  Лисы готовы  без конца вылизывать собственную шубу,

но во всем, что касается жилища, они неисправимые неряхи.

    Вход  в  нору,  напоминающий своими очертаниями миндальный орех,

находился у подножия могучего дуба, крепкие узловатые корни которого

служили норе надежным прикрытием. Ветви дерева склонялись чуть ли не

до земли,  и,  стоило подуть даже слабому ветерку, их подвижные тени

делали почти незаметным вход  в  жилище О-ха.   К  тому же сплетения

корней прорезали всю почву вокруг,  и,  чтобы обнаружить нору, чужак

должен  был  оказаться  на  уровне отверстия.   Так  что любой враг,

попытавшийся отыскать укромное логово лисицы,  был бы неминуемо сбит

с толку.

    По другую сторону от входа, на бархатистой подстилке звездчатого

мха,   росла  ольха.  Осенью  с  ее ветвей сыпались маленькие черные

шишечки.  Соседство  с огромным дубом пошло ольхе не на пользу:  она

постоянно оставалась  в  тени  и  лишенные солнечного света ветви не

могли  раскинуться  вширь.   Почему-то  к  стволу ольхи были прибиты

остатки проволочной изгороди,  и в теплые дни,  когда блохи особенно

досаждали О-ха, она с удовольствием скреблась спиной о проволоку.

    О-ха  уже превратилась во взрослую лисицу,  у нее была смышленая

острая мордочка,   а  блестящая шкурка отливала,   в  зависимости от

освещения,  то рыжевато-красным, то дымчато-серым. Расположения юной

красавицы настойчиво добивались  по  крайней мере  три  самца.  О-ха

остановила выбор на своем ровеснике: в глазах молодого лиса сверкали

веселые огоньки и голову он так обаятельно склонял набок, что у О-ха

начинали дрожать лапы.

    - Все другие лисицы и когтя твоего не стоят, - часто повторял ей

А-ран.  -  Ты самая шустрая,  проворная,  и вообще...  Слишком долго

объяснять. Стоит мне взглянуть на тебя, у меня голова идет кругом.

    Они стояли утопая в сухой листве, когда она сообщила А-рану, что

он стал  ее  избранником.   От  радости молодой  лис осыпал ее целым

дождем  листьев.    В  тот день небо  над  лесом было  на  удивление

изменчивым  -  по нему мчались рваные тучи,  и тени их наполняли лес

живыми бликами  и отсветами.  О-ха и А-ран выскочили на простор,  на

продуваемые ветром луга.  Казалось,   они  одни во всем мире.  Глаза

А-рана  светились  странным  возбужденным блеском  -  в  них  словно

отражалась необычайная игра света и тени.

    А-ран был настроен романтично и того же требовал от подруги,  но

О-ха считала себя серьезной  и рассудительной лисицей - она могла бы

назвать добрую дюжину причин,  разумных и веских, по которым выбрала

именно А-рана. Им нравилось валяться в теплой влажной траве, ласково

покусывая  друг  друга.   Пора настоящей любви  еще  не пришла,   но

взаимные прикосновения возбуждали  их.   Каждый подробно изучил тело

другого:  на носу у молодой лисицы виднелись царапинки,  а на правом

ухе А-рана недоставало крошечного клинышка  -  все  это были памятки

охотничьих  игр  с братьями и сестрами.  Еще О-ха обнаружила на боку

своего друга белую полосу,  узенькую,  необычайно привлекательную, а

он заметил, что шерсть у нее на мордочке блестит и лоснится. И почти

все,    что   они находили друг  в  друге,  казалось  им  особенным,

неповторимым и достойным восхищения.

    А-ран  изменил  имя  и звался теперь А-хо,  -  в соответствии  с

древней  лисьей традицией  имя  лиса должно  в  зеркальном отражении

повторять   имя  его подруги.   Оба  были  так  молоды,   что  жизнь

представлялась   им   сплошной чередой занимательных открытий.   Они

поведали друг другу,   что происходят из хороших семей:  выяснилось,

что  родители   у   обоих  были  достойными  лисами,   неглупыми   и

здравомыслящими,   но,   разумеется,  им не хватало той ясности ума,

глубины  суждений   и   широты  взглядов,  которыми столь щедро была

наделена молодая чета.

    - Конечно, для своего времени они вполне годились, - великодушно

заметил А-хо. - Да только время их давно ушло.  Мир сейчас совсем не

тот, что несколько зим назад. Взять хотя бы охоту...

    Они лежали  в  норе,  тесно прижавшись друг к другу,  и делились

своими  наблюдениями   и   соображениями  -  каждый наконец-то нашел

собеседника себе  под  стать.  Порой О-ха принималась облизывать нос

лиса,   а  он клал голову  на  ее хрупкое плечо,  зарываясь в мягкий

пушистый мех.   Оба  были счастливы и вполне довольны обществом друг

друга.

    - Тебе нравится, как пахнут сосновые иголки? - спрашивала О-ха.

    - Сосновые иголки?   Еще  бы!  Дивный запах.  Никогда не упускаю

случая их понюхать. Да и смола тоже отлично пахнет.

    - Да, да, ты прав, смола тоже...

    И  оба  в который  раз  принимались удивляться,   что их вкусы и

пристрастия  так замечательно сходятся.  Как здорово,  что они нашли

друг друга,   как  здорово,   что оба любят запах сосновых иголок...

особенно весной.

    - Лучшего времени,  чтобы всласть подышать сосной,   не найдешь,

это уж точно.

    Была ли еще на свете пара лис, которые так подходили друг другу?

Существовало ли столь неколебимое единство мнений? Нет, в столь юном

возрасте  нечасто  встретишь  подобную мудрость,  наблюдательность и

трезвый расчет,   а ведь они оба к тому же полны жажды новых знаний.

Конечно,   их  встреча - это настоящее чудо.  В этом молодые супруги

тоже были вполне согласны.

    - Только перед другими хвалиться  ни к чему, - предусмотрительно

заявил А-хо.

    Осень  оказалась  для  молодой пары восхитительным временем.   В

чистом,  прозрачном воздухе  все запахи ощущались особенно остро,  и

охота неизменно приносила удачу. Лисы почти не разлучались. Но вот в

травах задул Завывай,  принося  с  собой холод,   и им пришлось чаще

покидать нору поодиночке.

    Зима перевалила за середину. Ни единого дуновения не ощущалось в

жгучем морозном воздухе.

    Уже несколько дней А-хо  не  отходил  от  подруги  ни на шаг,  и

возбуждение его все возрастало - об этом говорил хвост,  который лис

держал высоко,  словно пушистый вымпел. О-ха прекрасно понимала, что

с  ним  творится,  но иногда раздражалась - уж слишком настойчиво он

прижимался  к  ней,   не  давая двинуть лапой.   Он  не сводил с нее

блестящих  беспокойных  глаз.   Такое неотвязное внимание,  даже  со

стороны  самого красивого  и  умного лиса  на  свете,   ей  порядком

поднадоело.  Впервые между ними возникла натянутость, - казалось, им

тесно  вдвоем   в   норе.    В   О-ха тоже просыпалось желание,   но

нетерпеливый А-хо опережал события,  и как-то раз,  когда он захотел

близости,    она  остудила  его  пыл,  чувствительно куснув  в  бок.

Смущенному лису пришлось отскочить ни с чем.

    Однако  настал  день,  когда  по  телу лисицы разлилась приятная

сладкая истома, - она сама ощущала,  что от нее исходит благоухание,

дивный аромат, который превратил блеск в глазах А-хо в жаркое пламя.

Она ждала,   а  он ходил  за  ней тенью,  и каждое его движение было

исполнено желания.

    Внезапно  О-ха вскочила  и  бросилась  к  выходу;   она  лизнула

собственный нос,  проверяя по лисьей привычке,  не принесет ли ветер

запаха опасности,   и,  убедившись,  что все спокойно,  выскользнула

наружу.   Как  и всегда,  тысячи запахов нахлынули  на нее,  но мозг

лисицы  мгновенно  сортировал   их,    отбирая  лишь  самые  важные.

Человеческий   нюх   не   в  состоянии различить  и  сотой доли этих

тончайших, слабых запахов.

    Было холодно,   и  солнце  над верхушками Леса Трех Ветров сияло

по-зимнему ослепительно. Лисица нашла небольшую проталинку, поросшую

травой,    и  устроилась там,  подставив свою шубку слабым солнечным

лучам. А-хо последовал за ней.

    Нагнав  подругу,   он  слегка коснулся  ее  бока передней лапой.

Лисица почувствовала,   что  он весь дрожит,   и  по  ее телу словно

электрический разряд пробежал.  А-хо прижался  к  ней,  нежно тычась

носом в шею.  Она чувствовала его горячее дыхание,  чувствовала, как

язык  его вылизывает ее шелковистую шерсть.  Глубокий гортанный звук

вырвался из ее горла.

    А он терся об нее все настойчивее,  облизывал ее мех и зарывался

в него носом.   Это доставляло ей удовольствие.  Она прикрыла глаза,

наслаждаясь  мягким  пульсирующим ощущением,  пронизывающим  все  ее

существо.  Это было чудесно. С ним было чудесно. Вновь открыв глаза,

она взглянула на лиса.  Гордый и сильный,  он был прекрасен.  Темные

острые уши,  блестящий пушистый мех.   А  эти крепкие челюсти  - они

неотразимы.  Конечно,   ни у одной другой лисицы нет такого красавца

мужа.   Она  укусила его,   на  этот раз ласково, - переполнявшие ее

чувства требовали выхода.  Как приятно,  когда тебя любят. Провались

мир в это мгновение, А-хо и не заметил бы. Он видел лишь ее, а она -

лишь его.  Яркий мех лиса пламенел в траве как огонь,  исходившее от

него тепло едва  не прожигало ее насквозь.  О-ха еще долго казалось:

она ощущает во рту медовый вкус зрелых плодов.

    Наконец,  словно очнувшись от забытья,  она опять бросила взгляд

на  А-хо  и  долго любовалась  его  вытянутой изящной мордой,  ушами

безупречной  формы,   роскошной  рыжей шубой.   Он  был  на  вершине

блаженства.  Лежа в траве, он не сводил с нее прищуренных глаз, то и

дело высовывая кончик языка.

    - Убери язык! - приказала О-ха.

    - Почему?

    - Потому...

    Она огляделась вокруг, проверяя, не наблюдает ли кто за ними. Не

то чтобы мысль о возможных свидетелях приводила ее в смущение - вряд

ли кто-нибудь заинтересовался бы столь обычным и естественным делом.

Но теперь,  когда  все  было позади,   к  лисице вернулась природная

осторожность

    А-хо  три раза тявкнул,  потом отрывисто взвизгнул и взглянул на

О-ха,   склонив голову набок,  -  он знал,   это  действует  на  нее

безотказно.

    - Хорошо,  растрезвонь хоть  по всему свету, - сказала лисица. -

Если тебе  так  хочется.  Лично  я  большой нужды в том не вижу.  Ну

ладно, пусть все узнают, что ты стал наконец взрослым лисом.

    - Такова традиция, - с притворным равнодушием проронил он.

    - Знаю  я  эту традицию,  -  небрежно заметила О-ха. - И от кого

только она пошла?  Наверняка от какого-нибудь недотепы, который едва

выучился играть с подружкой в догонялки. - Она подтрунивала над ним.

    Все следующие три дня они были неразлучны.  Казалось, в воздухе,

словно аромат спелых фруктов,  витают надежды,  наполняя  все вокруг

пьянящим  благоуханием.   Запасай давно  уже  улетел,  оставив голые

деревья, влажные стволы которых покрывала плесень. На кустах не было

ни листика,   ни  ягодки.  Землю в Лесу Трех Ветров покрывал толстый

ковер прелых листьев.  Здешним хищникам - совам,  ястребам, ласкам -

приходилось  прикладывать  немало  усилий,   чтобы добыть себе мясо.

Рацион  лисицы  состоял   на   три  четверти   из   мяса.  Надо было

изворачиваться вовсю, чтобы не остаться голодной. Зимой О-ха нередко

удавалось поймать птицу, а когда земля стала влажной и теплой, в ней

закопошились  жирные  вкусные  черви.   К  тому  же  О-ха таскала  с

ч у ж о г о - фермерских полей, окружавших лес, - мерзлую капусту. А

вскоре  после  того,    как   пора  любви  осталась  позади,  лисице

посчастливилось  обнаружить изгородь,  увешанную х а н ы р о м.   На

колючей проволоке висели дохлые вороны  и горностаи.  Несколько штук

лисица зарыла про запас,  оставив возле кладовой свои метки,  а одну

ворону отнесла домой,   для  А-хо.  В благодарность он нежно облизал

подруге  ухо.   Теперь,  когда любовные игры закончились,  отношения

между  лисами  стали  более  спокойными   и  ровными.  Прикосновения

по-прежнему были полны ласки, но томительное, распаляющее напряжение

исчезло.

    О-ха ощущала,   что  внутри нее происходят перемены,  и это было

сладостное чувство.   Она  с нетерпением ждала,  когда  же Оттепляй,

весенний ветер,  растопит снега. Вокруг Леса Трех Ветров раскинулись

луга  -  в большинстве своем брошенные покосы  и  пастбища,   где  в

изобилии водились служившие пропитанием куропаткам  и  прочим птицам

насекомые.   К  тому же здесь сохранились живые изгороди,  в которых

находили приют птицы,  звери,  лягушки и змеи. Вытоптанные пастбища,

неогороженные поля,  где не увидишь ни одного кустика,  придвигались

все  ближе,   но  пока  еще  не успели завладеть всеми окрестностями

старого леса.

    Этот вековой лес,  где вперемешку росли тисы, кедры, дубы, буки,

вовсе  не  походил на сосновые рощи,  насаженные человеком.  В таких

рощах царит мертвая тишина, толстый слой иголок душит землю, а птицы

и  звери   не  могут найти пищи  и  не приживаются здесь.  Ничто  не

нарушает безмолвия,  мрачного безмолвия.  Глухие, неприветливые тени

бродят средь сосен  и елей,  выстроившихся унылыми ровными рядами, -

они  стоят   так   близко  друг  к  другу,   что  между стволами  не

протиснуться даже кролику.   А  в Лесу Трех Ветров деревья росли как

придется,  живой беспорядок радовал глаз, а тени, что они бросали на

землю, были легкими и ажурными.

    Конечно,  О-ха  и другие обитатели древнего холма полагали,  что

иначе и быть не может,  хотя звери-странники уже приносили тревожные

вести о том, что мир за пределами леса меняется на глазах: уродливые

двуногие существа,   чьи тела лишены меха или перьев,  но обернуты в

странные болтающиеся шкуры, существа, которые без нужды скалят зубы,

разражаясь неприятными лающими звуками, переделывают землю по своему

усмотрению.

    -  На  наш  век  леса хватит,  - твердили друг другу животные. -

Ничего ему не сделается, нашему лесу, и полям тоже.

    - Ясно, ясно, - свистел на ветру лесной голубь.

    - Все будет по-прежнему, - соглашались с ним Дрозды.

    Землеройки,  кузнечики  и  жуки-короеды,  лисы  и белки,  грачи,

живущие  стаями,    и   вороны,   предпочитающие одиночество,  утки,

устроившие гнездо  в  старой кроличьей норе  у  канавы,   и  сороки,

поднимающие  в  полях галдеж,  гадюки  и  ужи,  муравьи,  зимующие в

насквозь  прогнивших  стволах,  пищухи  и  козодои,  робкие зайцы  и

основательные  барсуки,   беззаботные  малиновки,   что  одиннадцать

месяцев в году распевают свои песни и лишь в августе умолкают,  стаи

лысух у реки - все они были согласны в одном: на их век леса хватит.

    Итак,   ни  О-ха,   ни  ее соседи по Лесу Трех Ветров не брали в

голову предупреждения зверей-странников.   У всех и без того хватало

забот:  надо было принюхиваться  к ветру,  приносящему разнообразные

запахи  и  звуки,  приспосабливаться  к  перемене погоды  и всячески

избегать  встреч   с   человеком.   Жизнь  лесной  мыши,  окруженной

хищниками,   и  так проходила  в  вечных тревогах,  -  стоило  ли ей

беспокоиться о грядущих катастрофах,  которые,  возможно, никогда не

наступят.   У  ласточек и стрижей тоже не было времени для тревожных

раздумий  -  они  без  устали носились  над стоячими лужами и ловили

мошек.  Куропатки,  когда их одолевали неприятные мысли,  зарывались

головами в сухие листья,  уверенные, что надежно спрятались от всего

мира. Но вскоре они забывали о своих страхах и вновь отправлялись на

поиски пищи.

    Одним  словом,  жизнь била ключом  и  незачем было загружать  ее

пустыми опасениями, которые все равно ничего не могли изменить.

    Так думала О-ха, занимаясь своими делами, среди которых было два

особенно важных  -  добыть достаточно  еды  для себя  и  для будущих

детенышей и не попасться на глаза охотникам.

    Однажды ночью она проснулась и выбралась наружу,  оставив в норе

спящего  А-хо.  Лисице  до  того хотелось спать,   что  она даже  не

выполнила ритуалов,  сопутствующих выходу из жилища,  хотя обычно не

пренебрегала ими.

    В небе светила охотничья луна,  наполняя лес изменчивыми тенями.

Они играли и приплясывали на земле и ветвях, словно живые.

    О-ха направилась  к  лугам;  странное ощущение  не оставляло ее.

Казалось,  не она,  а какая-то другая, незнакомая лисица крадется по

лесистому склону,  залитому бледным светом луны.   В траве шуршало и

стрекотало  множество  живых  существ,   поглощенных  своими ночными

заботами. Внезапно все стихло. В воздухе повеяло опасностью.

    Грозный рев охотничьего горна разнесся над полями.

    Поняв скорее сердцем,   чем  рассудком,  что означает этот звук,

О-ха бросилась наутек через заросли терновника.  Она мчалась из всех

сил,  но лапы ее путались в ажурной сети теней,  точно в силках.  О,

если бы только скрылась луна, эта предательская охотничья луна. Люди

совсем  близко,    и   с  ними  собаки,  которые могут учуять лисицу

издалека, и лошади, которым ничего не стоит ее догнать.

    Лай человечьих голосов становился все громче, до О-ха доносились

удары лошадиных копыт по дерну и собачьи перебранки.  Псы огрызались

и поскуливали,  побуждая друг друга  к  погоне.   А  тени тянулись к

лисице,  словно колючие ветви кустов;  они вцеплялись ей в шубу,  не

давали  бежать.   Наверное,   эти  тени-ловушки заодно  с  людьми  и

собаками.

    И  все  же лисица вырвалась и побежала;  она бежала долго,  хотя

сердце ее едва не выскакивало из груди.  На вершине холма,  залитого

неумолимым  светом  охотничьей  луны,  собаки настигли  ее.   Лисица

жалобно завизжала, умоляя о пощаде, но собачьи челюсти уже впились в

судорожно извивающееся тело,  острые зубы ломали кости  и  разрывали

связки.  Невыразимая боль пронзила ее,  а убийцы рвали и рвали живую

плоть, и кровь заливала их свирепо оскаленные морды.

    Кровавый огонь полыхал  в глазах,  упоенно ломающих зубами кости

лисицы и раздирающих ее шкуру. Но вдруг собачьи морды превратились в

человеческие, белые, лишенные шерсти, - рты их были искривлены, а из

глоток  вырывался  отвратительный раскатистый лай,  который способны

издавать только люди:

    - Ха-ха-ха-ха-ха!

    Воздух  сотрясался   от   хохота,    неумолимого,   неумолчного,

злорадного. Собаки с человечьими головами, в разноцветных человечьих

шкурах,  пьяные  от крови живого существа,  которое они разрывают на

куски.   Человечьи  морды   и   собачьи тела,  уродливо напряженные,

дрожащие  от  возбуждения,   с  наслаждением взирающие  на  смерть и

страдания.   Лисица  испустила горестный стон,  умоляя сохранить  ее

жизнь и жизнь нерожденных детенышей.  Но никто не слышал ее. Радость

убийства оглушила полулюдей-полусобак, которые ее окружали.

    Вдруг душа О-ха покинула истерзанное тело - теперь она наблюдала

за расправой  со стороны.  Тут она поняла,  что в центре обезумевшей

толпы полусобак-полулюдей вовсе не она,  а А-хо,  ее муж.  Она вновь

жалобно завизжала,  надеясь,  что они остановятся и не сделают того,

что задумали.   Она  видела,   как тело лиса корчится в предсмертной

муке,   а глаза,  устремленные на нее,  молят о помощи.  Но она была

бессильна - ей оставалось лишь смотреть, как над ним глумятся.

    Когда  все было кончено,  один из всадников с человечьим телом и

собачьей  головой  схватил  лиса   и   откусил  его  хвост,  проведя

кровоточащим концом по своей оскаленной морде.

    - Ха-ха-ха, - разнеслось над лесом.

    Изуродованная,  разодранная лисья шкура болталась в человеческой

руке,    как   тряпка.   Голова  моталась туда-сюда,   и  вдруг О-ха

разглядела,   что  это не А-хо и не она сама, - то была другая лиса,

неизвестная,  незнакомая.  Да, незнакомая, но не чужая, ибо это была

лиса, и, когда О-ха смотрела на нее, ей казалось - все лисы на свете

безжизненно качаются в руке убийцы. И она сама, и А-хо, и ее будущие

детеныши. И мать ее, и отец, и все ее племя.

    Внезапно О-ха проснулась. Она лежала в собственной норе.

    -  Что  с тобой?  -  обеспокоенно спрашивал А-хо.  -  Приснилось

что-нибудь страшное?

    Лисица поняла,   что  она во сне металась,  скулила,  стонала и,

должно быть, разбудила А-хо.

    Она теснее прижалась к нему.

    - Да, я видела сон. Очень страшный сон.

    Так   ей   впервые  явился  извечный  кошмар  всех  лис  - толпа

преследователей,  неотвратимо настигающая жертву  на  открытой взору

равнине, кровавая расправа, которая никогда не кончается...

0

2

ГЛАВА 2

    Ветры добры и могущественны.  Не будь их,  жизнь обитателей леса

стала  бы  сущим мучением.  Ветры приносят звуки  и запахи,  которые

говорят лисам обо всем - о наступлении поры любви,  о подстерегающей

опасности,  о том,  где скрывается добыча, когда ожидается дождь. По

звукам и запахам лисы распознают деревья, кусты и травы, мир для них

прежде всего море звуков и запахов.  А каждый ветер - это милостивое

божество,  скалы  и деревья тихонько нашептывают его имя,  им вторят

воды  рек  и озер.  Ветры  -  дыхание жизни,   без  них  она  так же

невозможна как без солнца и луны.  Далеко-далеко,  на краю земли,  в

мифической  стране,   именуемой Запределье,  стоит целый  лес  полых

деревьев.  Ветры носятся между их иссохших стволов, ночуя в глубоких

дуплах. Такова их обитель, дворец ветров.

    Дул  Завывай,   белый  ледяной  ветер,   в  конце  дня  на землю

спустилась холодная тьма. Все предметы обрели острые углы, и то, что

было мягким,  стало вдруг хрупким  и  ломким.   Как  и всегда в пору

владычества Завывая,   в животах лис словно терлись мелкие камешки и

легкие их горели.

    Стояла  ночь,    и  О-ха неспешно проделала обязательный ритуал,

сопутствующий выходу  из  норы, - эти тщательно продуманные действия

помогали лисице удостовериться,   что  снаружи  ее не подкарауливает

враг, и обеспечивали сохранность жилища.

    Она лизнула  нос и подставила его холодному дуновению,  проверяя

силу и направление ветра.  Ветер принес множество запахов, каждый из

которых  лисица мгновенно распознавала.  Запахов человека  и  собаки

среди них не было.  Вскоре О-ха уверилась в том, что выходить можно,

и высунулась наружу.

    Промерзший насквозь  мир  замер в оцепенении.  Вскоре после поры

любви установилась настоящая зима,  точно совокупление лис послужило

сигналом для разошедшейся стужи.  Залитые лунным светом деревья едва

слышно  вздыхали.   Лисица завертела головой,  вновь принюхиваясь  к

запахам  и  прислушиваясь  к  звукам,  что принес в своих прозрачных

руках Завывай. А потом она проворной рысцой устремилась краем чащи в

с в о й, открытую пустошь.

    Луна кралась  по  небу вслед  за  лисицей,  заливая  все  вокруг

призрачным светом.  Еще когда О-ха была лисенком,  мать рассказывала

ей, что в луне живет душа солнца. Давным-давно, в самом начале мира,

не было ни дня,  ни ночи и первые жители земли,  исполины,  подобные

великому А-О,  двуполому лису-лисице и волку Сен-Сену,  двигались во

тьме, ориентируясь по звукам и запахам. Свет был им не нужен. Люди в

то время  не  вышли  еще  из Хаоса Моря.  Однако они послали гиганта

Грофа подготовить землю  к их прибытию,  наказав ему создать свет, -

ведь люди,  с их убогим слухом и чутьем, не в состоянии охотиться во

тьме.   Гигант  разверз  могучей рукой толщу земли  и  извлек оттуда

огненный шар,  который назвал солнцем.  Этот шар он забросил на свод

небес,   но бросок был так силен,  что душа солнца вылетела из тела.

Душа  эта  - призрак солнца  -  получила имя луны.  С тех пор она по

пятам за солнцем следует вокруг земли.

    Сен-сен и А-О,  звери-исполины,  поняли, зачем Гроф создал яркий

свет:   это  нужно было людям,  чтобы выслеживать и убивать их.  Они

попытались  расправиться   с  гигантом,   но  тщетно.  Гроф оказался

неуязвимым  -  ведь он был создан не из плоти и крови,  а из людской

веры   и   мог  исчезнуть,   лишь  когда  люди  разуверятся   в  его

существовании.

    О-ха вышла  на  проторенную лисью тропу,  ведущую  из  Леса Трех

Ветров в Поле Вьючных лошадей. Множество других, менее важных лисьих

и барсучьих троп пересекало этот древний путь,   но  О-ха ни разу не

свернула:  целью  ее  была вода,   и  она следовала к ней кратчайшей

дорогой.

    Поступь лисицы была легка  и  бесшумна.  Время  от  времени О-ха

останавливалась и оборачивалась,  но не для того, чтобы всмотреться,

не  подкрадывается   ли   сзади враг (ведь подобно всем лисам,  О-ха

обладала слабым и ненадежным зрением), а для того, чтобы вслушаться.

О-ха обогнула фермерский дом, используя как прикрытие канаву, шедшую

по краю обширного сада.   До нее доносился запах железа,  издаваемый

проволочной изгородью.  Примерно  в  полумиле,  по дороге,  идущей к

дому, шел человек. Завывай принес его запах.

    Уловив предупреждение,  лисица залегла  на  влажном дне канавы и

принялась наблюдать  за  домом;   все  ее тело тихонько вибрировало.

Вокруг было тихо,  но и все же,  уловив легчайший, далекий звук, она

решила, что разумнее будет немного подождать. А возможно, она ничего

не услышала  и  не почуяла - тревожные звуки и запахи были неуловимы

даже для лисицы;  однако неодолимое внутреннее ощущение заставило ее

насторожиться.   Для  того чтобы выжить,  дикому зверю мало чутья  и

сообразительности   -  необходимо слушаться инстинктов.  О-ха всегда

беспрекословно повиновалась приказам своего внутреннего голоса.  Она

знала  -  они важнее голода  и  жажды.   В отличие от людей,  лисица

никогда  не  шла  на  поводу  у  собственных желаний.  Желания могли

подождать.   И теперь,  когда она ощутила тревогу,  ей хотелось лишь

одного - стать совершенно незаметной.

    Наконец она убедилась, что опасаться нечего, и продолжила путь к

пруду.

    О-ха  свято  блюла  верность  традициям  и  теперь  не  забывала

совершать   по   дороге  один   из  важных ритуалов.  Ритуал этот  -

оставление меток,  -  как правило,  редко упоминается  не  только  в

благовоспитанном  лисьем обществе,   но  даже  и  в разговорах между

супругами,   хотя  добросовестно  исполняется   во  многих жизненных

ситуациях.  Почти бессознательно О-ха время от времени помечала свой

путь  мочой.  Если здесь вдруг окажется А-хо,   он  поймет:  подруга

проходила этой тропой совсем недавно.

    О-ха ощущала,  как промерзшая трава слегка покалывает ей лапы, и

с тоской вспоминала  о  Запасае,  осеннем ветре,   о сочных плодах и

вкусных грибах, что появлялись и исчезали вместе с ним.

    Вдруг   на   одной  из  боковых лисьих троп  она  услышала шорох

знакомых шагов,  таких же легких,  как и собственные. До нее донесся

аромат,   от которого,  как и всегда,  по телу ее пробежала приятная

дрожь.  Лисица замерла  в ожидании,  и вскоре из посеребренных инеем

травяных зарослей вышел рыжий лис.

    - А-хо, - с упреком сказала она, - ты почему выскользнул из норы

втихомолку? Почему не разбудил меня?

    -  Ты  так сладко посапывала.  Жалко было будить.  - Лис склонил

голову набок.  -  А я был в саду,  думал,  может,  крысу поймаю.  Да

только они уже сожрали все паданцы и теперь сидят по своим норам.  А

ты куда?

    - К пруду. Пить хочется.

    - Смотри, осторожнее. В твоем положении...

    - Без тебя знаю.

    - Смотри,  осторожнее,  -  повторил  лис  и исчез в траве,  лишь

темная шуба его мелькнула на проторенной тропе, ведущей к их норе.

    А  О-ха  двинулась  по  залитым лунным светом равнинам.  Вдалеке

глухо ухнула сова, и Завывай разнес ее крик над полями и лугами.

    Человек,   запах  которого лисица учуяла раньше,  теперь оставил

дорогу  и шел через поля,  прямо к лисьей тропе.  О-ха слышала,  как

промерзлая земля скрипит  под  подошвами  его  сапог.   То и дело он

спотыкался о комья смерзшейся грязи и сердито лаял себе под нос.

    О-ха скользнула в заросли травы и припала к земле,  ожидая, пока

человек пройдет мимо.   Он должен был пересечь ее тропу,  незаметную

человеческому  глазу;  целое облако запахов окружало его,   и  самым

сильным среди  них был запах дробовика.  Лисицу защищала темнота,  а

человек, похоже, был не в себе, - люди, которые встречались ей в эти

ранние  предутренние  часы,   частенько чувствовали себя  не  лучшим

образом.   Но  все же ей вовсе не хотелось,  чтобы он открыл пальбу.

Звуки   и   запахи,  извергаемые ружьем,  напоминали  о  грозе,   об

оглушительных  раскатах  грома,   ослепительных вспышках молнии,   о

деревьях,  которые  на  глазах превращались в обугленные пни.  Когда

вокруг   творится   такое   светопреставление,     трудно  сохранить

спокойствие и ясность рассудка. И даже если пуля тебя не заденет, со

страху можно потерять голову и наделать глупостей.

    Человек прошел всего  в  нескольких футах от нее,  распространяя

вокруг удушливый запах дыма.   Он  нетвердо держался на ногах,  то и

дело  спотыкался   и   наконец  растянулся  во  весь рост.  Дробовик

задребезжал по камням,  а О-ха затаила дыхание, ожидая, что из ружья

вырвется столп пламени,  а грохот пробьет в тишине ночи рваную дыру.

Но ничего не было - ни шума, ни огня.

    Человек,  громко сопя носом,  втягивал  в  себя морозный воздух.

Потом  он  тихонько заворчал и с трудом поднялся на ноги.  Нагнулся,

нашаривая что-то на земле. О-ха слышала, как он поднял свой дробовик

и хрипло гавкнул  на  луну.  Потом  он  выпрямился,  хотя голова его

моталась туда-сюда.  Человек отряхнулся,  опять отрывисто гавкнул  и

побрел через поля.

    О-ха сталкивалась  с  людьми довольно часто,   но,  как правило,

они-то и знать не знали, что встречались с лисицей. От природы людям

дарован  острый  глаз хищника,  заменяющий  им  тонкий нюх,   но  со

временем  их  инстинкты ослабли,  и они разучились использовать свое

зрение.   Много  раз,  завидев человека,  проходившего мимо,  лисица

замирала   в   испуге,  уверенная,   что  ее заметили,   но  тревога

оказывалась ложной.  По ее мнению,  люди, эти удивительные создания,

были чересчур поглощены собственными мыслями и беспокоились о чем-то

недоступном пониманию лис.  Если человек  шел  один,   на  лице  его

застывало  странное  рассеянное выражение,  глаза были устремлены  к

какой-то невидимой точке,   а вокруг носилось облако внушающих страх

запахов.   Если   же   людей бывало несколько,   они  так озабоченно

перелаивались,   что  казалось:  перевернись  мир  -  они  и ухом не

поведут.  Убивали они тоже как-то непонятно - зачастую отнюдь не для

того,  чтобы утолить голод  или  утвердить свое право на территорию,

нет,  их побуждали пролить кровь какие-то загадочные причины.  Порой

они превращали убийство  лис  в пышное зрелище,   а порой убивали их

втихомолку, без лишних свидетелей.

    Лисице  самой доводилось убивать почти каждый день.  Однажды  ей

даже  случилось устроить настоящую резню.  Как-то  раз  они  с  А-хо

проникли  в  птичник  с  цыплятами и перерезали всех его обитателей.

Тогда кровавый туман застлал  ей глаза,  а удары собственного сердца

глухо отдавались в ушах.  О-ха так распалилась, что ей стало жарко в

пушистой шубе,  но она хватала и хватала все, что еще двигалось. Это

было жестоко,   но не бессмысленно.  Просто на этот раз им повезло и

охота оказалась на редкость удачной. Закончив бойню, они захватили с

собой столько цыплят,  сколько смогли унести,   и  убрались восвояси

прежде, чем явился фермер.

    О-ха прекрасно понимала:  без убийства не проживешь и при случае

надо убивать  как можно больше,  про запас.  Поэтому поведение людей

вовсе  не  казалось ей противоестественным,  однако понять их мотивы

она не могла.

    Приблизившись  к пруду,  лисица обнаружила,  что поверхность его

затянута ледяной коркой, которая на морозе посверкивала и искрилась.

Она потыкала  лед  передней лапой,  проверяя,  насколько  он прочен.

Пробить лед ей не удалось, однако можно было полизать его. Но прежде

лисица исполнила ритуальную песнь:

    "О вода,  дающая жизнь,  вода,  тело великого А-О,  лиса-лисицы,

вышедшего  из  первобытной тьмы,  очисти  мой дух".  Когда обряд был

окончен,  лисица,  ни на секунду не ослабляя бдительности, принялась

лизать лед,  пока  не утолила жажду.  Все ее чувства были настороже.

Нельзя расслабляться, нельзя пропустить звук или запах, говорящий об

опасности.  Чтобы выжить,  приходится быть внимательной,  невидимой,

неуловимой.

    На середине пруда,  в окружении зарослей заиндевелого тростника,

виднелся маленький островок.   Там  стоял птичник,   и  О-ха знала -

сейчас  в  нем спят утки.   Ну,  долго им спать не придется,  решила

лисица.  Она повернула голову в сторону фермерского дома,  навострив

одно ухо.   Дом тонул в темноте,  но она чувствовала людской запах и

даже различила,  как люди храпят в своем логове.  Повода для тревоги

не было. Ночь дышала покоем.

    О-ха так долго смотрела на птичий домик,  что он расплылся у нее

перед глазами,  - как и все лисы,  она не могла сосредоточить взгляд

на неподвижном предмете. Влекомая инстинктом, она скользнула на лед.

Он потрескивал под ее лапами.  Фермеры воображают,  что на островках

посреди  пруда  их  утки  в  полной безопасности,   но  лисы отлично

плавают.   К  тому  же  люди забывают,   что  лед делает жилище птиц

доступным для любого хищника.

    На  середине  пути О-ха остановилась  и  взглянула вниз.  Чья-то

расплывчатая  тень  уставилась   на  нее из-под дымчатой корки льда.

Лисица вздрогнула и словно зачарованная застыла на месте.  Тень подо

льдом не давала ей двинуться. Она приковывала взгляд О-ха. На лисицу

смотрела тень  из  давних времен.  Она была совсем рядом,  и в то же

время  неизмеримое расстояние разделяло  их.   Но пристальный взгляд

призрака подо льдом обещал скорую встречу.

    Наконец тень отпустила О-ха, и та поспешила к своей цели.

    Стоило  ей  вступить  на  островок,  утки почувствовали близость

хищника  и  забеспокоились.  Лисица бесшумно обошла вокруг птичника,

проверяя передней лапой,   не треснет ли где сломанная доска.  Затем

она   так   же  тщательно  обследовала  крышу;  утки  все  это время

встревоженно  переговаривались   на   своем  языке.   О-ха тщательно

осматривала дюйм  за дюймом,  голод обострял все ее чувства.  Густой

красный туман застилал  ей  глаза,  наполнял ноздри,   и нестерпимое

желание,  разгораясь в глубине живота,  подкатывало к самому кончику

языка.

    "Только   бы   мне найти щелочку,  самую малюсенькую щелочку,  -

твердила она про себя. - И уж я туда проберусь".

    Рот   ее   был  полон слюны.   В  мозгу метались кровавые мушки.

Казалось, даже дыхание ее стало острым, как стебель осоки.

    Утки волновались все сильнее.  Они шумно захлопали крыльями,  но

О-ха знала  -  ей нечего опасаться.  Нос лисица держала по ветру,  а

чутко настороженные  уши  ловили малейший звук,  свидетельствующий о

приближении человека.  Старый фермерский  пес Джип доживал последние

месяцы.   На своем веку он повидал пятнадцать зим и пятнадцать лет и

так одряхлел, что почти совершенно оглох, а нос его мог уловить лишь

запах мясной тушенки.

    О-ха продолжала осматривать птичник.   Она  тронула лапой засов,

так  как  знала - каким-то образом эта штука мешает войти в заветную

дверь,   но  то,   как  действует эта железяка,  было выше разумения

лисицы. В конце концов она поняла, что придется уйти ни с чем.

    -  На  этот  раз  вам повезло, - прошептала она,  чувствуя,  как

рассеивается красный туман перед глазами.  -  Только  я еще вернусь.

Когда-нибудь  они  наверняка забудут  про  эту железяку,   или доска

подгниет. Вот тогда и посмотрим.

    Одна из уток громко закрякала.  Лисица не понимала утиного языка

и  не  знала,   был  ли  это крик испуга или насмешка.  Странные они

создания, эти домашние звери и птицы, вверившие свои души людям. Для

вольных обитателей лесов их поведение зачастую загадка.

    Внезапно со стороны фермы раздался какой-то шум.  Словно вдалеке

что-то   с  грохотом ударилось  о  стену,   и  в ночи глухо разнесся

человеческий лай, вырвавшийся разом из нескольких глоток.

    О-ха затаилась.  Прижавшись  к  стене птичника,  она лихорадочно

соображала, как поступить - броситься наутек через пруд, в поля, или

переждать здесь,  пока тревога не уляжется.  Спасаясь бегством,  она

должна  будет  соблюдать  осторожность:   стоит  поддаться панике  и

помчаться очертя голову,  оступишься  и  провалишься в ледяную воду.

Луч  света,   направленный  с  берега,  выхватил  из  темноты птичий

островок.  О-ха сжалась в тени домика,  на волосок от предательского

луча.

    Сердце гулко колотилось  у нее в груди,  она ждала,  что вот-вот

выстрел разобьет тишину  и  отправит  ее в Дальний Лес,  место,  где

оказываются после смерти все достойные лисы. Там их встречает любовь

друзей, уважение врагов, там нет злобы и ненависти.

    Однако  выстрела   не   последовало.   Лисица  еще  долго лежала

недвижно, словно примерзнув к земле. Лишь струйка пара от ее дыхания

таяла  в  морозном воздухе.  Где-то пискнула мышь,  видно попавшая в

когти совы. Луна скрылась за тучами.

0

3

ГЛАВА 3

    О-ха долго выжидала,  прижавшись к стенке птичника;  наконец все

стихло:  утки угомонились, людской лай смолк. В такой холод фермеру,

конечно,  не слишком хотелось покидать теплую постель и отправляться

на поиски ночного вора. Летом лисице наверняка пришлось бы туго.

    Убедившись,  что ферма вновь погрузилась в сон, О-ха поднялась и

по льду вновь направилась  к берегу.  Она окоченела и в ярком лунном

свете чувствовала себя беззащитной.  Утки,  заслышав шорох  ее  лап,

вновь принялись громко призывать  на помощь.  Вдалеке,  гремя цепью,

без устали рвался Джип.  Мать О-ха,  О-филл, хорошо знала этого пса.

Она не раз рассказывала дочери истории об овчарках, которые гонялись

за ней,  когда  она  пыталась пробраться  на  ферму.  Правда,  Джип,

сторожевой пес,  даже когда  был  в расцвете сил,  никогда  не любил

убивать.

    - Однажды я отправилась на ферму,  а Джип в тот день, как назло,

разгуливал  без  цепи,  - рассказывала О-филл окружившим ее лисятам,

среди  которых была  и  О-ха.  -  Только  я  подкралась  к  плетеной

кроличьей клетке и хотела перегрызть прутья,  он тут как тут!  Ясное

дело, я бросилась прочь, точно кошка, которой подпалили хвост. - При

этих словах детеныши дружно рассмеялись.  - А Джип мчался за мной по

пятам.  Тогда  он  был в лучшей своей поре,  силен и крепок.  А я со

страху совсем одурела  и кинулась к амбару,  где работали люди.  Ну,

понятно, они меня окружили: куда ни сунься, не дают проходу, смотрят

на меня  и гавкают по-своему.  Джип загнал меня в угол,  оскалился -

того и гляди, разорвет. А люди точно с ума посходили, визжат, вопят.

"Велят мне тебя прикончить", - пробурчал Джип.  Он,  ясное дело,  на

меня злился.   Еще бы,  по моей милости он попал в глупое положение.

Да,  в глупое, потому что Джип не из тех, кто любит проливать кровь.

Я сразу поняла это.  Стоило взглянуть  на  его морду.  Убийцы так не

смотрят.    Но   люди  науськивали его,   и  он должен  был  со мной

расправиться,   чтобы  не  осрамиться перед хозяевами.   Я  пыталась

увернуться, но он схватил меня за горло. И вдруг подбросил в воздух,

легко, точно соломинку. Я грохнулась на землю как раз около открытых

ворот  и,  понятно,  помчалась в с в о й.  А Джип крикнул мне вслед:

"Смотри больше не суйся сюда,  лисье отродье!  Я тебя предупредил, в

следующий раз так легко не отделаешься! " Уж конечно,  мне его слова

не указ, - продолжала О-филл. - Совалась на ферму и буду соваться. А

как же иначе. Но с Джипом я больше не сталкивалась. Собаки ведь тоже

разные бывают:  те,  что сторожат ферму, шутить не любят и дело свое

знают, да только проливать кровь без нужды им не по душе. А есть еще

другие, охотничьи, - вот те сами не свои до крови, особенно лисьей.

    О-ха пересекла заледенелую поверхность пруда, миновала ч у ж о й

и  оказалась   в   с в о е м   -  здесь  она  была  в  относительной

безопасности.

    Ее неудавшийся набег на птичник занял много времени,  и небо над

полями  уже  начало светлеть.  О-ха выбрала одну  из  лисьих троп  и

двинулась  по  ней  в сторону восходящего солнца.  Пройдя пару сотен

ярдов, лисица остановилась и принюхалась.

    Мясо! Она ощутила пронзительный запах мяса!

    Стоило Завываю донести этот дивный аромат до ноздрей лисицы, все

ее чувства словно вспыхнули.   Она свернула с тропы и пошла прямиком

через   поросшую  ежевикой  пустошь,      к    зарослям  терновника,

возвышавшимся посреди скошенной травы. Горностай, в роскошной зимней

шубе, зашипел на нее, брызгая слюной, когда она приблизилась к входу

в   его   лабиринт  подземных коридоров.  Лисица была  не  настолько

голодна,  чтобы связываться  со  столь свирепой добычей,   к тому же

ветер  обещал нечто более аппетитное.   Она  сразу распознала запах,

принесенный Завываем: кролик, вот что это было. Кролики во множестве

водились здесь,   в полях,  и,  разумеется,  это было известно О-ха,

однако  сейчас   она   ощутила  запах раненого  или  недавно убитого

зверька.  Конечно,  тут многое было неясно, и лисица не забывала  об

осторожности.

    Она приблизилась  к проволочной изгороди,  за которой паслись на

мерзлой траве коровы. О-ха знала, что эти громадины обладают кротким

нравом и бояться их нечего.  Тем не менее она помедлила,  прежде чем

проскользнуть   под   проволокой.   До  нее донесся отчетливый запах

стальных капканов.   К  тому  же  только глупцы суются  в незнакомое

место, не размышляя.

    Наконец,  обдумав  все  "за"  и  "против",  лисица подлезла  под

проволоку;   она  двигалась быстро,  но по-прежнему осторожно.  Лишь

изредка  она  переходила на рысцу.  По ее убеждению,  бежать во весь

опор стоило лишь в крайних случаях. Лисицу выручают не быстрые лапы,

а умная голова, - так учила ее мать.

   

    Вскоре О-ха оказалась  в  зарослях терновника,  земля здесь была

прочерчена цепочками кроличьих следов. Кролика она увидела сразу. Он

не шевелился, кровавая полоса пересекала его горло.

    Зверек попался в ловушку,  проволочную петлю, которая душит свою

жертву.   Чем  отчаяннее метался кролик,   тем крепче сдавливала его

горло петля.  Пытаясь освободиться,   он  лишь приблизил свой конец.

О-ха заметила,   что  вся кора внизу у ближайшего дерева ободрана, -

так яростно кролик колотил о ствол задними лапами.

    О-ха лизнула  нос и подставила его дуновению Завывая.  Потом она

опустила голову и неспешно двинулась вперед. Прежде чем приняться за

кролика, она дважды прошлась мимо, так чтобы ее тень накрыла добычу,

-  таков лисий ритуал очищения падали.  Покончив  с  ритуалом,   она

впилась  челюстями   в   сочную  плоть,  пытаясь вырвать кролика  из

ловушки.   Но  проволочная петля слишком туго затянулась вокруг  шеи

зверька. Как ни дергала лисица добычу, ее усилия остались тщетными.

    Поняв,    что  освободить кролика  из  ловушки невозможно,  О-ха

придумала другой выход  - прогрызла шкуру у него на боку и принялась

поедать мягкие свежие потроха.  Зарыв  нос  во внутренности кролика,

она ощущала, как желудок ее с радостью принимает каждый новый кусок.

    Пир  был в самом разгаре,  когда до ушей лисицы донесся какой-то

шорох  из  гущи зарослей.  Благоухание крови  и потрохов по-прежнему

наполняло  ее ноздри,  поэтому запаха она не почувствовала.  Но звук

заставил ее оцепенеть, припав к земле. Одно она знала точно - это не

человек.  Слишком легка, слишком бесшумна поступь. Несомненно, к ней

приближался четвероногий.  Возможно,  небольшая собака,  барсук  или

рыжий соплеменник.

    Барсуков  она  не боялась,  хотя  они  намного превосходят лис в

силе.   А  вот если  это  собака,  дело хуже.  Дыхание О-ха тревожно

участилось, она быстро прикидывала, как лучше удрать.

    Внезапно  сверху  раздался  резкий  скрежет,   и  лисица подняла

голову.  Это кричала сорока, усевшаяся на одну из ветвей терновника.

Птица с важным видом переступала по ветке.  Странно было,  что такое

небольшое   существо   производит   столько   шума.    Потом  сорока

остановилась и тут же расплылась перед глазами лисицы, превратившись

в черно-белое пятно.  Вдруг ноздрей О-ха достиг запах лиса - старого

лиса.   Несколько мгновений спустя  из  зарослей действительно вышел

седой лис - он на ходу облизывал свою серую морду. В тех местах, где

шуба  его  была еще не тронута сединой,  мех казался намного темнее,

чем   мех   О-ха.   Голова старого лиса выглядела слишком большой  и

несоразмерной туловищу.

    - А-магир! Ты меня напугал! - воскликнула О-ха.

    Старый   лис   смерил   ее  недружелюбным взглядом.  Когда-то  в

молодости  А-магир  был  закоренелым ш а л о п у т о м  -  бродягой,

скитающимся  из леса в лес,  цыганом лисьего племени.  Сейчас он вел

оседлую  жизнь,   правда  не  упускал случая заявить,   что  глубоко

презирает с и д у н о в, лис-домоседов, которые весь свой век торчат

около собственных нор.

    - Напугал?  - проворчал А-магир. - Да будет тебе известно,  лисы

ни   при   каких обстоятельствах  не  должны пугаться.   Они  должны

сохранять трезвый  ум.   Должны знать,   что  было  в прошлом и чего

ожидать в будущем.

    Он приблизился к О-ха и бесцеремонно толкнул ее:

    - Отойди-ка. Думаю, этот кролик придется мне по вкусу.

    А-магир  был  известен своим легкомыслием и безалаберностью,  и,

конечно,  не ему было учить ее уму-разуму.  Он прославился тем,  что

однажды среди бела дня забрел на главную деревенскую улицу и пересек

ее, не обращая ни малейшего внимания на людей, что вовсю таращили на

него глаза.  Лишь когда  над самым ухом лиса загудел автомобиль,  он

соизволил заметить,  что вокруг люди,  и бросился прочь. А-магир был

на редкость крупным лисом,   и далеко не всякая собака решилась бы с

ним связаться.

    - Давай убирайся, - лязгнул он зубами и вновь толкнул О-ха. - Не

заставляй меня ждать.

    О-ха прикинула,  как разумнее поступить.  Конечно, она уже съела

самые  лакомые  куски  кролика.   Только  голова  и  лапы оставались

нетронутыми.   И  все  же  этот кролик  - ее добыча.  Она собиралась

припрятать  его  остатки и сказать А-хо,  чтобы он пришел и доел их.

А-магир грабил ее самым наглым образом - и прекрасно об этом знал.

    О-ха прижалась к земле напротив старого лиса - уши торчком, лапы

напряжены, как для прыжка.

    А-магир,   с ленцой сощурив глаза,  взглянул на нее.  Всем своим

видом он выражал крайнее пренебрежение.

    - Что, - зарычал он, - перечить мне?  Больно молода. Ну-ка прочь

или пеняй на себя! Знаешь, скольким лисам я задал трепку?

    -  Потом  расскажешь,   -   фыркнула О-ха,  донельзя разозленная

бахвальством старого лиса.

    Она  понимала:  если дойдет  до  настоящей драки,   ей  придется

нелегко, - того и гляди,  станет калекой, а то и вовсе расстанется с

жизнью.   А-магир  меж  тем принял воинственную позу.  Сердце лисицы

колотилось   все   сильнее.  Внезапно,   и  как  раз  вовремя,   она

вспомнила...

    Вспомнила и сразу подалась назад.

    А-магир надменно вскинул голову:

    - Что,  одумалась?  Так-то лучше.   Не люблю драться с самками -

вздорный народ.  Гонору  у  каждой хоть отбавляй.  Но я-то им не даю

спуску.

    Эта наглая речь заставила лисицу яростно ощетиниться.  Как бы ей

хотелось  проучить  зарвавшегося  лиса,    но  приходилось думать  о

детенышах, которых она носила. Сейчас она не может рисковать, а если

вступит  в бой,  наверняка повредит им.  Лучше не связываться с этим

фанфароном, ему ведь нечего терять.

    -  Если   бы  не детеныши...  -  проронила О-ха  и  выжидательно

посмотрела на старого лиса.

    Тот бросил на нее высокомерный взгляд:

    - Хочешь сказать, что ты брюхата? Ну, мне на это наплевать.

    -  Чтоб   ты   подавился этим кроликом,  -  огрызнулась О-ха.  -

Конечно,  тебе наплевать  на  чужих детенышей.  Своих-то не имел.  И

своей О-могир у тебя тоже никогда не было.  Надо же,  ни одна лисица

не позарилась на такого...

    В глазах А-магира вспыхнул свирепый огонь,  и О-ха, заметив это,

осеклась.

    - Вымой свою грязную пасть,   ты,  с и д у х а, - прорычал седой

лис.  -  И  не  думай,   что  твое брюхо помешает  мне  научить тебя

учтивости в разговоре со старшими.

    Сорока соскочила  на  землю  и  теперь подпрыгивала туда-сюда  в

нескольких ярдах от лис.

    -  Учтивости   в   разговоре,  уважать старших,  -  пронзительно

проскрежетала она, передразнивая А-магира. - Ych glaube, ja! (*1)

    Взбешенная О-ха оскалилась.

    - Заткнись, ты! - огрызнулась она на птицу.

    А-магир прошелся мимо кролика, стараясь накрыть его своей тенью,

точно  так  же,  как незадолго перед тем это сделала О-ха,  и впился

зубами   в  заднюю лапу зверька.  О-ха отошла немного  в  сторону  и

принялась сокрушенно наблюдать,  как наглый лис пожирает мясо, столь

драгоценное в суровую пору,  когда дует Завывай. Наконец это зрелище

ей наскучило, она встала и ленивой походкой направилась восвояси.

    -  Эй,  ты! - с набитым ртом крикнул ей вслед А-магир. - Сегодня

будет охота.  Собаки  уже заливаются,  сам слышал.  Так что побереги

свой хвост.

    Охота!

    Холодок  пробежал   по   спине  лисицы.  Следовало поблагодарить

А-магира  за предупреждение,  но она не была уверена,  что он сказал

правду.  Может,   по  его мнению,   это  на редкость удачная шутка -

заставить   ее   во весь опор мчаться  в  нору,  пока  он  без помех

насладится  кроликом.  Вместо того чтобы бежать,   она  принюхалась.

Полизав   лед  на пруду,  О-ха  не  вполне утолила жажду  и  теперь,

наевшись мяса, вновь захотела пить. Река была слишком далеко. Лисица

пыталась припомнить, где еще можно напиться.

    Конечно,  О-ха знала наперечет  все  родники и ручьи в Лесу Трех

Ветров и его окрестностях. Как правило, эти сведения передавались от

матери к детенышам,  но кое-что О-ха знала с самого рождения. Знания

хранились  и  накапливались  в  памяти лисиного племени  со  времени

Первобытной Тьмы,   с  той поры,  когда  мир только начинался.  Лисы

появились на земле намного раньше,  чем большинство других животных,

и,   уж  конечно,  намного раньше,  чем люди,  хотя двуногие твари и

воображают себя столпами творения.   На глазах лис зародился Великий

Горячий Ветер,  Кле-ам,  придавший миру окончательные очертания.  Во

времена Первобытной Тьмы лисам приходилось вступать в страшные битвы

с другими существами,  намного превосходящими их по силе и мощи,  но

из всех этих битв предки О-ха вышли победителями.  Лисьи духи,  духи

славных героев лисьего племени,  обрели бессмертие;  невидимые,  они

обитают в с в о е м и порой предстают перед лисами, попавшими в беду

или потерявшими близких,  чтобы сообщить  им нечто важное или помочь

советом.  Вызвать лисьих духов нельзя никакими обрядами, но они сами

чувствуют, кому необходимо их присутствие, и приходят к сломленным и

растерявшимся.  Таких несчастных особенно много после кровавых облав

с  участием  собак,   вероломных  людских  приспешников,  помогающих

уничтожать своих ближайших родичей - сначала волков, а теперь и лис.

    Где бы ни оказались лисы,  они могут выжить,  лишь если обладают

всеми знаниями,  идущими из времен Первобытной Тьмы,  знаниями,  что

хранятся в сагах, сказаниях и песнопениях лисиного племени.

    Тайны Первобытной Тьмы лисы свято берегут  в своей памяти.  О-ха

были  известны  все  древние лисьи тропы,  проторенные лапами многих

поколений, все источники, где лисы издавна утоляли жажду. Петляя меж

высоких трав,  блестящих  от  оттаявшей на утреннем солнце изморози,

она направилась  к  ложбинке примерно  в  четверти мили от Леса Трех

Ветров, - там,  в выемке скалы, часто скапливалась вода. Видневшаяся

на  юге скала была уже вся залита ярким солнцем Маленькое углубление

было    до    краев  наполнено  водой.    Напившись,    О-ха  решила

незамедлительно вернуться в нору.

    Проворной трусцой  она  двинулась к дому.  Когда она пробиралась

вдоль канавы под мшистым склоном,  Завывай принес ей предупреждение.

На  миг лисица замерла.  А в следующее мгновение различила ужасающий

рев охотничьего горна и далекие вопли собак.

    - Держи!  Лови!   Рви рыжих бестий! - разорялись собаки на своем

грубом диалекте.

    Банда готовилась к травле.

    О-ха  встревожилась,  однако сохраняла самообладание.  Пока  что

охота  была  далеко   от   нее.    Она  даже  не  чувствовала запаха

разгоряченных лошадиных тел.  Правда,  до нее донесся топот копыт по

мерзлой земле, но, судя по всему, лошади лишь переминались с ноги на

ногу.   Раз скачка еще не началась,  значит,  охотники пока не видят

жертвы.

    Ей вспомнились слова А-магира: "Побереги свой хвост!"

    Пожалуй,  разумнее всего последовать  его  совету - не рисковать

собственной жизнью и жизнью будущих детенышей.

    Стараясь держаться  в тени,  О-ха направилась к густым зарослям,

покрывавшим мшистый склон.  Когда дело доходит до бега, лисы намного

уступают гончим псам  и  в скорости,  и в выносливости.  Собаки куда

сильнее.  Лиса  уже изнемогает,  сердце ее готово разорваться,  лапы

подкашиваются,   а  собакам хоть  бы что.  У преследователей столько

преимуществ,   что  даже удивительно,  почему лисам зачастую удается

спастись от собачьей своры.  Лис выручает то,  что они полагаются не

на лапы,   а  на хитрость  и  смекалку.   А  гончие,  хоть и быстры,

сообразительностью,  как правило,  не блещут. Прежде чем пуститься в

погоню,   они  долго мечутся  из  стороны  в сторону,  обнюхивая все

вокруг,    однако  нередко  выбирают  неверное  направление.      На

перекрестках звериных троп  они  всегда замедляют свой  бег  - смесь

старых   и  новых запахов сбивает  их  с толку.   К  тому  же  лисы,

проигрывая   в   силе,   выигрывают   в   ловкости:   они  без труда

перепрыгивают через высокие изгороди,  балансируют на узких выступах

над обрывами,  проскальзывают  в  любые отверстия  и  используют все

посторонние запахи, даже запахи машин, для того, чтобы сбить псов со

следа.  О-ха была  в  десять  раз находчивее и изобретательнее,  чем

самая умная собака.

    Еще немного,   и она скрылась бы под защитой чащи,  но тут ветер

донес снизу, от подножия холма, отрывистый лай. Человек, проходивший

полем,   заметил  лисицу   и   громко затявкал,  призывая всадников,

гарцевавших вдали.  О-ха тоже увидела человека  -  он бежал  к  ней,

указывая на нее палкой.

    - О, чтоб тебя! - с досадой лязгнула зубами лисица.

    Теперь   она   явственно  различала  человечий  запах,   который

преграждал ей путь к норе, путь к безопасности.

    "С в о й",  -  мгновенно пронеслось  в  голове  у  О-ха,   и она

бросилась  в  открытые луга,  поросшие дроком  и папоротником.  Надо

найти вспаханную землю, там ее след затеряется среди борозд, на бегу

соображала лисица,  но потом вспомнила, что сейчас зима и поля стоят

невозделанными.

    - Похоже,   у  меня ум за разум заходит, - пробормотала она себе

под нос.

    А горн,  словно раскатистый  рев  кровожадного зверя  из  ночных

кошмаров,  зверя со множеством ног,  с сотней зубастых,  прожорливых

пастей, раздавался все громче, все ближе.

0

4

ГЛАВА 4

    Воздух  наполнился грозными собачьими выкриками,  топотом копыт,

отрывистым лаем человеческих голосов.

    С  бешено  колотившимся  сердцем  О-ха петляла  по  с в о е м у,

надеясь отыскать где-нибудь укромное местечко  и  затаиться.   Ей ни

разу в жизни не привелось еще увидеть, чем заканчивается охота, зато

она вдоволь наслушалась рассказов очевидцев.   И лисица знала:  если

собаки настигнут ее,  ей предстоит страшная смерть.  Псы разорвут ее

на куски,  а потом у нее отрежут хвост, и человек, впервые принявший

участие в кровавой потехе,  проведет им по лицу и вымажется в крови.

Этот  древний  человеческий обряд восходит  к  временам,  когда люди

только что вышли из Хаоса Моря. С тех пор они и хранят этот странный

обычай.  О-ха,  подобно всем остальным лисам,  не могла понять,  как

живые  существа получают удовольствие,  обмазывая себя кровью других

живых существ,  пачкая собственные лица цветом, неразрывно связанным

со страданиями и смертью.

    Теперь О-ха бежала  по канаве,  тянувшейся вдоль дороги.  Лисица

рассчитывала,   что  ледяная корка,  покрывающая  дно канавы,  будет

хранить  ее  запах недолго.  Здесь она была скрыта густой  тенью,  к

тому же канава кишмя кишела всяческими мелкими зверюшками. Возможно,

думала О-ха, запах ее смешается с запахами других здешних обитателей

и собаки не сумеют его различить. Лисица мчалась по канаве, а мелкие

животные  в  панике бросались прочь  с  ее пути.  Но никто из них не

злорадствовал  над попавшей в переделку хищницей,  даже те,  кто при

случае вполне  мог кончить жизнь в ее желудке.  Страх овладел всеми,

он передавался от О-ха к другим животным.  Страх наполнял их ноздри,

их мозг, и, не помня себя, они забивались в норы и гнезда - укрыться

от всепроникающего ужаса.

    О-ха выскочила наверх.   Как  раз  в эту минуту собаки,  пытаясь

уловить запах жертвы,  суетились у того места, где лисица спустилась

в  канаву.   Лисица  воспользовалась  небольшой  передышкой,   чтобы

отдышаться и собраться с мыслями. Ей вновь мучительно хотелось пить,

и она знала:  если ей не удастся утолить жажду, силы ее стремительно

пойдут  на  убыль.  Если  бы  там,   у пруда,  она проявила побольше

терпения  и  попыталась расколоть кромку льда  у  берега!  Потом она

услышала,  как собаки бросились вдоль живой изгороди,  и поняла, что

они взяли след.  Хитрость  с  канавой не удалась.  Приходилось вновь

пуститься наутек.

    Но вместо того,  чтобы пересечь поле, расстилавшееся за канавой,

лисица решила подняться  на  шоссе  и немного пробежать по асфальту.

Инстинкт  подсказал    ей:      чтобы  привести  преследователей   в

замешательство, надо сделать что-то неожиданное.

    - Сюда!  Сюда!  Лови рыжую чертовку! - раздавались сзади выкрики

собак.

    Вдали цокали копыта, однако всадники не слишком понукали лошадей

- помчись  они  во весь опор,  жесткая каменистая земля повредила бы

подковы. Это немного сдерживало охотников.

    Из-за  поворота  показалась  машина.  Водитель,  заметив лисицу,

нажал  на  тормоз.  О-ха  на  секунду замешкалась.   С  машинами она

встречалась нечасто, но знала, что от этих штуковин лучше  держаться

подальше,  -  лисы,  ежи,  кролики и даже птицы нередко гибли под их

колесами.   К  тому  же они распространяли вокруг себя омерзительную

вонь. Но все-таки, сталкиваясь с тракторами, О-ха убедилась, что они

могут быть полезны:  едкий дымок,  который  они извергают,  способен

заглушить запах любого животного.

    Водитель  оказался  самкой,   которая  ошарашенно уставилась  на

лисицу.  О-ха тем временем приняла решение - она вспрыгнула на капот

машины,  потом на крышу и соскочила на дорогу по другую сторону.  На

белом лице самки мелькнул испуг,   но никаких других запахов,  кроме

запаха машины, лисица не ощутила. Теперь собакам будет нелегко взять

след.

    О-ха,    не  сбавляя темпа,  продолжала бежать посредине дороги.

Вскоре  она  поняла,  что ее смелость и находчивость не пропали зря.

Ушей  ее  достигли растерянные собачьи крики  и  перебранка - гончие

метались вокруг машины,   не  зная,  куда теперь бежать.  Автомобиль

тщетно  пытался  пробиться  сквозь  собачью  свору.    Две   гончие,

превосходившие  своих собратьев чутьем,  старались вскарабкаться  на

капот  и  скребли когтями  по  железным бокам машины.   Тут с другой

стороны показался  еще  один автомобиль.  Собаки,  заполонившие  всю

дорогу,  и ему преградили путь.  Напрасно водители жали на клаксоны.

Наконец подоспели всадники.  Машины,  лошади,  люди,  собаки  -  все

смешалось  в  кучу,   и  лисица опять получила несколько драгоценных

минут  передышки.   Люди  скулили   и   тявкали,  скорее всего кляня

по-своему  машины  и  их водителей,  собаки ругались,  осыпая бранью

лошадей, которые, переступая с ноги на ногу, едва не затаптывали их.

Лошади,  чьи копыта скользили по гладкому асфальту,  тоже в долгу не

остались  -  они крыли всех  и вся на своем языке,  богатом крепкими

выражениями. О-ха не слишком хорошо знала лошадиный язык, однако при

встречах лошади частенько выкрикивали  ей вслед ругательства,  и она

понимала,   что  сейчас они то и дело вворачивают слово,  означающее

"навоз", но куда более грубое.

    Но   вот   раздался  охотничий  горн,    и  собаки,  возбужденно

повизгивая, устремились вперед. Погоня продолжилась.

    Невдалеке от дороги лисица увидела дом. Она вскочила на изгородь

и, с достойной восхищения ловкостью балансируя на краю, пробежала по

ней  до  ворот,  потом спрыгнула вниз  и  оказалась в саду.  Посреди

небольшой лужайки стояла каменная поилка для птиц, в форме церковной

купели.   Почувствовав  запах воды,  О-ха подпрыгнула  и,   с трудом

удерживаясь на краю чаши,  принялась жадно пить.  Поилка накренилась

под ее тяжестью.  Воробьи,  сидевшие на карнизе дома, осыпали лисицу

оскорблениями  и насмешками.  В дальнем углу сада копошился человек,

но   он   не заметил О-ха.  Вдруг,  откуда  ни  возьмись,  выскочила

маленькая собачонка и немедленно завопила:

    - Ха! Лиса! Ну дела! Лиса! Хватай!

    Тут  поилка  с  грохотом повалилась  на  землю,   а  человек  от

неожиданности выронил свою лопату.   Он  повернулся и,  увидев О-ха,

испуганно затявкал. Глаза его округлились, и он бросился к дому.

    О-ха  оскалилась  на  шавку,  потом  с  легкостью вспрыгнула  на

изгородь и, к великой досаде собачонки, была такова.

   

- Мерзкая тварь, - пробормотала она себе под нос.

    Вода  освежила  лисицу,    но   теперь  преследователи буквально

наступали  ей  на хвост.  Конечно,  добежав  до  сада,  собаки вновь

примутся в замешательстве вертеться на месте,  а может,  хозяин дома

обрушится с ругательствами на всадников, ворвавшихся в его владения.

Но в лучшем случае это задержит их на несколько минут.

    Внезапно она услышала шум за спиной и поняла - один из охотников

заметил   ее.   Собачья свора грозно скрежетала зубами,  обезумев  в

предвкушении близкой расправы.

    "Догонят! Не уйти!" - мелькнуло в голове у лисицы.

    Она задыхалась, и сердце бешено колотилось у нее в груди.

    "Все,  конец мне.  Прощай,  А-хо. Бедные мои детеныши, не видать

вам белого света!  Вам тоже конец.  Неужели нет спасения?" - Все это

пронеслось мгновенно у нее в голове.

    Но О-ха не сдавалась. Она пересекла дорогу и, сделав круг, опять

устремилась в поля.  Она бежала и бежала, хотя сердце ее разрывалось

и перед глазами стояла темная пелена. Вдруг ее озарила мысль: а что,

если  как-нибудь  направить  собак   к  той самой рощице,   где  она

рассталась с А-магиром? Старого лиса наверняка давно и след простыл,

но,  может,  остатки кролика по-прежнему там.  Это отвлечет собак, а

она тем временем успеет скрыться в норе.

    Лисица добежала до луга, где паслись коровы, и принялась петлять

между равнодушно жующими животными,  надеясь запутать следы.   Но от

ведущей гончей О-ха отделяло теперь не более дюжины ярдов. Пес, хотя

тоже запыхался, без умолку выкрикивал:

    -  Я  близко,  близко,  близко!  Ты умрешь,  умрешь,  умрешь!  Я

Хваткий,  самый быстрый  из гончих!  Догоню тебя в два счета,  рыжая

бестия! Прокушу горло, и брызнет лисья кровь! Кровь, кровь, кровь! Я

Хваткий, Хваткий, Хваткий!

    -  Хваткий,  Хваткий,  Хваткий,  -  подхватили  его  крик другие

собаки. - За ним,  за ним,  за ним! Вон она, вон она, вон она! Будет

потеха! Кровь, кровь, кровь!

    "Напрасно разоряетесь", - подумала лисица.  Но ужас и отчаяние с

каждой минутой все сильнее овладевали ею. И все же, преодолевая боль

и слабость,   она заставляла себя бежать.  Нельзя сдаваться,  нельзя

терять надежду.  Скольким лисам удавалось спастись в самый последний

момент благодаря случаю!

    Коровы, забеспокоившись, принялись медленно бродить туда-сюда по

полю.  Это немного задержало всадников,  но не собак. О-ха казалось,

что  она  уже ощущает  их  горячее дыхание.  Добежав до рощицы,  она

бросилась в самую гущу зарослей, не обращая внимания на колючие шипы

терновника,  которые вцепились в ее мех. С трудом продравшись сквозь

заросли,  она оказалась на другом участке поля.  На дальнем его краю

раскинулся  лагерь бродячих цыган.  Лисица кинулась  в  самый центр,

проскочив перед носом  у  шотландской овчарки,  спящей возле костра.

Собака мгновенно проснулась  и хотела броситься в погоню,  но тут на

нее  вихрем  налетел  неистовый  Хваткий,    и   шотландская овчарка

повалилась  на  землю вверх тормашками.  Предводитель стаи гончих  и

ухом не повел - он не собирался церемониться ни с цыганами,  ни с их

зверьем.

    Что до цыган, то они, высунувшись из своих обшарпанных фургонов,

приветствовали  лисицу  одобрительными  возгласами  и  даже пытались

задержать собак.   Но  тут подоспели всадники.   Они злобно залаяли,

наскакивая   на   своих бродячих человечьих собратьев  и  размахивая

хлыстами.  Вспыхнуло несколько драк, однако Хваткого человечья свара

не отвлекла  - он по-прежнему был на хвосте у лисицы,  и большинство

собак следовало за своим вожаком.

    О-ха добежала до опушки леса. Когда она оказалась под деревьями,

до нее донесся знакомый голос:

    - Живо сюда, на эту ветку. Я их отвлеку.

    Это был А-хо. Ее муж.

    Лисицу  не  понадобилось долго упрашивать.   Она  подскочила  и,

вцепившись в толстую ветку, прижалась к стволу дерева.

    А  в  подлесок,  оглушительно вопя,   уже  ворвался Хваткий.  Но

отважный  лис  немедля выскочил из своего укрытия и бросился в чащу,

уводя за собой погоню.

    - Не волнуйся! - крикнул он,  обернувшись на бегу. - Я свеж, как

маргаритка. Оставлю их с носом! Встретимся в норе.

    "Беги же,  беги! " - молила она,  тяжело переводя дух и с трудом

удерживаясь на ветке.  Несколько собак заметались у подножия дерева,

пожирая  лисицу  свирепыми  взглядами.    Но   тут  впереди раздался

призывный крик Хваткого,  охрипшего  от  ярости  и  напряжения.  Псы

послушно устремились  за своим предводителем.  Потом мимо пронеслись

всадники,  подбадривая отставших собак.  Охотники и не заметили, что

гонятся теперь за другой жертвой. Вскоре звуки охоты растаяли вдали.

Только теперь О-ха отдала себе отчет в том, что произошло.

    Сказать,  что она тревожилась,  означало не сказать ничего. Душу

ее по-прежнему сжимал ужас,  но теперь она боялась не за себя,  а за

А-хо. Конечно, приказав ей вскочить на ветку, он держался так, будто

ему   все  нипочем  и  ему каждый день приходится уходить  от  своры

рассвирепевших  собак.    Но   ее   не   проведешь,   она  явственно

почувствовала исходивший от него запах страха.  И она не сомневалась

- ему будет так же туго, как и ей. Но все же О-ха гнала прочь дурные

предчувствия.  Не таков А-хо, чтобы достаться собакам. Уж если кто и

способен их провести,  так это он,  ее муж,  умнейший среди лис. Ему

знакомо каждое дерево,  каждый кустик  в округе,  и он знает столько

хитростей и уловок.  Наверняка он придумает, как ускользнуть от этих

недоумков  -  Хваткого  и  его шайки.  Никакой испуг не помешает ему

пустить  в  дело свою хитрость и изобретательность.  Так успокаивала

себя  лисица,   ожидая,  пока усталость отпустит  ее  и  она  сможет

вернуться в нору.

    Немного отдохнув,   она  спрыгнула  на землю и отправилась через

чащу  к  вершине холма.  О-ха принюхалась  к  запахам,   что  принес

Завывай,  -  ни один из них не говорил об охоте,  о близости собак и

людей.  Ни одного тревожного звука не донеслось до ее ушей.  Похоже,

кошмар кончился, с облегчением подумала лисица. А-хо сказал, что они

встретятся в норе,  и О-ха неспешно направилась через с в о й к Лесу

Трех Ветров.  Мир вокруг,  казалось,  тоже успокоился и уже забыл об

орде  жестоких  дикарей,   с  криками мчавшихся через поля  и  леса,

дикарей, влекомых неутоленной жаждой крови.

    На  опушке  Леса Трех Ветров ветер принес лисице предупреждение.

Она замедлила шаг и насторожила уши. Вскоре до нее донесся тревожный

звук,   а  мгновение спустя  она различила его - лязганье металла по

камням.  Идти дальше было нельзя.  Вокруг  ее  норы возились люди  с

лопатами.  Они решили закопать нору,  чтобы лишить лис спасительного

убежища. О-ха сразу поняла это.

    -  Да  наплевать,  -  тихонько пробормотала лисица.  - Мы с А-хо

другую выроем.

    Тут она вспомнила,  что сейчас,  зимою,  промерзлая земля тверда

как камень.

    - Или пустую найдем, еще лучше этой.

    "Дом  -  это ерунда,  - внушала себе лисица. - Глупо сокрушаться

из-за  дыры   в  земле.  Конечно,  зимой  не  так-то просто отыскать

свободную  нору,    но   вдвоем  с  А-хо  мы  обязательно что-нибудь

придумаем".

    О-ха вернулась назад,   в  высокие травы,   и притаилась там,  с

безопасного расстояния наблюдая,   как люди суетятся вокруг ее норы.

Слабое зрение лисицы было  ей  плохим подспорьем,   но  слух и чутье

помогали ей понять, что происходит.

    Странно,   что  они возятся  с  норой  так долго,  подумала она.

Похоже,  они перелопатили всю землю вокруг - она ощутила запах сырой

глины.  Это было подозрительно, очень подозрительно. "Да ведь они не

закапывают нору,   а наоборот,  раскапывают ее", - внезапно дошло до

лисицы,   и дрожь сотрясла ее тело.  Лишь одно могло заставить людей

взяться  за такую хлопотливую работу:  они знали,  что там,  в норе,

скрывается лиса.

    При мысли,  что в норе А-хо, во рту у лисицы пересохло. Но разве

мог он вернуться так быстро?  Да, мог, призналась она себе. Внутри у

нее засосало.  "Пока не стоит отчаиваться, - твердила про себя О-ха.

- Может, люди наткнулись на нору совершенно случайно, и им взбрело в

голову, что там прячется лиса. Ведь всем известно, двуногие твари не

отличаются сообразительностью и готовы гнуть спину,  ни в чем толком

не убедившись. Делать-то им нечего".

    Вдруг  звяканье  металла  о  твердую землю стихло,   на  секунду

воцарилась тишина.   А  потом довольный людской  рев  сотряс воздух.

Забыв  об осторожности,  О-ха вскочила и увидела А-хо - его извлекли

за хвост  из  разрушенного убежища.  Лис,  схваченный сильной рукой,

беспомощно  болтался   в   воздухе,   тщетно  пытаясь извернуться  и

вцепиться  врагу   в   запястье.    В   ноздри  О-ха  хлынул резкий,

пронзительный запах - запах ужаса.

    А-хо!  А-хо!  Запах туманил  ей  мозг.  Лисица металась в траве,

зная,  что ничем,  ничем не может помешать мучителям.  Правда, у нее

мелькнула отчаянная мысль  -  броситься прямо  на человека,  который

схватил ее мужа.  Может, тогда А-хо удастся вырваться и спастись. Но

лисья природа запрещала ей поступать так, ведь открытое нападение на

людей  не в повадках диких животных.  Разумеется,  загнанная в угол,

лисица могла кинуться на человека,  и все же инстинкт,  заставлявший

держаться  от  людей подальше,  всегда сохранял  над  ней неодолимую

власть.  Оставалось одно - затаиться,  припасть к земле и наблюдать,

как убийцы терзают А-хо. Беспредельное отчаяние овладело ею. Наконец

она  почувствовала,   что  это зрелище выше  ее  сил,   и  собралась

броситься наутек, чтобы, обезумев от горя, мчаться не разбирая пути.

И  вдруг душераздирающий вопль  -  она  не  узнала голоса А-хо,   но

догадалась, что это кричит он, - заставил ее окаменеть. Она увидела,

как один  из  охотников высоко занес лопату  и с размаху опустил ее.

Раздался звук,  леденящий кровь звук.   Он напоминал скрежет железа,

вонзившегося  в  дерн.   Но  О-ха поняла  - все кончено.  Ни единого

вскрика  не вырвалось больше из груди А-хо.  До лисицы донесся запах

крови,  и,  не помня себя,  она кинулась прочь.  В горле у нее стоял

душный комок.

    Остаток  дня О-ха провела в полном смятении.  Затуманенный горем

разум  не  позволял ей осмыслить случившееся,  поверить в очевидное.

Мысль  о  том,   что  А-хо мертв,  была  так невыносима,  что лисица

противилась ей всей душой. Да, она была у норы, она видела, слышала,

ощущала и все же не могла признать,  что стала свидетельницей гибели

мужа.   До самых сумерек лисица лежала в траве,  пытаясь собраться с

силами.   Чтобы  заглушить  сосущий  голод,    она  пожевала мерзлых

кореньев.  Казалось,  с тех пор, как она лакомилась кроликом, прошла

целая вечность.

    Когда темнота спустилась  на землю,  лисица вернулась в Лес Трех

Ветров.    До   нее   не  донеслось  ни  единого звука  или  запаха,

предупреждающего  о  близости человека,   и  она направилась к своей

разрушенной норе.

    Люди лишили  ее  жилища.   Вся  земля вокруг была вздыблена,  на

темных прелых листьях валялись комки смерзшейся глины,   а  на месте

узкого  лаза  зияла огромная яма.   С  содроганием О-ха заметила  на

узловатых корнях дуба бурые пятна запекшейся крови.

    Нутро   ее   болезненно  сжалось.    Она   не  могла больше себя

обманывать. Горе обожгло ее, как огонь.

   

- А-хо! - с дрожью в голосе позвала лисица.

    В ответ лишь ветер вздыхал в ветвях деревьев.

    - А-хо, откликнись, умоляю! Зачем ты пугаешь меня?

    Пара лесных голубей,  громко хлопая крыльями,  поднялась с ольхи

на опушке.

    - А-хо! А-хо'

    Она звала до хрипоты,  зная, что он уже никогда не ответит. Люди

отняли у него жизнь. И даже тело его они зачем-то унесли с собой.

    Вдруг  в  душе  ее  вспыхнула надежда:  а что,  если ему удалось

вырваться  и убежать?  Может,  он спрятался в лесу и сейчас ждет ее!

Почему она решила,  что здесь,  на земле, темнеет его кровь? Разве в

лесу нет других зверей? А что, если А-хо ищет ее, тревожится, думая,

что она попалась в руки охотников?

    - А-хо! Ты слышишь меня? - крикнула она в темноту. - Со мной все

в порядке. Я жива-здорова. Они меня не поймали.

    Потом О-ха легла  и стала ждать.  Она решила - не к чему рыскать

по полям и лесам.  Если она останется на месте,  А-хо обязательно ее

отыщет.

    Всю долгую ночь лисица ждала,   всю долгую ночь надеялась.  Лишь

когда забрезжил рассвет, надежда ее погасла. Она поняла, что никогда

больше не увидит своего мужа. Одинокий ястреб пролетел над лесом, он

снижался и снижался,  едва не касаясь земли. Ястреб долго кружил над

склоном,  где затаилась О-ха. Казалось, лес отталкивает хищную птицу

и земля не позволяет ястребу коснуться своей поверхности.

    Небо  залилось предрассветным багрянцем,   и  тут  из  полумрака

появилась лиса.   То  был  не  зверь из плоти и крови,  но дух,  над

головой которого сияло прозрачное белое пламя.

    Лисий дух,  чуть помедлив  у  опушки Леса Трех Ветров  и  бросив

взгляд на О-ха, продолжил свой путь.

    Изнуренная,  разбитая горем, лисица вскочила и поспешила за ним.

Дух  повел   ее  через поля,   к  усадьбе  за  фермой.   Там  висело

искромсанное тело А-хо,   ее мужа.  Кусок проволоки обвивался вокруг

его шеи. Завывай тихонько покачивал мертвого лиса на своих невидимых

руках.  Люди привязали убитого зверя  к  изгороди,  превратив  его в

х а н ы р,  падаль.   Как  видно,  они хотели предупредить всех лис,

живущих в округе, - скоро им конец.

    -  Он  ведь убежал от охотников.  Он был очень умным лисом,  мой

А-хо, - сообщила О-ха лисьему духу.

    Призрак устремил на нее безучастный взгляд.

    -  Да,  - подтвердил  он,  - А-хо убежал от охотников.  Что было

дальше,  ты знаешь сама.  Конюхи с фермы увидели, как он скользнул в

нору,  вырыли  его  и убили лопатами.  Потом они принесли его сюда и

бросили собакам.

    - А хвост? Где его хвост?

    - Хвост они отрезали первым делом.  Знаешь, как называется лисий

хвост на языке охотников? Труба. Это их главный трофей.

    О-ха  не  сводила глаз с того,  что осталось от ее мужа.  Совсем

недавно  они  лежали  бок о бок в норе и от его тела,  полного жизни

тела,  исходило тепло.   А  теперь  его  шкура превратилась в рваную

тряпку, перепачканную запекшейся кровью. Глаза остекленели и смотрят

на  нее  безучастнее и равнодушнее,  чем глаза лисьего духа.  Где же

взгляд,  сверкающий радостью взгляд,  которым он всегда встречал ее?

Нет, это не А-хо. И все же лисица обратилась к призраку:

    - Неужели он так и останется висеть здесь?

    - Ты не можешь его снять?

    - Боюсь, что нет. Он слишком крепко привязан.

    - Ничем  не могу помочь.  Мы,  духи,  состоим из света и тумана,

мечтаний  и  снов,  сказаний  и  песен и не обладаем телесной силой.

Понимаешь?   Я дух,  который отводит живых к мертвецам.  Вскоре сюда

явится еще один - он проводит твоего мужа в Дальний Лес.

    И  прямо  на  глазах потрясенной лисицы  дух  обернулся облачком

тумана и рассеялся,  а пламя, прозрачное белое пламя, превратилось в

тысячу искр, которые дождем упали на траву.

    Оставшись одна,  О-ха начала ритуальное действо,   для  которого

лисий  дух  и привел ее к телу А-хо.  Она завела песнь,  исполненную

тайного,   сокровенного  смысла,    и   принялась  цепочками  следов

вычерчивать  вокруг  висящего  тела символические изображения.   Для

всех,  кроме лис,  эти рисунки были лишь путаницей следов в пыли, но

любой   из   детей Хитроумного племени сразу сказал  бы,   что здесь

изображены  четыре великих ветра:  Завывай,  зимний ветер,  Запасай,

осенний, Ласкай, летний, и самый сумасбродный, самый непредсказуемый

из ветров,  тот,  что дует со всех сторон, дикий, неистовый Загуляй.

Он прилетает  в  месяц появления потомства,  шумит и буянит в кронах

деревьев.  Потом лисица пометила землю около тела  - люди не увидели

бы  ее  меток,  лишь ощутили бы резкий,  неприятный запах.  Закончив

приготовления,  О-ха приступила  к  ритуальному танцу:  поочередно с

трех сторон,  из трех углов,  посвященных трем ветрам, она двигалась

по направлению к телу А-хо, то приближаясь к нему, то отступая. Лишь

угла,   где изображен был буйный Загуляй,  лисица избегала.  Так она

отвлекала безумный дикий ветер,  прогоняла  его  прочь.   Три других

ветра должны были привлечь  к  телу А-хо лисий дух,  который отведет

его в Дальний Лес.  Туда, в землю обетованную, духи людей не в силах

проникнуть.   Лисы обретают  там  упокоение,  забывая  о  Неизбывном

Страхе.  Дальний  Лес  -  это то самое место,  где умерший зверь жил

прежде,    со   знакомыми  рощицами,  укромными ложбинками,  густыми

зарослями, прозрачными ручьями и приветливыми полянками. Но лес этот

раскинулся по ту сторону смерти. Этот лисий рай лишь призрачная тень

возлюбленного края,  место, недоступное ужасам и опасностям, которых

так много в мире живых.

    А-хо обрел покой,   он  отправился туда,   где  царят счастье  и

безмятежность, но она осталась в одиночестве.

    О-ха бросила прощальный взгляд  на  того,   кто был ее мужем,  и

направилась  к  Лесу Трех Ветров.  По пути она немного задержалась в

поле,  чтобы погрызть мерзлой капусты. Мысль о том, как же ей теперь

быть,  ни на секунду не отпускала лисицу.  У нее не было норы,  и ей

негде было укрыться. Некому было помочь ей отыскать новое жилище. Ни

мужа, ни дома, лишь детеныши, которые ждали своего часа внутри нее.

    - Нет, так не годится, - сказала вслух О-ха, пытаясь ободриться.

- Я сама о себе позабочусь.

    К тоске по А-хо примешивался страх за будущих детенышей.

    - Моим лисятам нужен дом, и он у них будет, - решительно заявила

лисица.

    Первым делом  она  отправилась  на поиски лиса-философа по имени

А-конкон.   Он  славился своей мудростью  и глубиной суждений.  О-ха

надеялась - он поможет ей дельным советом,  подскажет,  как отыскать

нору.  Встретиться с А-конконом оказалось не просто:  у него не было

постоянной норы и он кочевал по лесу.  Когда же лисица наконец нашла

его,   он  прочел  ей  наставление о том,  что смерть - это истинная

радость для духа.

    - А-хо сейчас лучше, чем нам, - изрек лис-мудрец. - Он счастлив,

поверь.

    -  Да,   я знаю,  - согласилась лисица. - Знаю,  он отправился в

Дальний Лес,  край,  где всем хорошо. Знаю, там ему будет лучше, чем

здесь.   И  все же мне грустно.  И оттого,  что он счастлив,  мне не

легче.  Сама  не разберусь почему.  Если земля по ту сторону смерти,

где сейчас  мой А-хо,  действительно такое чудное место,  отчего мне

так тоскливо, скажи?

    А-конкон скрестил лапы и пристально взглянул ей в глаза.

    - Печаль  -  странное чувство,  - произнес он. - Мы грустим не о

том,  кого нет больше рядом,  мы грустим о себе.  Грустим о том, что

остались одни.

    - Ты хочешь сказать, печаль по умершим - это просто себялюбие?

    - Отчасти  да.   Но все не так просто.  Утрата поднимает в наших

душах целую бурю. Нам кажется, что мы обижали того, кто нас покинул,

и  мы горько корим себя за это Упрекаем себя за то,  что были к нему

несправедливы. Порой даже внушаем себе, что виноваты в его смерти.

    Про себя О-ха признала, что в словах старого лиса много правды.

    - Беда  в  том,   что  мертвые недосягаемы для нас,  мы не можем

поговорить  с  ними,  поделиться,  посоветоваться.   С этим-то нам и

тяжело смириться.  Главное,  не делай из своего А-хо кумира.  Он был

лис как лис, таких сотни, - в чем-то хорош, в чем-то плох. Таковы мы

все.  Частенько он поступал безрассудно,  опрометчиво, а то и просто

глупо.

    Вот   с   этим  О-ха никак  не  могла согласиться,   но  все  же

благоразумно придержала язык за зубами.

    -  Я  вот  что пытаюсь втолковать тебе.  Раз мы верим,  что А-хо

сейчас там,  где ему лучше,  тосковать не к чему. Борись с печалью и

продолжай жить.

    - Почему  ты сказал - "раз мы верим"? - горячо возразила О-ха. -

Я не верю, я знаю. Я сама видела лисий дух, и он сказал мне...

    - Да, ты видела его сама. Ты, и никто другой. Пораскинь мозгами.

Если  мы  верим  во  что-нибудь всей душой - а в Дальний Лес все мы,

лисы,   верим именно так,  -  нам ничего  не  стоит увидеть желаемое

наяву. Особенно когда рассудок наш сломлен горем.

    - Ты хочешь сказать, лисий дух мне померещился?

    - Вполне возможно.   А  может,   и не померещился.  На свете нет

ничего невозможного.  Возможно,  Дальний  Лес существует не только в

наших мечтах. Одно лишь невозможно в этом мире - определенность.

    - Спасибо, - холодно сказала лисица. - Спасибо на добром слове.

    -  Всегда   рад   услужить.   Конечно,  ближайшие месяц-два тебе

трудновато  будет  меня  отблагодарить.   Какая  сейчас охота,  горе

одно...   Но  надеюсь,  когда потеплеет  и тебе подвернется неплохая

добыча, ты обо мне не забудешь.

    Напоследок лисица еще раз спросила его насчет норы,  но А-конкон

лишь пренебрежительно сморщил нос.

    - Житейские заботы  не по моей части.  Я могу помочь твоей душе,

но не телу. Тут уж сама разбирайся. Кстати, по моему разумению, нора

- совершенно излишняя роскошь.

    Хотя А-конкон  и обманул ее ожидания,  разговор с ним пошел О-ха

на пользу. Своими никчемными рассуждениями он до крайности рассердил

ее,    а   как  известно,  гнев обладает способностью подавлять  все

остальные чувства.  Этому старому болтуну, конечно, нора не нужна, а

каково ей в ее положении!  Немного позднее О-ха пришло в голову, что

А-конкон нарочно стремился разбудить  в ней злость.  Злость прогнала

апатию, и лисица энергичнее принялась за поиски дома.

    Да, решила она, видно, не зря А-конкон слывет мудрецом. Впрочем,

с  ней  он малость перемудрил,   так  что усилия его едва не пропали

втуне.

    В  эти  печальные  дни  у О-ха возник замысел,   для лисы весьма

трудноисполнимый.  Она начала сочинять песню,  посвященную погибшему

А-хо.  Первая строчка родилась  у  нее в голове сразу - "Ты пришел и

ушел,  как приходит весна".  Но дальше пошло хуже,  и в конце концов

она решила оставить поэтические опыты:   они  поглощали ее целиком и

даже  во  сне  ей  не было покоя.   А  сейчас у О-ха хватало других,

насущных забот.  Жаль,  конечно,   что  не удалось увековечить А-хо,

сокрушалась лисица.  Сочини она песню,  ветер разнес бы ее повсюду и

память об А-хо жила бы до скончания мира,  как горы,  скалы и камни.

О-ха бы пела,  и ветер вторил бы ей,  завывая в тростниках,  играя в

ветвях деревьев, носясь между людскими домами.

    Но работа  над  песней шла мучительно медленно,  а О-ха не имела

возможности посвятить себя творчеству без остатка - она искала новую

нору, тревожилась о будущих детенышах. Да и боль утраты не оставляла

ее   и  не ослабевала.   Как  ни странно,  печаль  не  облегчала  ее

поэтических  усилий.   Напротив,   горечь вытравляла воспоминания  о

счастливых днях,  проведенных вместе с А-хо, о поре их любви. Лисица

чувствовала,   что душу ее,  словно ледышка,  холодит обида на А-хо,

который  ее  покинул,  ушел  от  нее навсегда.  Умом  она понимала -

обижаться неразумно, несправедливо, но все же ледышка не таяла. А-хо

ни в чем не был виноват перед ней,  она понимала это, но сердцу, как

известно, не прикажешь.

0

5

ГЛАВА 5

    Над Лесом Трех Ветров разразилась гроза.  Свинцовые потоки дождя

обрушивались на землю,  едва не ломая молодые деревца. Тонкие слабые

стволы пригибались к земле, словно косматые черные тучи наваливались

на   них   всей своей тяжестью.  Казалось,  гигантские боги-козероги

сражаются в вышине,  глаза их сверкают яростью, они наскакивают друг

на друга,  сотрясая небеса.  Бездомная лисица бродила  по  лесу,  не

замечая проливного дождя,  вспышек молнии и раскатов грома.  Но хотя

оцепеневшая  от  горя О-ха не обращала внимания на погоду,  ненастье

затрудняло ее поиски.

    Целыми днями О-ха рыскала по лесу, надеясь найти пустую нору или

любое другое укромное местечко, которое могло бы стать домом для нее

и  для  будущих детенышей.  Наконец  она обнаружила нору на северном

склоне,   но  выяснилось,   что  там уже живет лиса-б о б ы л и х а.

Хозяйка  норы,   раздражительная  старая лисица,  отнюдь  не  горела

желанием делить кров с будущей матерью.  Когда О-ха сунулась в нору,

б о б ы л и х а сразу оскалила зубы,  предупреждая,   что непрошеной

гостье лучше убраться восвояси.

    -  Да  что  у тебя,  сердца нет! - воскликнула молодая лисица. -

Подумай только,  мужа моего убили,  нору нашу разорили.   Мне голову

негде приклонить. А моим лисятам никак нельзя без дома.

    -  Это  верно,  сердца у меня нет, - фыркнула б о б ы л и х а. -

Еще бы,  при такой-то жизни.  Нашла чем пронять - мужа у нее, видите

ли,  убили. Да я и не помню, когда в последний раз подпускала к себе

лиса. Была нужда водиться с этим грязным неотесанным сбродом.

    У О-ха не было ни душевных, ни физических сил вступать в схватку

со злобной старухой.  Понурившись, она ушла прочь ни с чем. Когда на

небе  взошла  луна,   лисица  отыскала  огромный   дуб  и свернулась

клубочком между его корнями. Там было холодно и сыро, к тому же О-ха

не давала покоя мучительная мысль:  если  она  в ближайшее время  не

найдет надежное жилище, ей не сохранить своих детенышей. Холод резал

ее,  как нож. Шел снег, и с тех пор, как сгустилась темнота, Завывай

все набирал силу.

    "Настанет день, - думала О-ха, - когда мы,  лисы,  поквитаемся с

людьми   и  собаками.  Настанет день,  когда  они  отплатят  за  все

причиненное нам зло".  Мечта согревала ей душу,  но тело по-прежнему

дрожало от холода.  Она и сама знала,  что попусту тешит себя,  ведь

уже ничего нельзя исправить,  нельзя вернуть А-хо.  Гнев захлестывал

ее горячей волной,  но,  как это часто бывает, оставался бесплодным.

Конечно,   она  всегда будет помнить А-хо  и  никогда не простит его

убийц, но попытайся она действительно отомстить своим врагам, это не

вернуло бы погибшего лиса, а ей самой скорее всего стоило бы жизни.

    При первых проблесках рассвета лисица встала,  стряхнула  с шубы

снег  и  побрела  к  опушке леса.  Там она раскопала мерзлую землю и

стала  искать  червей.   Потом наткнулась  на  гнилое бревно,  кишмя

кишевшее мокрицами,   и  принялась жадно пожирать  их,   проглатывая

вместе  с кусочками влажной древесины.  Немного подкрепившись,  О-ха

полизала мокрую  от  талого снега траву  и вновь пустилась на поиски

норы.

    Ей казалось,   лес  полон острых углов и выступов.  В ярко-синем

небе  не  виднелось  ни облачка.  Даже солнце словно излучало холод.

Дрожа всем телом,  О-ха ковыляла по с в о е м у, вдоль канав и живых

изгородей.   Тут  ей встретилась лисья пара:  О-лан и А-лон.  Лисица

поделилась  с  ними своим горем.   Они объяснили,  что в их норе,  к

сожалению,   нет  свободного места.  Как и О-ха,  они в самом скором

времени ожидали появления потомства.

    -  Мы  бы рады тебе помочь,  - сказала О-лан. - Да только нора у

нас совсем тесная.  Земля  там  глинистая,  а ты сама знаешь,  зимой

глина   как  камень.   Там  не выцарапать даже ямку,  чтобы зернышко

спрятать,  не то что местечко для другой лисы. Нам обоим очень жаль,

поверь.

    - Послушай,  -  окликнул  ее  лис,  -  мне  тут кое-что пришло в

голову.   На  южном склоне холма Трех Ветров есть барсучий городок -

нор у них там хватает.  Может,  они согласятся тебя приютить?  Ты же

знаешь,  между нами,  лисами  и  барсуками,  существует договор  - в

случае крайней нужды делиться друг  с  другом жилищем.  Скорее всего

они потребуют,  чтобы  ты отдавала в их кладовую часть своей добычи,

ну так ведь тебе сейчас выбирать не приходится...

    - Думаешь, они пустят меня к себе?

    - Попытка не пытка.  Один из моих братьев как-то жил в барсучьем

городке. И ничего, ладили. А еще был у меня приятель, так он даже...

    -  А-лон!   -  позвала лиса жена.   Как  видно,   ей  не слишком

нравилось,   что  муж  так  долго разговаривает  с  одинокой молодой

лисицей.

    - Удачи тебе! - пожелал на прощание лис.

    -  Спасибо.   Наконец-то  получила  дельный  совет.  Если ничего

другого не подвернется, попробую сунуться к барсукам.

    Остаток  дня лисица провела в поисках,  на ходу подкрепляясь чем

придется.  В одной из канав она обнаружила ручей и утолила жажду.  И

на этот раз все ее усилия найти нору не увенчались успехом. К вечеру

она оказалась  на южной стороне леса и принялась высматривать вход в

подземный барсучий городок.  Под старым вязом она заметила ложбинку,

расчистила лапами снег  и  увидела лаз.  Набравшись храбрости,  О-ха

спустилась вниз,   в  темноту,   и  двинулась  по длинному коридору.

Сильный запах барсуков сразу ударил ей в нос, из ближайших спален до

нее доносился шорох. Барсуков О-ха не боялась, но все же здесь, в их

обиталище,  ей стало как-то не по себе.  Барсуки чрезвычайно сильные

звери, и, если ее вторжение придется им не по нраву, они расправятся

с  ней  в  два  счета.   А кто знает,  как они отнесутся к появлению

чужачки

    Она уже дошла до конца коридора, как вдруг из темноты послышался

вопрос на чужом языке, произнесенный грубым хрипловатым голосом:

    - Feond oder freond?

    Под землей было темно,  хоть глаз коли, но лисица не нуждалась в

свете,  -  как  и всегда,  она больше полагалась не на зрение,  а на

ощущение,  которое  и  сама  не  смогла  бы назвать и определить.  У

зверей,   живущих   в   норах,    это   ощущение  совершенствовалось

тысячелетиями.  О-ха ничего  не  различала  в темноте,  но она сразу

поняла - перед ней крупный, матерый барсук-самец.

    - Я лиса, - ответила она,  хотя и не разобрала,  о чем спрашивал

барсук. - Я...  У меня нет дома,  и вот... Люди зарыли мою нору, и я

подумала...

    - Чего,  чего?  -  пророкотал хозяин. - Людя зарыли?  Э,  да это

лиса. Заблудилась, что ль?

    - Нет,   я  искала ваш городок.  Хотела спросить,  может,  у вас

найдется для меня местечко? Лишняя спальня? А то мне негде жить.

    - Ага,  ясно. Лиса есть, норы нет, - проворчал барсук. - Места у

нас полно.  Хочешь здесь жить, да? Погоди тут. Спрошу у других. Пока

не входи.

    - Хорошо, хорошо. - О-ха вздохнула с облегчением.

    Послышалось шарканье тяжелых лап,   и  наступила тишина.  Спустя

некоторое время звуки и запахи сообщили ей, что барсук вернулся. Она

уже успела немного привыкнуть  к  чужому жилищу  и  чувствовала себя

увереннее.

    - Наши говорят,  оставайся,  коли хочешь. Только шуметь - ни-ни.

Будешь тише воды,  ниже травы. Пойдем, покажу тебе твою спальню. Это

выше.

    - Я так тебе признательна, - начала было лисица.

    Но барсук грубовато оборвал ее:

    - Пошли, пошли.

    Барсук повел О-ха  по коридору наверх,  в отведенную ей спальню.

Оказавшись  в  новом жилище,  лисица сразу почувствовала,  что здесь

просторно и сухо, а на полу лежит мягкая подстилка. Прежде всего она

пометила спальню,   не  обращая внимания  на  неодобрительный взгляд

барсука, а потом растянулась на подстилке из травы и листьев

    Подобно  всем лисам,  весьма аскетичным  и  не требовательным  в

убранстве жилища,  О-ха не нуждалась в такой роскоши, как подстилка,

но сейчас теплая постель пришлась измученной лисице весьма кстати  -

глаза ее закрылись,  едва голова коснулась натруженных лап. Издалека

до нее донесся голос барсука:

    - Выходи через верхний ход. В мой больше не лазь.

    И О-ха провалилась в сон.

    Наутро,   не открывая глаз,  она вытянула лапу,  чтобы коснуться

А-хо.  Сквозь дрему она недоумевала, почему не чувствует его запаха.

Недоумение возросло, когда она поняла, что лежит в незнакомой норе.

    - А-хо! - испуганным шепотом позвала она.

    Где   же   он?  Может,  спозаранку отправился  на  охоту,  чтобы

порадовать ее кроликом или каким-нибудь другим лакомством? Но почему

тогда  она не ощущает запаха его меток?  Почему бесследно улетучился

аромат его теплого, сонного тела?

    И куда она попала? Что это за нора?

    Растерянная,  сбитая с толку, лисица принялась обшаривать нору в

поисках мужа  - ей казалось,  она все еще спит и видит страшный сон.

Будь здесь А-хо, он сразу разогнал бы этот кошмар.

    И вдруг она вспомнила все,  что случилось за эти два дня: охота,

разрытая нора,  лисий дух,  мертвое тело А-хо,  висящее на изгороди.

А-хо больше нет.   Он никогда не вернется.  И чувство утраты,  более

острое,  чем раньше,  пронзило ее.  Тоска навалилась такой тяжестью,

что   у  лисицы перехватило дыхание.  Страдания души  во  много  раз

мучительнее,  чем самая сильная телесная боль. Против этих страданий

нет никаких лекарств,  кроме времени.  Тому, кто сражен печалью, она

кажется неизбывной.  Тоска парализует дух,  лишает сил.  Тело живет,

двигается,  но дух, сломленный отчаянием и безнадежностью, застывает

в изнеможении.

    Весь долгий вчерашний день лисица бродила по лесу, ни на секунду

не забывая о смерти А-хо, ни на секунду не отдыхая от саднящей боли.

Но забыть  о  своей потере  и вдруг,  проснувшись,  вспомнить о ней,

пережить заново было  еще  страшнее.   Она  знала - ей предстоит еще

много,  много подобных томительных пробуждений,  ей показалось,  что

мучения ее будут длиться вечно и не ослабеют никогда, сколько бы зим

и лет ни минуло.

    С тяжелым сердцем она отыскала коридор,  которым вчера провел ее

барсук, и уже собиралась двинуться наверх, как вдруг на ум ей пришло

предостережение хозяина.  Этот путь  ей  запрещено использовать.   В

дальнем  конце спальни оказалось  еще  одно,  более узкое отверстие;

протиснувшись  в  него,  О-ха оказалась в длинном коридоре,  куда не

выходили другие спальни.   Она  выбралась  из барсучьего городка и в

последний  раз  отправилась  к  гиблому месту,  где оборвалась жизнь

А-хо.   О-ха  решила больше  не  возвращаться сюда:  вновь  и  вновь

пересекая тропу смерти,  лишь попусту растравляешь себя.   К тому же

это опасно.  А ей надо беречь своих будущих детенышей, ее долг перед

ними важнее всего, важнее тоски и печали.

    Поселившись  в барсучьей колонии,  О-ха старалась сталкиваться с

хозяевами как можно меньше, да и те явно не горели желанием общаться

со своей соседкой.  Встречаясь с барсуками,  она приветливо кивала и

здоровалась,   и  на этом все общение кончалось.  Но как-то вечером,

когда О-ха собиралась  на  ночной промысел,  в ее спальню просунулся

барсук - тот самый,  что позволил ей жить в городке.  Она уже знала,

его зовут Гар.

    - Пришел узнать, как ты? - произнес он, поудобнее устраиваясь на

полу.

    - Хорошо, - ответила лисица. - Правда, мне немного одиноко.

    - Ясно,  ясно. С лисом твоим случилось неладное. Я помню. Уж эти

мне  людя!   -   И   в   подтверждение  своего  нелестного мнения  о

человеческой породе барсук громко щелкнул зубами. - Мы,  барсуки, их

не трогаем.  Зла им не делаем. А они как-то подослали сюда пса. Так,

слабак,   недомерок.   Я  ему задал  -  ха!  -  И  Гар  обнажил свои

устрашающие клыки.

    У О-ха от изумления глаза на лоб полезли.

    - Неужели ты справился с собакой?

    - Делов-то.  Задал ему трепку. Летел отсюда впереди собственного

визга,  бедолага.  Мы,  барсуки,  очень сильные. И появились на этой

земле давно, очень давно. Людей не трогаем, нет. А они любят убивать

барсуков. Нечасто такое случается... но случается.

    - Лисы тоже очень давно появились  на  земле.  И люди преследуют

нас с сотворения мира. Не знаю почему.

    - Быстро бегаете,   вот почему.  Людя тоже любят бегать - бегут,

бегут, гонятся за кем-нибудь. Непонятно, зачем им это надо. Чокнутые

они.  Кто их разберет.  Бывает, вынесут на лужайку перед своим домом

еду.  И ждут,  чтобы мы пришли.  Глазеют из окон.  Глядите, глядите,

барсук ест! А что, по-ихнему, нам с едой делать - играться? - Барсук

презрительно фыркнул.  -  Гар-то плевал  на  них.   У  него-то здесь

хватает силы.  -  И барсук склонил голову,  указывая на свою могучую

грудь.  - Шкуру старины Гара людя могут заполучить,  а душу - ни-ни.

Душа останется с ним.

    Старый барсук понравился лисице.  Оказалось,   они  сходятся  во

мнениях. Как и лисы, Гар верил, что после смерти попадет в иной мир,

где живут души зверей.

    -  Ты  вот  что  сделай, - задумчиво произнес Гар. - Отправляйся

бродить по свету. В пути всего насмотришься. Всякой красоты. Больших

холмов,  широких долин,  быстрых рек. Мир, он большой. Увидеть мир -

это здорово.

    - Не хочу я никуда идти, - возразила лисица. - Останусь там, где

родилась.  Может, кому-то скучно в нашем лесу, а мне здесь нравится.

Красоты и здесь хватает.

    - Ясно,  - не стал спорить Гар. - Знаешь,  я слыхал,  вы,  лисы,

можете кричать по-всякому.  Овцой блеять или вороной каркать. Правда

это?

    -  Да,  - подтвердила О-ха.  - Мы умеем подражать голосам других

зверей.

    - Ну, покажи-ка. Крикни птицей.

    О-ха решила не ломаться и несколько раз чирикнула.

    - Ха. Ей-ей, похоже на пичугу. А теперь овцой.

    О-ха жалобно заблеяла, точно ягненок, зовущий мать.

    - Ха, здорово. Ей-ей, вы, лисы, и правда мастера.

    - Un lag u, - раздался недовольный голос из соседней спальни.

    - Что случилось? - обеспокоенно спросила О-ха.

    - Да так,  ерунда.  Просит потише.  У нас не любят, когда шумят.

Ничего,  поболтаем тихонько. Громко нельзя. Не бойся, все нормально.

Поговорим еще. Я кой-чего узнаю о лисах. А ты о барсуках. Слышишь, а

ты как думаешь, отчего людя невзлюбили вас, лис? Оттого, что бегаете

быстро?

    - Думаю,   то  есть так мне говорили родители,  когда я была еще

лисенком,  люди возненавидели нас,  потому что мы частенько крадем у

них цыплят.

    - Вот так.  Съедаете цыплят раньше,  чем людя сами сожрут. Ясно,

каждому охота съесть цыпленка. Так вот почему людя ненавидят лис.

    Насчет того, что каждому охота съесть цыпленка, О-ха была вполне

согласна со старым барсуком. Она знала также - вражда между людьми и

лисами  возникла много веков назад  и  не прекратится  до  скончания

мира.

    -  А  все  же, - продолжал Гар, - не все людя ненавидят лис.  Не

все,  нет.  Знавал я одного лиса,  он жил с людьми. Долго жил. И они

его не убили.  Только те людя,  что на лошадях, людя с ружьями, - не

любят лис.

    - А других мне что-то не встречалось, - мрачно заметила лисица.

    -  Нет,    в  мире полно всяких разных людей.   И  вообще всяких

разностей. Отправляйся в путь - увидишь сама.

    - Не хочу я никуда идти, - отрезала О-ха.

    - Eall  ic waes mid sorgum godrefed, - произнес барсук,  цитируя

какую-то барсучью пословицу  на  своем родном языке,  непонятном для

лисицы. - Грустно,  грустно. - Он вздохнул. - Ну,  мне пора.  Славно

поболтали. В другой раз поболтаем еще.

    Лисица ничего не видела в темноте,  но слышала,  как он поднялся

и,   тихонько  пофыркивая,  направился  по  коридору  к  собственной

спальне.

    Потом она уснула,  и снились ей люди - существа, которые внушают

лисам ужас,  уступающий по силе лишь Неизбывному Страху.  Неизбывный

Страх - это грозный призрак,  у которого тысяча имен и обличий, и ни

одно   из  них невозможно запомнить.  Белая Голова  с  безжалостными

челюстями  и  остекленевшими глазами,   не знающими сна.  Неизбывный

Страх скрывается там,  куда  не  проникает  ни  рассудок,   ни самые

сокровенные,  пророческие сновидения.  Даже храбрейший из храбрых не

может  без  содрогания представить  его отвратительные черты.  Много

веков назад,  в самом начале мира, Неизбывный Страх проник в глубины

сознания,  чтобы остаться там навсегда.  Порой он предстает на земле

во всем своем ужасающем обличье,  а потом вновь надолго исчезает,  к

великому облегчению всего лисьего племени.

    Как  ни странно,  когда О-ха вновь случайно столкнулась с Гаром,

он был так же неприветлив и немногословен, как и при самой первой их

встрече.  Словно не было между ними долгой дружеской беседы.  Лисица

догадалась:  разговорчивость накатывает  на старого барсука лишь под

настроение и это настроение посещает его крайне редко.

    Однажды вечером, выйдя на охоту, О-ха заметила в саду поблизости

от человеческого жилья старый заброшенный сарай.   Она обошла вокруг

ветхого строения,  выискивая,   нет  ли где следов или других знаков

недавнего пребывания людей,  и не обнаружила ничего, что могло бы ее

насторожить.   Внутри  сарая  хранились  металлические  инструменты,

покрытые ржавчиной  и опутанные кружевами паутины.  Сквозь щелястый,

прогнивший  пол  пробивалась трава.  Стекла в маленьком оконце давно

были выбиты,   и  весь сарай угрожал рухнуть.   В  одном  из уголков

примостилось гнездо черных дроздов  - верный признак того,  что люди

здесь не появляются.

    В последнее время О-ха  все чаще мучили опасения.  Она полагала,

что барсучий городок не лучшее место для ее детенышей, которые скоро

должны появиться  на свет.  Скорее всего барсуки не причинят лисятам

никакого вреда,  но,  когда речь идет о безопасности потомства, лисы

удесятеряют  свою  врожденную  осторожность,    и   О-ха  ничуть  не

отличалась от других матерей.  Этот сарай,  пожалуй, будет для лисят

более  надежным  пристанищем,   решила  она.  Между домом  и  сараем

пролегал  участок  шириной  примерно   в  три сотни ярдов,  поросший

высокой,   непримятой  травой.   Возможно,   обитатели  дома  совсем

одряхлели,  и сарай им больше не нужен. Есть здесь и еще одно важное

преимущество  -  обшарпанная дверь  до сих пор на запоре.  Сама О-ха

может проникнуть внутрь только сквозь узкое оконце.  Собаке вряд  ли

удастся втиснуться в такое маленькое отверстие, расположенное к тому

же высоко  над  землей.  Если  кто и потревожит ее здесь,  то только

белки, птицы и летучие мыши, но все эти твари ей не страшны.

    Лисица все больше склонялась к тому, чтобы переселиться в сарай.

    Но  до  поры до времени она продолжала жить в барсучьем городке.

Барсуки,  сами того  не  зная,  охраняли ее кладовые и тем приносили

лисице  немалую  пользу.   Как  и  все  лисы,  О-ха была чрезвычайно

запаслива,   и  в спальне,   где она хранила припасы на черный день,

царил страшнейший беспорядок.   Но так как лисица жила обособленно и

пользовалась отдельным коридором,   у барсуков не было особых причин

жаловаться.   Правда,   О-ха  постоянно  подновляла  свои  метки   и

разбрасывала птичьи перья,  остатки овощей  и  обглоданные кости где

придется  -  не только в спальне,  но и в коридоре,  и вокруг своего

собственного лаза. Она знала, кое-кто из барсуков недовольно косится

на  это  безобразие  и  ворчит.  Много раз лисица обещала себе стать

опрятнее,   но обещания оставались обещаниями.  У нее было множество

забот, куда более важных, чем уборка.

    День   шел   за днем,  неделя  за  неделей.  Лишь изредка слабый

солнечный свет озарял хмурые небеса,  серые и тяжелые.  Но снегопады

прекратились,   сменившись проливными дождями,   и  О-ха стало легче

добывать пропитание.  Дожди вымывали маленьких зверюшек из нор, и те

становились добычей лисицы.   К  тому  же когда на улице льет как из

ведра,  люди предпочитают оставаться  в домах - в такую погоду им не

до  охоты  на  лис,   да  и влажная земля недолго сохраняет звериные

запахи.

    В один из весенних дней,  когда Загуляй завывал в полях, вздымая

тучи прелых листьев  и сухой травы,  зайцы предавались обычным в эту

пору  безумствам,  ласки приплясывали напротив оцепеневших кроликов,

прежде  чем  вцепиться  им в горло,  а ястребы камнем падали с небес

прямиком на растерянных мышей,  О-ха почувствовала, что внутри у нее

происходит нечто особенное  Она  поспешила найти Гара и сказала ему,

что покидает барсучий городок.

    - Куда собралась? - удивился барсук.

    - Посмотреть мир.

    - Вот это дело. Славное дело.

    - Спасибо за все. Ты был очень добр. Вы все были добры. Приютили

меня, когда мне пришлось туго.

    - Да что там.  Пустяки. Вот насмотришься всего, вернешься, тогда

мы с тобой вдоволь поболтаем. Ха!

    И лисица ушла  от  барсуков,   на душе у нее было тревожно,  но,

когда она подошла к ветхому сараю на краю сада,  дурные предчувствия

улетучились:  никаких признаков того,   что  в  ее  отсутствие здесь

побывал враг, будь то человек или собака.

    Лисица пролезла в окошко и устроилась на старом мешке.  Ее время

пришло.

    Предстояло нелегкое дело.





    ГЛАВА 6

    В  стародавние  времена,   когда  лисы  разгуливали повсюду  без

опаски,  свободные  как  ветер,   на свете не было ни с в о е г о ни

ч у ж о г о.  Не было также и ж и в о п ы р о к - людских поселений,

где земля покрыта бетоном, асфальтом и булыжником, а значит, не было

и о т д у ш е к.  Еще долго после того,  как Кле-ам, Великий Горячий

Ветер,  создал мир,  вокруг были лишь земля и небо. Лишь после того,

как в мир пришел А-О,  первый лис-лиса, здесь появились реки, моря и

озера.   Ближайшим потомкам первых героев лисиного племени  не  было

нужды  давать  названия  разным  частям  земли,    ибо   она повсюду

оставалась одинаковой.  Земля  в  те  дни была податлива и мягка,  а

скалы еще не успели застыть и ползали туда-сюда,  подобно гигантским

улиткам.   Что  до людей,   их время еще не наступило.  Мир населяли

волки,  олени,  древесные куницы,  рыси,  но людей не было среди его

первых обитателей. Землю сплошь покрывали леса, бескрайние и густые,

зелень господствовала повсюду, заполняя мир от основания до вершины.

Птицы  приносили   в   клювах  семена первоцвета,  стальника,  вики,

одуванчика, кукушкина цвета, мать-и-мачехи и засевали почву. И когда

на землю пролился первый дождь,  все вокруг наполнилось благоуханием

растений, ароматом свежих трав

    Вначале животные не знали,  какие из растении приносят пользу, а

какие - вред, им пришлось постигать это на собственном опыте. Многие

звери,  по неведению попробовав ядовитых растений,  или умирали, или

долго  мучились   от   болезней.   Другие,   съев  трав,  навевающих

причудливые  видения,   лишались  рассудка.    Но  мало-помалу звери

выяснили,  какие  из  растений  их друзья,  какие - враги.  Им стало

известно,   что  наперстянку  и  белладонну лучше обходить стороной.

Лук-резанец,  дикий хрен, пижма, бузина, цикорий, напротив, съедобны

и  помогают  от  многих хворей.  Растения,  имеющие острый,  терпкий

запах,   как правило,  опасны.  Среди грибов годятся в пищу сморчки,

строчки,  зонтики,  лисички. А чертов гриб, бледная поганка, мухомор

приносят  смерть.    И   когда  животные  познали свойства грибов  и

растений,  они сложили об этом саги и песни, которые передавались из

поколения в поколение. Но так повелось уже после того, как каждое из

созданий, обитавших на земле, обрело свой голос.

    Первый звук  на земле произвел кузнечик - после сытного обеда он

от удовольствия потер одной лапкой о другую, и раздался сухой треск.

Все звери  и птицы замерли,  ошеломленные, - ведь до той поры в мире

царило ничем  не  нарушаемое безмолвие.  И сразу же у черного дрозда

прорезался голос - он приказал кузнечику не шуметь.

    - Сам не слишком разоряйся! - крикнула дрозду галка.

    - Попридержи язык! - оборвал ее волк.

    Вскоре поднялся оглушительный гвалт, и с тех пор многие животные

так и не замолкают.

    Лишь скалы  и  камни отказались внести свою лепту  в  нестройный

хор,  в котором слились недавно обретенные голоса зверей и птиц. Эти

жители  земли,   несмотря   на   свой  внушительный вид,  отличались

застенчивым нравом.  Даже горы  в  те времена были робки  и пугливы,

словно мотыльки.

    И  вот  когда  в  мир пришли первые люди,  горы  и  скалы словно

оцепенели  со  страху,  примерзли  к  земле  и  уж  не  могли больше

передвигаться. А двуногие существа принялись хозяйничать в мире: они

выкорчевывали  леса,   пока   не   расчистили огромные пространства,

холодные и пустые,  залитые лунным светом. Все обитатели земли стали

для людей добычей. И лисьи духи пустились странствовать по свету, то

здесь то там они освящали гиблые места, где земля пропиталась кровью

лис.   Люди  лишили   лис   жизни   не  для того,  чтобы добыть себе

пропитание,  но лишь потому,  что те ходили на четырех ногах, носили

рыжие шубы  и  отказывались признать людей хозяевами мира,   как это

сделали собаки  и  кошки.  Минули века,  и многие животные исчезли с

лица земли,  а другие оказались под гнетом людей. Некоторые отчаянно

сопротивлялись,   другие были слишком слабы  и  нерешительны,  чтобы

вступить  в  схватку с могущественными двуногими созданиями.  Лошади

пытались сражаться за свою свободу,  но вскоре им пришлось уступить.

Вепри держались дольше,  скрываясь  в остатках некогда густых лесов,

но  вскоре   и   они  были  вынуждены  сдаться.   Волки,   ближайшие

родственники лис,  боролись насмерть,   и  люди истребили  их.  Лисы

сумели приспособиться  к обстоятельствам - они стали жить в глубоких

подземных норах,  лишь  под  покровом ночи выходя  на промысел.  Они

уподобились призракам,  бесплотным теням,   и  людям редко случалось

увидеть их хотя бы краешком глаза.

    Была  еще одна важная причина,  по которой лисы сумели выжить, -

они никогда  не  избирали вождей.  Вожди способны,   в чаянии славы,

увлечь свое племя  в  безнадежные битвы.  Среди лис нет и от веку не

было  королей,   лисы   не  облекают своих собратьев особой властью,

нарекая  их шаманами или родовыми старейшинами.  Они не собираются в

стаи,  подобно волкам,   и не сбиваются в стада,  как олени.  Они не

ведают  иерархии.   Каждая  лиса  -  сама себе голова  и  полагается

исключительно  на себя.  Она никому не позволит собой распоряжаться.

Лисы не признают идолов,  священных камней,  и это тоже служит им на

пользу:  ведь люди ухитряются проведать  про  такие места и устроить

там засады и ловушки.  Лисы привыкли жить и действовать обособленно.

Так  легче  приноровиться  к  переменам,  сотрясающим мир.  Лисы  не

приветствуют луну ритуальными песнопениями,  не обожествляют солнце.

Даже посещая священные гиблые места,   они  никогда  не остаются там

надолго.   В  отличие  от волков,  они не совершают обрядовых действ

вокруг магических деревьев или камней.  Иными словами, не существует

уголков,  про которые люди могут сказать: "Здесь собираются лисы. Мы

их здесь подкараулим".  Лисы помнят  и  чтят своих предков,  героев,

вышедших из Первобытной Тьмы, но не поклоняются им.

    Они привыкли жить независимо,  парами  или семьями.  Встречи лис

происходят изредка и всегда непреднамеренно. Они научились подражать

разным  голосам,   от  хриплого  лая  до душераздирающего визга,   и

способны  одурачить  кого  угодно.  Ночная тьма служит  им  надежным

покровом.   Они  избегают суеты и спешки,  зная,  что быстрые ноги и

проворство  выручают других животных:  зайцев,  землероек.   Им  же,

лисам, лучше действовать не торопясь, все спокойно обдумав.

    Все   эти  премудрости О-ха собиралась передать своим детенышам,

как только  они  немного подрастут и смогут понять ее рассказы.  Она

принесла шесть лисят  и,   довольная,  гордая,  насухо облизала  их.

Впервые у нее появились дети,  и она не задумываясь отдала бы за них

жизнь.   На следующий день после родов лисице удалось поймать крысу,

заскочившую   в  сарай,   но  вскоре  она  столкнулась  с  серьезной

трудностью. О-ха не могла оставить малышей, требовавших материнского

тепла, а лиса-отца, который приносил бы пищу, рядом не было. Правда,

в глубине сада  она нашла мешок с гнилой картошкой,  брошенный в яму

для удобрений. Но она понимала - этого хватит не надолго, а после ей

придется туго.

    Случилось так,  что кто-то из обитателей коттеджа заметил лисицу

из окна,  и,  к немалому своему удивлению,  она обнаружила, что люди

оставили в саду еду - как видно, для нее. Гар рассказывал ей об этой

странной привычке,  свойственной некоторым людям,  -  оставлять  для

диких зверей угощение  и  наблюдать  за ними из окна.  И все же О-ха

поверить  не  могла  в  такое везение.  Люди подкармливали  и  ежей,

которые,  встревожившись при появлении лисицы, немедленно свернулись

в колючие клубки.   Не  окажись  у О-ха другой пищи,  она,  конечно,

попыталась  бы  разделаться  с  ежом,  но сейчас,  благодаря людской

щедрости,   ей  было  чем подкрепиться.  А она с детства помнила - с

ежами лучше  не  связываться.   Ей,  по крайней мере,  не доводилось

встречать лису, которая утолила бы голод этим колючим созданием.

    Когда  лисятам  минуло восемь дней,  угощение  в  саду перестало

появляться. Коттедж, казалось, опустел, - судя по всему, хозяева его

куда-то уехали.  Люди наверняка  не подозревали,  что лисица всецело

полагалась на них. Скорее всего они думали, что просто подкармливают

зверюшку,  внося в ее рацион приятное разнообразие. На самом же деле

они спасали О-ха  от голодной смерти,  с угрозой которой ей пришлось

столкнуться вновь.  Лишенная помощи и поддержки,  она была вынуждена

надолго оставлять лисят,  отправляясь на поиски пищи, иначе соски ее

опустели бы.

    За  маленьким  коттеджем  раскинулась усадьба.   Там  в огромном

особняке  жил человек,  нередко возглавлявший охоту на лис.  Точнее,

коттедж  был  чем-то вроде сторожевой будки на въезде в усадьбу - за

ним  начиналась  широкая аллея,  ведущая  к  особняку.  Внушительных

размеров  квадратный  дом,   сложенный   из   серых  каменных  плит,

неприветливо поглядывал своими многочисленными окнами.  Его окружали

аккуратно подстриженные лужайки.  Кусты  и  деревья в саду стояли на

одинаковых  расстояниях,   прямоугольный пруд  с  бетонными берегами

зарос лилиями,  а вокруг пестрели клумбы.  Короче, усадебный сад был

вовсе не из тех мест, что привлекают лис.

    Во  время  своих торопливых вылазок О-ха старалась держаться  от

особняка подальше,  но как-то раз чудесный запах властно повлек ее к

беседке на краю одной из лужаек. Днем в беседке долго сидели люди, и

кто-то позабыл на перилах пару сандвичей с беконом. Пробираясь вдоль

ограды некошеным лугом,  О-ха почувствовала манящий запах съестного,

не  смогла  устоять   и   после  непродолжительной внутренней борьбы

вскарабкалась   по  плющу,  вившемуся  по  красивой кирпичной стене.

Кратчайшим путем она направилась к пище. Лисица двигалась быстро, но

без лихорадочной поспешности.   Она бесшумно поднялась по ступенькам

беседки   и   вскочила   на   перила.    Оглядевшись  вокруг,    она

удостоверилась,   что  за ней никто не наблюдает,  схватила пакет и,

разорвав  зубами  вощеную  бумагу,   принялась  торопливо  поглощать

сандвичи.

    Внезапно  в  лунном свете мелькнула чья-то тень,   и  из темноты

выкатилась  громадная собака  со  свирепо оскаленной мордой.  Сердце

О-ха  бешено заколотилось,   но,   повинуясь инстинкту,   она  ловко

вскочила  на  крышу беседки.  Здесь она была недосягаема для грозных

челюстей.  Как ни странно,  чудовищный пришелец из Ниоткуда - О-ха в

жизни не видела таких огромных собак - не проронил ни звука. Он явно

не  хотел  звать  людей   -  они  бы  только испортили  ему  забаву.

Подскакивая  на  мощных задних лапах,   пес  попытался дотянуться до

лисицы,   но  вскоре убедился,   что  усилия  его  тщетны.  Тогда он

растянулся  на  траве,   не спуская с О-ха прищуренных злобных глаз.

Опустив тяжелую голову на лапы, он замер в ожидании.

    Лисица тоже молчала.   Она  судорожно соображала,  есть ли у нее

надежда спастись. Ей пришлось признать, что шансы невелики.

    - Можешь вертеть башкой сколько влезет, лисье отродье, - наконец

проскрежетал пес.  - От меня не уйдешь.  Можешь не сомневаться,  я в

два счета перекушу твою шею.

    О-ха  невольно  вздрогнула,   услышав глухой,  раскатистый голос

чудовища. Она поняла - пес слов на ветер не бросает.

    - Да что я тебе сделала? - спросила она.  Вопрос был глупый,  но

она рассчитывала потянуть время.  - Вспомни,  ведь мы,  лисы,  и вы,

собаки,  близкие родственники.  Недаром  и язык у нас один.  Разница

только в том, что...

    -  Что  мы живем с людьми.  Не примазывайся,  рыжая чертовка.  Я

прекрасно знаю,  что вы думаете о нас,  собаках. Мы, мол, предатели,

трусливые твари, неженки, человечьи прихвостни, жалкие рабы, - каких

только оскорблений  вы  для нас не измыслили!  Теперь настал мой час

покуражиться. Знай, сейчас мне хочется пролить кровь. Я прикончил бы

тебя,  будь  ты  не лиса,   а самая настоящая собака,  даже такой же

риджбек, как я. Да будет тебе известно, я охотился на львов и тигров

в жарких странах  у  моря.   Ты хоть знаешь,  кто такие львы,  рыжая

каналья?

    Риджбек? Никогда раньше О-ха не слыхала о таких. На светло-рыжем

загривке чудовищной собаки выделялся нелепый коричневый гребень.  Ну

и урод.

    - Не знаю я никаких львов и знать не хочу.

    - Экая ты невежа, сука.

    - Это у вас, собак, суки. А я лисица, - перебила оскорбленная до

глубины души О-ха.

    - Называй себя как хочешь,  все равно ты сука и больше никто.  А

скоро станешь падалью. Я люблю убивать. Люблю вкус крови. И сейчас я

убью тебя. Я не чета этим хилым гончим. Мне раз плюнуть - перекусить

жердь  от  изгороди.   Мы,   риджбеки, - величайшие из всех собак на

свете. Мне неведома жалость. Неведом страх. Мне знакома только жажда

крови.  В тех далеких, жарких странах я убивал даже людей... Глазей,

глазей по сторонам.  Только не надейся, что я разболтаюсь и дам тебе

улизнуть.  Близится минута,  когда я поволоку тебя по земле,  вспорю

клыками грудь и вырву сердце.

    О-ха все сильнее беспокоилась о лисятах.  Она так давно оставила

их,   и  сейчас  они  наверняка замерзли,  скулят,  тычутся носами в

поисках ее теплого, мягкого живота. Однако она постаралась не выдать

врагу  свою тревогу.  Наоборот,   она  уселась поудобнее  и  с самым

безмятежным видом принялась скрести ухо задней лапой.

    -  Мне  спешить некуда.  Могу просидеть здесь хоть  всю  ночь, -

сообщила она.

    -  Я  тоже  не  спешу.  Конечно,  стоит  мне подать голос,  сюда

примчатся люди,   но я и без них обойдусь.  Сам с тобой расправлюсь.

Люди прострелят тебя,  всего и делов. Слишком быстро, и мне никакого

удовольствия.  Говоришь, готова просидеть здесь всю ночь. Посмотрим,

кто кого пересидит, кто первым устанет. Я сутками преследовал львов,

шел по следу без сна,  без отдыха. Жажда крови сильнее усталости. О,

не будь я Сейбр,  величайший из всех риджбеков,  если я не знаю, как

она сильна, жажда крови!

    - Львов ты, может, и ловил, а я тебя оставлю с носом, - заметила

О-ха. - Мы, лисы, выходим невредимыми из любой переделки.

    - Знаю  я  вашу братию,  - рявкнул пес. - Рвал на части шакалов,

гиен  и  прочих мелких тварей.   Ты с ними одного поля ягода,  тощая

бестия,  тоже наверняка падаль жрешь.  Думаешь,  умнее тебя на свете

нет,  да только мне все твои хитрости известны наперечет.  Поболтай,

почеши языком напоследок.  Скоро тебе конец,  и смерть твоя будет не

их легких, можешь мне поверить.

    - Нет! - коротко отрезала О-ха.

    Пара злобных глаз уставилась на лисицу.

    - Почему это "нет"? Я сказал, ты умрешь.

    Но О-ха молчала;  сердце ее колотилось где-то в горле,  и все же

она, с невозмутимым видом лежа на крыше беседки, выжидала, не придет

ли  ей  на помощь спасительный случай.  Если она погибнет,  детеныши

погибнут  тоже.    Эта  ужасающая мысль пересиливала  в  душе лисицы

тревогу  за  собственную жизнь.  Хоть бы малейший шанс,  молила она,

хоть бы малейший.

    Враги  молчали,  поедая друг друга глазами.   Меж  тем наступила

глубокая  ночь.   Пролетела  сова,   бросила взгляд  на  оцепеневших

противников  и  скрылась  за  кронами деревьев.  Свет  в  доме начал

гаснуть.  Люди укладывались спать.  Постепенно весь  дом  потонул  в

темноте,   и  лишь в одном окне на первом этаже по-прежнему светился

огонь.

    - Странно,   что  это  за  свет такой?  Неужели  он  до утра  не

погаснет? - рассеянно заметила О-ха, надеясь отвлечь внимание пса.

    Но Сейбр и головы не повернул.

    -  Мой  хозяин, - проскрежетал он. - В своем кабинете.  Сидит за

столом до утра. Хотя это не твое дело, лисье отродье.

    И вновь в воздухе повисло молчание.

    Вдруг О-ха осенила идея. Она встала и принялась скулить на луну.

Резкий, пронзительный, душераздирающий звук прорезал тишину.

    - Заткнись, - зарычал пес. - Воплями ты себе не поможешь.

    Но лисица продолжала подвывать  и скулить.  Прежде чем пес успел

вновь  открыть  рот,    со   стороны дома раздался человеческий лай.

Заслышав  голос  своего  повелителя,   пес,   подчиняясь неодолимому

инстинкту,  повернул голову.   В  то  же мгновение О-ха соскочила на

землю и бросилась наутек, зигзагами пересекая подстриженные лужайки.

Риджбек,  спохватившись,  устремился  в погоню,  в два скачка нагнал

лисицу и едва не схватил, но ей удалось увернуться. Миновав лужайку,

она скрылась в высоких травах.  Хотя преследователь был очень силен,

лисица  сумела   от   него  оторваться.   Она  петляла  в  зарослях,

перепрыгивала  через   все   препятствия,  которые  ему  приходилось

огибать.    Так  они домчались  до  ограды.  О-ха собрала  всю  свою

ловкость,  вскочила  на стену и спрыгнула по другую сторону.  На это

пес был не способен.

    -  Мы  еще встретимся,  - долетел до нее его голос,  дрожащий от

бешенства. - Попомни мое слово,  сука облезлая,  я до тебя доберусь!

Попробую, крепкий ли у тебя череп.

    Не обращая внимания на собачьи вопли,  которые доносились до нее

все глуше, лисица бросилась к своим драгоценным чадам. Не помня себя

от тревоги, она протиснулась в окно и оказалась в сарае.

    Двое лисят были мертвы.  Когда она тронула их носом,  оказалось,

что  они  уже окоченели.   Да и остальные едва дышали.  О-ха немедля

принялась согревать  их,  даже не оттащив в сторону мертвых.  Нельзя

было терять ни секунды.

    Но  только   она   устроилась около лисят,  слух  и  чутье вновь

предупредили ее об опасности.  Ошибки быть не могло - пес вел своего

хозяина  по  следу,  прямиком к ее убежищу.  Схватив одного лисенка,

О-ха успела выскочить в окно как раз в то мгновение,  когда дверь со

скрипом распахнулась.

    Лисица  что  есть мочи бросилась  в лес.  Однако злорадный голос

собаки заставил ее замереть и обернуться.

    - Эй,  ты,  рыжая тварь!  Где ты там?  Твоим отродьям конец! Мой

хозяин  раздавил  сапогами  всех  твоих заморышей  до  единого!   Он

ненавидит лис так же, как и я! Слышишь, ты! Слышишь!

    Отчаяние пронзило ее насквозь.

    Она осталась жива,   и  все  же свирепый риджбек одержал над ней

победу. Она чувствовала, что последний лисенок, которого она сжимала

в зубах,  холоден  и  неподвижен.  Неужели  в  спешке  она  схватила

мертвого?   А может,  он умер только что.  Да,  пес не мог измыслить

более жестокого наказания  за то,  что она проникла в его владения и

ускользнула от расправы.

    Без сомнения,  сейчас хозяин держал Сейбра на поводке, иначе пес

вновь кинулся бы за ней в погоню.

    Лисица положила  на землю мертвого детеныша и испустила истошный

вопль.

    - Ты погубил моих детей,  человечий прихвостень! Но меня тебе не

поймать.  Настанет день,   я  тихонько подкрадусь,  когда  ты будешь

спать, и перегрызу тебе глотку! Я отомщу, так и знай!

    О-ха  сама  прекрасно понимала,   что  это пустые,  неисполнимые

угрозы,   но  на  пса  они произвели нужное действие.   Он буквально

захлебнулся яростной бранью.   А лисица схватила мертвого детеныша и

скрылась в лесу.

    Два дня спустя О-ха вернулась в барсучий городок, решив остаться

здесь  до  конца своих дней.   Все  радости жизни обернулись для нее

горем,   и  она  уже не ждала ничего хорошего.  Любовь и материнство

потеряли для нее всякую привлекательность.

    - Ха!  Лисичка!  Ну что,  повидала мир? - спросил ее при встрече

Гар.

    - Повидала. И знаю теперь, там нет ничего хорошего. Только злоба

и жестокость, - ответила О-ха.

    Барсук понимающе кивнул головой:

    -  Вот как?  Печально.  Не от тебя первой я слышу это и все-таки

думаю,  это не вся правда.  Наверное,  каждый находит в мире то, что

ищет.

    -  Мне  очень жаль,   что пришлось разочаровать тебя, - заметила

лисица.

    -  Не  меня,  -  возразил Гар.  -  Себя.   Ты разочаровала себя,

лисичка.  Когда опять пойдешь смотреть мир, ищи чего-нибудь другого,

не злобы.  Ищи - и найдешь.  Глаза,  которыми надо смотреть мир, вот

здесь,   в  сердце,  не в голове. - Он указал лапой на грудь О-ха. -

Помни это, когда вновь отправишься в путь.

    - Никуда  я  больше не пойду, - с горечью перебила его лисица. -

Мир уже забрал все, что у меня было. С меня хватит.

    О-ха даже подумывала,   не  совершить  ли  ей рванц,  ритуальное

самоубийство,  разорвав собственный живот зубами.   И  все же что-то

удерживало  ее  - скорее всего мысль  о  том,   что  в Запределье на

подобный  поступок  посмотрят неодобрительно.   В  конце концов  она

решила,    что   такой  выход  допустим лишь  для  лис,  попавших  в

беспощадные металлические тиски капканов  или  западни.   Те,   кому

опостылела жизнь,  должны смириться.  Страждущие телом,  попавшие  в

неволю имеют право свести счеты с жизнью,  страждущие духом обречены

терпеть.

    И О-ха,  пересиливая себя, продолжала жить. Как и многие лисы до

нее,   она  часто задумывалась  над  природой удивительного чувства,

именуемого  печалью.   "Откуда она,  печаль,  -  размышляла О-ха.  -

Приходит   ли   она   в   душу   из   мира,   полного  жестокости  и

несправедливости,   или  же каждая лиса рождается со своей печалью в

душе,   с  печалью,  которая дремлет  до  времени,  пока невзгоды не

пробудят ее?"

    А  в  усадьбе  еще  одно существо не находило себе покоя,  пылая

жаждой мести,  Сейбр-риджбек был вне себя от ярости: какая-то жалкая

лисица ухитрилась провести его, избежать его смертоносных челюстей.

    -  Я запомнил этот запах,  на всю жизнь запомнил, - твердил себе

пес.  -  И чего  бы мне это ни стоило,  я поймаю эту мерзкую тварь и

разорву на клочки,  от носа до хвоста.  Пусть она одурачила меня, ей

это даром не пройдет.  Скоро она узнает, что такое собака, настоящая

собака.

    Клятва  была  принесена,   страшные обещания даны,   и  один  из

противников неминуемо должен был умереть.  К несчастью для О-ха, она

оказалась для грозного риджбека не просто ускользнувшей добычей. Она

заставила пса выказать слабость,  которой он стыдился большее всего,

- неистребимый инстинкт повиновения хозяину.  Такого унижения  он не

мог  забыть.   Стыд   за  себя нередко превращается  в  ненависть  к

свидетелям бесчестья,  и Сейбр возненавидел О-ха всей душой.  Теперь

О-ха и все ее соплеменники стали для него заклятыми врагами.

    В жарких странах под палящим солнцем свирепый риджбек выслеживал

львов, вместе с другими псами набрасывался на леопардов и убивал их.

По  приказу  хозяина настигал темнокожих людей,  пытавшихся спастись

бегством,   и  перегрызал  им  горло.  И вдруг какая-то тварь - чуть

больше кошки  - вышла из столкновения с ним целой и невредимой.  Для

столь  прославленного  охотника  это  было неслыханным оскорблением.

Оскорблением, которое можно смыть только кровью.

0

6

Часть вторая

    ПОБЕГ ИЗ БЕДЛАМА





    ГЛАВА 7

    Надпись  на  дощечке,  прикрепленной  к  клетке Камио,  гласила:

"Американский рыжий лис".  Для него самого, впрочем, больший интерес

представляла  изнанка  таблички:   просовывая  морду  сквозь  прутья

клетки,   он точил о нее зубы и начисто отгрыз один из углов.  Мех у

Камио был густой,  необыкновенно темного, почти шоколадного оттенка,

а взгляд лиса светился умом  и  проницательностью.  По крайней мере,

так было раньше,  когда  он  жил  в городском предместье,  где улицы

широки,   а  редкие дома окружены садами.  Крыльцо пригородного дома

вполне может служить лису пристанищем. Никто не мешает спать под ним

целый день,   а  то  и устроить нору,  если только в доме нет детей.

(Человечьи  детеныши   в  чем-то сродни лисам  -  их влекут укромные

места, полумрак, затянутые паутиной подвалы.)

    Далеко-далеко отсюда прошли молодые годы Камио.  Еды ему хватало

-   он   ловил  маленьких зверюшек,   что  в изобилии водятся вокруг

человеческого жилья,   и  подбирал отбросы.   Он был самым настоящим

мусорщиком и отнюдь не считал это зазорным.  Есть,  конечно,  звери,

которые полагают,   что  охотиться куда благороднее,   чем  рыться в

мусоре,   но,  по мнению большинства,  это полная чепуха.  Главное -

выжить,   и  если можно извлечь пользу от соседства с людьми,  глупо

пренебрегать остатками их пищи.

    Подобно многим диким зверям,  нашедшим приют в городе, Камио был

смел и дерзок.  Ходил он всегда гордо, высоко вскинув голову. И хотя

он далеко  не всегда сохранял неколебимую уверенность в себе,  но не

видел надобности сообщать  об этом всему свету.  Поэтому держался он

так,   словно   в  мире  для  него  не  было тайн,  всем своим видом

показывая, что нечего и тягаться с ним ни в хитрости, ни в смекалке.

Все окружающие  так и думали,  за исключением подруги Камио Роксины,

которая  относилась   к   нему  более  скептически,  хотя,  конечно,

признавала и силу,  и обаяние своего друга. Знала бы Роксина, как он

поставил себя здесь,  в зоопарке,  с каким спокойным достоинством он

держится, она бы им гордилась, частенько думал Камио.

    Лис,   как  и всегда,  лежал на полу своей тюрьмы,  а посетители

глазели   на   него,   иные даже наставляли  на  Камио фотоаппараты,

ослепляя  его  вспышками.   Он  оставался недвижным.  Пусть обезьяны

прыгают  и  скачут на потеху публике,  выламываются,  чтобы услышать

довольный человеческий лай.  Он, Камио, не собирается унижаться. Тем

более его все равно накормят,  даже если он целый день проваляется в

клетке,  ни разу не шевельнувшись,  лишь угрюмо скаля на посетителей

зубы.  Повезло еще,  считал Камио,  что он не из редких,  диковинных

зверей. Будь он, к примеру, утконосом, тогда бы уж от посетителей не

стало бы никакого покоя.  А около клетки с таким обычным зверем, как

лис, люди не толпились и долго не задерживались.

    Мимо прошел служитель с двумя овчарками на поводке. По ночам эти

псы охраняли зоопарк. Камио не упустил случая немного поразвлечься.

    - Привет,  красавчики!  -  насмешливо протянул  он. - Как дела в

Великом союзе человечьих рабов?

    Один из псов рванулся к нему и прорычал:

    - Заткни пасть!

    -  Мы  хотя  бы  на чистом воздухе, - подхватил второй. - А не в

вонючей клетке!

    - На чистом воздухе?  Да он весь смердит людьми,  ваш воздух! Ну

уж вы скажете, братцы! Вам только таким воздухом и дышать!

    - Не смей звать нас братцами, - рявкнул первый пес. - Не то...

    Закончить ему не удалось, потому что служитель дернул за поводок

и что-то пролаял.

    - Арестант несчастный, - лязгнул зубами второй пес.

    -  Кто  бы говорил,  -  не остался  в  долгу Камио.  - Всю жизнь

болтаешься на цепи. Поди потаскай меня на этой удавке! Не выйдет. Да

у вас,  бедолаг,  выбора нет.  Хорошую шутку сыграли  с вами предки,

когда взяли и сдались людям в рабство.

    Псы   в   ответ  разразились яростной бранью,   и  недоумевающий

служитель  с  визгливым тявканьем потащил их прочь,  при этом он так

натянул цепи, что едва не задушил собак.

    Довольный Камио поскреб за ухом:

    -  Уж  эти  мне немецкие овчарки.  Скверные твари.  Прирожденные

убийцы.  Вот кого надо держать за решеткой,  а не меня.  Я-то, между

прочим, за всю жизнь не сделал людям ничего плохого..

    Так он бормотал себе под нос,  пока не наступил час кормежки. По

правде говоря,  Камио потихоньку сходил с ума. Зоопарк был настоящим

скопищем умалишенных зверей.  Почти  все они попадали сюда в здравом

рассудке, но долго сохранить его не удавалось почти никому.

    На свободе хищники вступают в контакт с травоядными,  лишь когда

голодны  и  выходят  на  промысел.  Запах добычи приводит в движение

специальные механизмы,  отвечающие  за скорость и ловкость,  в крови

происходят  изменения,  мозг работает быстрее,  мускулы напрягаются,

чутье обостряется.

    Так  же  происходит  и  с травоядными:  стоит  им  почувствовать

близость охотника, как немедленно включаются механизмы самозащиты. В

сознании животных мелькают все возможные способы спасения, железы их

вырабатывают  адреналин,   носы  ловят  мельчайшие  оттенки запахов,

приносимые ветром.

    В  зоопарке  хищников   и   травоядных разделяло пространство  в

несколько ярдов,  и они все время видели, слышали, чуяли друг друга.

Беспокойство  будоражило   их   кровь,   волны  ужаса накатывали  на

травоядных,  напряжение не оставляло хищников.  Леопард ощущал запах

антилопы,  лев - лани.  Олень чуял гепарда, а кролик мог заглянуть в

клетку  к  орлу.  Сознание  их  мутилось,  и это кончалось безумием,

чистым безумием.

    Добыча  постоянно  чувствовала присутствие охотника,  охотник  -

присутствие добычи.

    Страх ни на секунду не оставлял кроликов - они постоянно слышали

вой  волков,   тявканье  лис,   пронзительный  крик ястребов.  Олень

чувствовал  запах  своих  смертельных  врагов   и   представлял   их

крючковатые когти  и  острые зубы.  Ледяные взгляды питонов  и рысей

приводили его в исступление. На пространстве меньше одной квадратной

мили собрали около тысячи животных,  половина  из  которых впадала в

помешательство   от   близости  недостижимой  добычи,  другая  -  от

беспрестанного  страха.   Скрыться  друг  от  друга было невозможно,

пленников окружали глубокие  рвы или крепкие клетки.  Звери ходили и

ходили  кругами   до   полного  отупления,   словно  связывали  себя

невидимыми узлами, и рассудок их слабел с каждым днем.

    Но  к  безумию вело не только непосильное напряжение инстинктов.

Узники зоопарка буквально умирали  с тоски.  Если один день похож на

другой как две капли воды, если перед глазами одна и та же картина -

три стены и решетка, - ум неизбежно начинает гаснуть.  Три шага - ты

на краю своего мирка,  поворот,   еще  три шага - и ты на другом его

краю, и бежать некуда, только в воспоминания.

    Камио  еще  не утратил ясность ума,   но  был  от этого недалек.

Безысходность делала свое дело,  отчаяние уже разверзлось под лисом,

словно зияющая черная пасть, и он мог свалиться туда в любую минуту.

В  нем  сохранились лишь искорки того свободного духа,   что был ему

некогда присущ.  Эти искорки он раздувал, высмеивая овчарок-сторожей

да огрызаясь на посетителей.

    Наступила ночь,  люди покинули зоопарк,   и звери остались одни.

Камио, по обыкновению, кружил по клетке и что-то негромко бурчал. На

повороте  он  задел дверцу,  и она громко скрипнула.  Сначала лис не

придал этому значения,   но,   когда  он  сделал  по клетке еще пару

кругов, его вдруг осенило: что-то не так. Дверь не скрипит, если она

на запоре.

    Он подбежал  к  двери  и  налег  на  нее всем телом.   Она вновь

скрипнула  и  приоткрылась примерно  на  дюйм,   так  что можно было

просунуть в щель морду.

    Камио глазам своим  не  верил.  За время заточения он убедился в

надежности своей тюрьмы.

    Наконец  лис  решился,  изогнул лапу крючком,  просунул в щель и

раскрыл дверь пошире.  Путь на волю был открыт,  ничто не мешало ему

выскользнуть в темноту ночи.  Как видно,  служитель позабыл запереть

клетку.   Мгновение спустя лис,  бесшумно ступая,   уже  крался мимо

клеток,    где   были  заперты  другие животные.  Чувства  его  были

настороже.  Стоило вырваться  из клетки,  и к нему вернулась острота

слуха и обоняния, казалось безвозвратно утраченная.

    Когда Камио проходил мимо клетки волка, тот окликнул его:

    - Привет, брат. Выпусти и меня.

    Камио замедлил шаг.

    -  Рад  бы,   но  как?  -  ответил  он.  -  Не представляю,  как

управляться  с  этими замками.   Тут  человечьи пальцы нужны.  Ты уж

прости.

    Волк, хоть и был разочарован, понимающе кивнул:

    - Что поделаешь, брат...

    Взгляд  его  вновь остекленел,  и он застыл,  безнадежно опустив

голову на лапы.

    Камио направился прямиком к ограде. Он выбрался из клетки, но до

настоящей свободы было еще далеко. Зоопарк окружала высокая каменная

стена   и   ограда   из   металлических  прутьев,   между ними ночью

разгуливали две сторожевые собаки.  Конечно, главной их обязанностью

было не ловить беглецов, а охранять экзотических обитателей зверинца

от воров.  К тому же вырвись из клетки, скажем, лев, овчарки вряд ли

сумели   бы  его остановить.   Но  Камио знал,   что  псы всей душой

ненавидят волков и лис и, подвернись им только случай, набросятся на

него и разорвут.

    У клетки льва Камио остановился  и  вгляделся внутрь.  В темноте

сверкнула пара недобрых глаз,  взгляд  их  остановился на Камио.  Из

пасти огромного желтого зверя,  развалившегося  в  полумраке клетки,

вырвался грозный рык,   и  лис,  хотя  и  не понимал львиного языка,

поборол  любопытство   и  поспешил убраться подобру-поздорову.  Нет,

решил он, за львами лучше наблюдать на расстоянии, тогда они внушают

благоговейный трепет.  Вблизи  же  у  них слишком злобный и свирепый

вид.    В   сравнении   с  гигантской кошкой прутья клетки выглядели

хлипкими  и  ненадежными,  и Камио не испытывал ни малейшего желания

искушать  судьбу.   Лис  еще долго ощущал терпкий запах застоявшейся

силы,  пропитавший львиную клетку.  Осмотревшись по сторонам,  Камио

сообразил,   как  взобраться  на стену.  Сначала он вскочил на вал у

вольера медведя,  потом перепрыгнул  на искусственную скалу в загоне

горных козлов.  Стена была утыкана железными зубцами,  через которые

он перескочил лишь  с  третьей попытки.  Наконец,  оцарапав живот  о

зубцы, он оказался по ту сторону. Царапины, впрочем, были не глубоки

и, уж конечно, не могли остановить лиса.

    Но,  даже перебравшись  за  стену,   он  все  еще не выбрался на

свободу.   Оставалась  решетка,   преграждавшая  посетителям вход  в

зоопарк,   и  к тому же надо было избежать встречи с овчарками.  Лис

наполовину  пересек  залитое  бетоном  пространство  между стеной  и

железной оградой,  когда ночной ветер принес ему предостережение. Он

замешкался,   не  зная,   как лучше поступить - стремглав кинуться к

решетке и попытаться через нее перескочить или затаиться где-нибудь:

чутье собак не так остро,  как его собственное, и, возможно, они его

не обнаружат.

    Пока он размышлял,  два пса,  те самые, которых он дразнил днем,

выскочили из-за поворота.   Оба  были чем-то возбуждены.  Только тут

Камио заметил, что за решеткой расположились люди - их было семь или

восемь  -  и все ели мясо,  нанизанное на палочки и распространявшее

восхитительный аромат.  Люди оживленно перелаивались,  - похоже,  то

был человечий молодняк. С бешено колотящимся сердцем Камио скользнул

в тень козлиной скалы и замер.

    Псы,  неистово ругаясь,  принялись кидаться на решетку.  Сначала

люди испугались и подались назад, но вскоре убедились, что собаки не

в состоянии причинить им вред, и разразились злорадным лаем. То были

яркие,  непоседливые создания,  затянутые  в  шкуры  из чужой кожи и

обвешанные цепями.  Одна  из  человечьих самок,   с малиновыми,  как

дюжина закатов,  волосами,  стала дразнить псов - она протягивала им

кусочек  мяса   и   хохотала,  наблюдая  за  их неудачными попытками

дотянуться до пищи.

    Наконец человечьему молодняку наскучило издеваться над собаками,

и компания двинулась прочь.  Овчарки  с  пеной  у рта изрыгали вслед

людям проклятия.  Когда люди скрылись,   псы  отошли  от  решетки и,

угрюмо переговариваясь, направились туда, где притаился Камио.

    Лис  затаил  дыхание.   Аромат  жареного мяса  все  еще витал  в

воздухе.  Но если собаки подойдут слишком близко, даже они неизбежно

почувствуют лисий запах.

    Один из псов остановился и поскреб за ухом.

    - Пошли, пошли, - заторопил второй.

    Ему,  видно, не терпелось сделать еще круг, убедиться, что все в

порядке. Но его напарник зевнул во всю пасть:

    - Да погоди ты.

    Вдруг  он  перестал чесаться,  замер  с поднятой лапой и потянул

носом воздух:

    - Ничего не чуешь? Клянусь, что...

    -  Очень  даже  чую,  -  насмешливо ответил второй,  -  чую  это

проклятое мясо и больше ничего.

    - Нет,   не  то...  не то... - Пес вздернул голову. - Лиса!  Это

лиса!

    - Чего?

    Второй  пес  повернулся  и двинулся назад.  Камио понял - нельзя

терять ни секунды.

    Он молнией выскочил из укрытия,  перепрыгнул через того пса, что

чесал ухо,   и  бросился к решетке.  Вторая овчарка налетела на него

сбоку, но Камио успел увернуться от лязгающих челюстей.

    Добежав  до ограды,  он подпрыгнул,  но едва достал до середины,

напрасно пытаясь зацепиться за железные прутья лапами.

    Соскользнув,   он  свалился прямо  на  спину одного  из  псов  и

перекатился через него. Зубы собаки вцепились в заднюю лапу лиса, но

прежде, чем челюсти сжались, Камио успел вырваться. К счастью, кость

осталась цела.  Второй пес нацелился на его живот, но лис завертелся

волчком,   и  собачьи челюсти щелкнули,   как  ножницы,  вырвав лишь

несколько шерстинок.

    Задыхаясь,  Камио вновь кинулся  к  ограде.   На этот раз собаки

пытались  окружить   его   с  двух  сторон.    Он   отчаянно петлял,

уворачиваясь  от  преследователей,  и в результате этих маневров псы

столкнулись лбами и полетели кубарем.  Мгновенно смекнув, что нельзя

упускать случай,  Камио вскочил псам  на  спины,  используя  их  как

стартовую  площадку.  Оттолкнувшись  от  сплетенных клубком собачьих

тел,   он  подпрыгнул вверх.   Псы  поняли,   что  послужили беглецу

трамплином, и зашлись от ярости, но было уже поздно.

    Камио совершил поистине великолепный прыжок,  сделавший бы честь

газели, и повис, зацепившись лапами за край ограды. В этом положении

он на мгновение замер,  чтобы хоть чуточку перевести дух.  Силы лиса

были на исходе, и он в любую секунду мог свалиться вниз. Псы под ним

подпрыгивали и рычали,  обдавая его горячим дыханием.  Казалось, они

вот-вот вцепятся в задние лапы Камио.

    Лис понял,  что обратного пути нет, - либо свобода, либо гибель.

Как  бы  то ни было,  он больше не вернется в зловонную клетку,  где

сохнет мозг, слабеют мускулы, гаснут чувства.

    Собрав последние силы,   он с ловкостью мартышки подтянул задние

лапы   и   уселся   на  краю ограды.  Секунду спустя Камио спрыгнул,

повредив   при   этом  правую переднюю лапу.  Собаки,  задыхаясь  от

бессильной  злобы   и   испепеляя  беглеца  ненавидящими  взглядами,

кидались на решетку. Камио торжествовал.

    - Что,  съели,  безмозглые твари?  -  крикнул  он  напоследок. -

Поделом вам. Наверняка вас теперь посадят в мою клетку, чтобы зря не

пустовала!

    Но сил на перебранку у Камио уже не оставалось. Осмотревшись, он

понял, что оказался на улице, где ревут машины, а по тротуарам снуют

люди,  вскочил и заковылял прочь в надежде найти укромное местечко и

отдохнуть вдали от людских глаз.

    Впрочем,    он   не  слишком  опасался людей.  Городские жители,

особенно те,  что выходят на улицы в такой поздний час, все как один

нелюбопытны и невнимательны. С остекленевшим взглядом они решительно

движутся  к  своей цели,  ничего вокруг  не  замечая.   Они  вряд ли

остановятся,   даже если станут свидетелями убийства себе подобного,

разве  что  это случится перед самым  их носом.  Люди,  спешившие по

улицам,  даже  и  не смотрели  на лиса,  а те,  кто скользил по нему

взглядом,   скорее  всего принимали  за  бродячую собаку.  Возможно,

кто-то  и  обращал на странную собаку внимание,  и даже догадывался,

что  это лиса,  но и тогда он лишь на несколько секунд замедлял свой

шаг,  прежде чем помчаться дальше.  Люди не привыкли смотреть дальше

своего носа,   их  интересуют лишь собственные дела.  Лишь один  раз

какой-то остроглазый продавец газет указал  на  лиса рукой и залаял,

но,  судя  по  голосу,   он ничуть не был встревожен при виде дикого

зверя.  За свою жизнь газетчик,  без сомнения, вдоволь нагляделся на

лис, ведь в городских предместьях их водилось множество.

    Вечером Камио как следует поел,  и поэтому запахи,  доносившиеся

из ресторанов и кафе, не слишком волновали его. Влекомый инстинктом,

он двигался прямиком  к реке,  которая протекала через центр города.

Там,  под мостом, он нашел убежище, которое было ему так необходимо,

дал отдых поврежденной лапе и облизал царапины на животе. Лис был на

седьмом небе  от  счастья.  Теперь  уж  он  ни  за что не вернется в

зоопарк.  Отныне он свободен.  Будь он львом или гепардом,  за ним в

погоню выслали  бы  отряд полицейских  и его неминуемо застрелили бы

или поймали в сети: ведь город не мог бы жить спокойно, пока грозный

хищник разгуливает  по улицам.  Будь он орлом,  в программе новостей

показали   бы  его фотографию.   Но  он всего лишь  лис  и ничем  не

отличается от своих многочисленных собратьев, обитающих на городских

окраинах.   Значит,    в   зоопарке   не  будут слишком сокрушаться,

обнаружив,   что он исчез,  быстренько водворят в его клетку другого

бедолагу  и  успокоятся.  Повезло,   что он самый обычный зверь и не

представляет ни ценности,  ни опасности.  Как хорошо,  что он просто

лис.

    Камио не ощущал себя в городе новичком.  Ведь до зоопарка он жил

в городском предместье,   и  там ему нравилось.  Конечно,  у него на

родине уличное движение было намного слабее, но Камио прекрасно знал

одно   из   главных  правил городской жизни  -  от дорог следует  по

возможности держаться подальше.  Знал  он также,  что у многих людей

глаза жаднее желудков  и в городе можно прожить без хлопот,  питаясь

выброшенными сосисками и гамбургерами.  Еще лису было известно,  что

люди,   которыми  кишмя  кишит  город,  вовсе  не  так опасны,   как

деревенские жители. У горожан нет привычки охотиться на лис, которые

роются в мусорных бачках;  если они и носят с собой оружие,  то лишь

для  того,   чтобы  убивать друг друга.  Обитатели города  не  будут

гнаться  за  лисой  на  лошадях  и  натравливать на нее свору гончих

собак,   готовых  вырвать  злополучному зверю кишки Конечно,  такого

добра,  как собаки, в городе хватает, но, как правило, хозяева водят

их  на поводках,  а от тех недотеп,  что расхаживают на свободе,  не

составляет труда улизнуть.  Самое опасное в городе - это дороги,  по

которым мчатся потоки машин.  Зрение  у  лис слабое,   и они нередко

гибнут под колесами.  Конечно, постоянная близость машин обрекает на

определенный риск,  но, надо признать, эти железные создания хотя бы

не отличаются свирепостью и злобой. Они никогда не свернут со своего

пути,     чтобы   прикончить   избранную   жертву.    Убивают    они

непреднамеренно,   к тому же не умеют перепрыгивать через изгороди и

взбираться  на  стены.  Стоит подняться с проезжей части на тротуар,

они  уже  не страшны.  Машины всегда плывут  по своей твердой черной

реке.

    Всю ночь Камио пролежал  под  мостом,  наблюдая  за  сверкающими

огоньками лодок,  проплывающих мимо.  Воздух здесь, в центре города,

пропитался бензином,   но  все же это было лучше,  чем запах ягуара,

который бродит  по  своей клетке всего  в нескольких футах от тебя и

тихонько клянется разорвать  на  куски всех  и каждого,  если только

вырвется наружу.   В  зоопарке Камио порой не мог сомкнуть глаза всю

ночь  напролет,   потому   что  несчастные узники просыпались каждые

несколько  минут  и  оглашали окрестности жалобными криками.  Может,

пахло  под  мостом  не  лучшим образом,  но по сравнению с зоопарком

воздух казался лису чистым  и  вкусным.  Он внес в какофонию запахов

свою лепту,  оставив  под  мостом метки.  Хотя  он  намеревался лишь

немного передохнуть здесь,  не было никаких причин позволять чужакам

вторгаться в его владения.

    Посредине ночи  под  мост сунулся тощий бродячий  кот - он нагло

пренебрег метками лиса,  сделав вид,   что  увлечен охотой на мышей.

Камио оскалил  на него зубы.  Несколько мгновений соперники пожирали

друг друга глазами.  Каждый пытался внушить другому, что с ним лучше

не связываться.  Наконец  кот  притворился,  будто увидал  за мостом

что-то  интересное,    и   убрался восвояси.  Кошки всегда поступают

подобным образом.   Они  ни за что не признают своего поражения,  но

Камио-то понимал  -  победа осталась  за  ним.  Кошки невелики,   но

прекрасно вооружены  - они незамедлительно пускают в ход чрезвычайно

острые когти,  и мало кто может сравниться с ними в ловкости.  Камио

много  раз  невольно восхищался  их  быстротой  и  проворством.  При

встрече с котом надо смело выдерживать его пристальный взгляд,  пока

он  сам не отвернет голову.  И лучше не приближаться к новорожденным

котятам, иначе останешься без глаза.

    Пожалуй,  решил Камио,  вскоре придется встретиться  с  котами и

енотами,   в  городе ведь  их  полно.  У себя на родине он то и дело

вступал с ними в стычки.

    На  следующее  утро   лис  чувствовал себя намного лучше.  Чтобы

проверить,  зажила  ли  поврежденная лапа,   он  немного прошелся по

берегу.  Хромота осталась,   но  Камио почти  не  ощущал боли.   Еще

день-два, и он будет совсем здоров.

    Утром  по мосту оглушительно загрохотали машины и люди засновали

туда-сюда  в привычной городской спешке.  Весь день Камио не покидал

своего пристанища.  Наступило время отлива,  река обмелела,   и  лис

спустился вниз.   Он  бродил по обнажившемуся дну,  покрытому вязкой

тиной, и охотился за чайками, больше ради забавы, чем пропитания. На

берегу  в  изобилии валялись объедки,  так что лису было чем утолить

голод;  развлечений у него тоже хватало.  Люди, проплывавшие мимо на

лодках и баржах,  видели Камио,  а некоторые даже указывали на лиса,

но сверху, с моста, его невозможно было заметить. День подарил Камио

немало удовольствий,  лис упивался свободой, мягкая тина ласкала его

больную лапу, и жизнь представлялась ему безоблачной и прекрасной. С

наступлением темноты  лис без страха вышел на улицы.  Похолодало,  в

воздухе носились снежинки,  и,  хоть в городе всегда намного теплее,

чем в полях и лесах, в такую погоду не мешает плотно набить желудок.

Чутье  безошибочно привело лиса  к  ресторану.  Обогнув здание,   он

подошел к задней двери, где стояли бачки для отбросов.

    Все  бачки  были  плотно  закрыты  крышками,   и  Камио пришлось

притаиться в тени, ожидая, пока кто-нибудь выйдет выбросить мусор. В

темноте туда-сюда шастали кошки  и  крысы,  тоже охочие  до  лакомых

кусков.   На  лиса  они  не обращали внимания.  Камио вполне  мог бы

перекусить крысой,   но  он решил запастись терпением и добраться до

вожделенных объедков.  Наконец  из  ресторана вышел человек,  открыл

бачок   и   что-то  бросил туда.  Небрежно надвинув крышку,  человек

поспешил обратно в кухню.  Как только за ним закрылась дверь,  Камио

подскочил к бачку и сдвинул крышку носом.  Она со стуком полетела на

землю,   а  лис прыгнул внутрь  и  принялся рыться в объедках носом,

пожирая то,  что приходилось ему по вкусу. Внезапно до Камио донесся

человеческий лай,  и,  прежде чем лис успел выскочить,  кто-то вновь

закрыл бачок крышкой, на этот раз плотно. Напрасно лис толкал крышку

головой.   Некоторое  время   он   был слишком поглощен едой,  чтобы

расстраиваться,   но,  до отказа набив себе брюхо,  он осознал,  что

оказался в ловушке. Теперь ему придется ждать, пока кто-нибудь вновь

откроет бачок.

    Из  задней  двери  ресторана   не  раз выходили люди,   до  лиса

доносился звук шагов.  Но все они подходили к другим бачкам,  словно

позабыв про тот,  где сидел Камио.  Однажды кто-то попытался поднять

крышку,  но,  видно,  человек,  надвинувший ее, сделал это на славу,

потому что она не поддалась.  Ждать пришлось дольше, чем рассчитывал

Камио.

    Чтобы скрасить томительные часы ожидания,  Камио предался мечтам

о далеких прекрасных странах,  о своей утраченной подруге,  о чудных

днях, что предстоят ему в будущем.





    ГЛАВА 8

    Камио разбудил грохот железа  и  гудение какой-то машины.  Лису,

заточенному   в  мусорном бачке,   эти  звуки показались ужасающими.

Обезумев от страха,  он пытался прогрызть стенки своей металлической

тюрьмы.  Вдруг кто-то сдвинул бачок  с места и поднял крышку.  Камио

немедля выпрыгнул;  ослепленный ярким сиянием дня,  он налетел прямо

на  человека   и   едва   не  сбил  его  с ног.  Раздался испуганный

человеческий лай,  бачок опрокинулся.   Но  Камио не стал любоваться

эффектом,  который произвело его внезапное появление. Он со всех ног

бросился  по  аллее,  добежал  до  забора и одним прыжком перемахнул

через него.  Даже оказавшись  на  другой улице,   лис все еще слышал

несущийся ему вслед человеческий лай и визг.

    Охваченный  паникой,   Камио позабыл  обо  всем  и  выскочил  на

проезжую часть. В ту же секунду что-то сильно ударило его в плечо, и

он кувырком полетел в водосточную канаву. Когда он попытался встать,

голова  у  него закружилась,   и  он опять повалился  в  грязь.   До

оглушенного  лиса  слабо  доносился  человеческий  лай,   потом   он

почувствовал,  что его схватили и поднимают.  Хотя прикосновение рук

было мягким и бережным, Камио извернулся, пытаясь вцепиться человеку

в палец.  Затем  его опустили на что-то мягкое,  и вскоре он ощутил,

что это мягкое движется и сам он движется тоже.

    Постепенно  к  лису вернулись слух  и  зрение,   он смог поднять

голову.  Выяснилось,   что он очутился в какой-то крошечной странной

комнатке,  а рядом - человек.  Человек внимательно смотрел вперед, в

одно  из окон,  что окружали их со всех сторон.  Камио выглянул в то

окно,   что было от него слева.  За стеклом пролетал город,  вспышки

света перемежались полосами тьмы. У лиса вновь закружилась голова, и

он  бессильно  опустил морду  на  лапы.  Человек,  сидевший впереди,

несколько раз обернулся,  и Камио успел различить, что у него темные

веки  и ярко-красные губы.  "Э,  да это самка", - сообразил лис.  Во

время пребывания  в  зоопарке  он  хорошо изучил человечью породу  и

знал,    что  существует особая разновидность ярколицых человеческих

самок.  Самцы,  как правило,  предпочитали их бледнолицым. Человечьи

самки,  за исключением тех,  что служили в зоопарке, всегда казались

лису довольно приятными и безобидными созданиями.  Правда, некоторые

из них,   как видно желая ввести в заблуждение врагов,  наряжались в

шкуры других животных,   к  примеру норок.  Изредка в таких странных

нарядах щеголяли даже самцы. Этот обычаи представлялся лису глупым и

непонятным,  и он был рад,  что самка, поймавшая его, обходилась без

подобных ухищрений.

    Внезапно движение прекратилось,  и самка,  повернувшись к Камио,

уставилась  на  него.  Камио оскалил зубы  и  зарычал,   так  что ее

раскрашенное  лицо  побелело   от   страха.   Она  выскочила наружу,

захлопнув дверь перед самым носом у пленника. Несколько секунд Камио

яростно рвал когтями мягкие стенки своей новой тюрьмы  и,   едва  не

ломая  зубы,   пытался  прогрызть дырку  в  полу.  Убедившись,   что

вырваться из заточения невозможно, лис приник к стеклу и увидел, что

самка привела на подмогу самца.  Оба глазели на него,  как,  бывало,

глазели  посетители  в  зоопарке.   По  белой шкуре  он  моментально

определил,    к  какой породе относится человек,  -  в зоопарке  ему

приходилось с такими сталкиваться.  От этих белых добра не жди - они

хватают тебя  и непонятно за что начинают мучить.  Вкалывают в шкуру

иглы,    брызгают   в   нос  какой-то  гадостью,    распространяющей

омерзительную вонь, впихивают в рот твердые противные шарики.

    "Надо вырваться отсюда  во  что бы то ни стало, - промелькнуло в

голове  у  Камио,  -  или белый усыпит меня".   Они  всегда усыпляют

зверей,  чтобы  без помех перевезти их куда-нибудь.  Камио прекрасно

знал, куда его отправят, - назад в зоопарк.

    Люди  меж  тем увлеченно перелаивались,  при этом белый мучитель

тряс  головой,    а   самка  размахивала  руками.   Неожиданно дверь

распахнулась   -   путь  к  свободе  был  открыт.  Камио остолбенел.

Несколько секунд он не двигался с места,  подозревая,  что это новая

хитрость.  Потом,  вспомнив,  что терять ему нечего, лис спрыгнул на

тротуар и неторопливо, с достоинством двинулся вдоль по улице. Никто

не бросился за ним в погоню,  и,  обернувшись,  он увидел, что самка

машет ему рукой.

    - Странные  все  же твари,  -  бормотал Камио себе  под  нос.  -

Сначала хватают тебя  и  везут незнамо куда  и зачем. - Теперь-то он

рассмотрел,   что  его тюрьмой была машина. - Потом отпускают на все

четыре стороны. Да, поди разберись с этими людьми.

    Дойдя  до  конца улицы,  лис наткнулся на высокий дощатый забор.

Между досками  он  обнаружил щель,  втиснул в нее свое гибкое тело и

оказался   на  краю огромной квадратной ямы.  Повсюду  -  и  на  дне

котлована,   и  по краям  - застыли какие-то машины.  Сейчас все они

бездействовали.   Лис  вздохнул  с  облегчением.   У него есть время

осмотреться  и собраться с силами.  По земляному склону он спустился

на дно котлована.  Здесь его было невозможно заметить из окон домов,

стоявших неподалеку от забора.

    Напившись   из   маленькой  лужицы,  Камио наконец утолил жажду,

которая мучила его уже давно. Потом он наставил нос по ветру и сразу

уловил запах другой лисы, скорее всего самки. Камио пошел на запах и

действительно вскоре увидел лисицу, которая спала на куче тряпья. Он

тронул ее носом, и она проснулась.

    - Привет, - сказал Камио.

    - Привет, - процедила она, приоткрыв один глаз. - Что надо?

    Камио,   не  ожидавший столь неприветливой встречи,   на секунду

растерялся,  но потом вспомнил, что он здесь чужак, не знает здешних

обычаев   и  ему  еще  предстоит завоевать расположение местных лис.

Вполне естественно,   они  будут  с  подозрением относиться  к лису,

который вторгся на их территорию.

    - Да ничего мне не надо, - примирительно заметил Камио. - Просто

я давно не говорил с лисой, вот и все.

    -  Зря теряешь время, - раздраженно пробурчала лисица. - Меня ты

не интересуешь,   тем  более  и выговор у тебя какой-то дурацкий.  Я

видала  и  почище.   Да  и вообще,  сейчас  не  время.   И  место не

подходящее.

    Сначала он не понял,  о чем это она, но потом сообразил - лисица

решила, что он предлагает ей стать его подругой.

    - Да пойми ты, я хочу только поболтать, и ничего больше.

    - Вот как? - И она зевнула.

    Камио заметил,  что шуба у нее всклокоченная,  лохматая и пахнет

так,  как пахнет невылизанный,  неухоженный мех. Она явно не следила

за  собой,    а,    по  убеждению Камио,   это  составляло первейшую

обязанность каждой порядочной лисы.

    - И для этого ты меня разбудил?

    - Говорю тебе, я давно не общался с лисами. Много лет назад люди

поймали меня,  увезли прочь от дома и заперли в клетку.  Я сидел там

безвылазно, а люди и их детеныши пялили на меня глаза. Я не мог даже

словом перемолвиться  с другой лисой.  Сам не знаю,  сколько времени

провел  в  заточении.  Расскажи мне,   что  это  за  город?   И куда

подевались  все  койоты и еноты?  Пока что я встречал только кошек и

собак.

    - Какие  еще  койноты?  Несешь чушь.   Я пришла сюда отдохнуть и

вовсе  не хочу,  чтобы меня донимали глупыми расспросами.  Ищи своих

койнотов в другом месте.

    - Да не нужны они мне вовсе. Просто я думал, что... Скажи, а что

здесь творится?  Почему  не  видно людей?  -  Камио указал носом  на

застывшие машины.  -  Люди наверняка работали  в  этой огромной яме,

что-то строили. Но где они теперь?

    -  Это  почти  что  о т д у ш к а, - пробормотала лисица. - Люди

здесь бывают, но не часто. Они уходят по ночам, и еще каждый седьмой

день.  Только  не спрашивай меня куда и почему.  Все,  что я знаю, -

обычно люди толкутся в этой яме, а на седьмой день, видишь сам, - ни

одного.   Вот  так.  А теперь,  может быть,  ты будешь так любезен и

оставишь меня в покое?

    -  О т д у ш к а?   Впервые слышу  это  слово.   Вот  что значит

очутиться  вдали   от   родных  краев.    И  много здесь таких мест?

О т д у ш е к? Или почти что о т д у ш е к?

    - В этой части города полно. Шесть дней подряд люди работают там

на своих машинах, а на седьмой там пусто и тихо.

    Неприветливость  лисицы  постепенно  улетучивалась,  возможность

просветить  неопытного лиса насчет городских нравов  и  обычаев явно

доставляла ей удовольствие.

    - Сам-то ты откуда? - осведомилась она. - Говор у тебя чудной. Я

такого никогда не слыхала.  И мех темный.  Ты из деревни,  что ли? А

может, из лесу?

    - Не совсем.

    - "Не совсем", - передразнила она. - Значит,  ты из деревни,  но

не совсем. Так, что ли?

    - Я сам толком не знаю,  откуда я.  То есть знаю, что родился не

здесь,   но  где она,   моя  родина,  далеко  ли  отсюда  -  это мне

неизвестно.

    - Заруби себе на носу - с этими ямами,  что роют люди, надо быть

настороже. Они всякие бывают. Некоторые пять дней подряд - настоящие

о т д у ш к и,  а на шестой и седьмой день там полно людей. Вижу, ты

совсем сбился с толку? Что ж, придется разъяснить тебе хорошенько. В

о т д у ш к е вроде этой люди работают на огромных машинах, а в тех,

других,   они орудуют лопатами.  Маленькие такие лопатки,  не больше

человеческой ладони.  А еще у них есть маленькие щеточки, и все, что

люди выроют из земли,  они бережно очищают этими щеточками. А здесь,

-  и  лисица махнула головой  в  сторону котлована,  - они стараются

вырыть земли побольше, и их совершенно не волнует, что там окажется.

Похоже,   они  заранее знают:  если там что и попадется,  это хлам и

трястись над ним нечего. Удивительно, правда?

    -  Да,   удивительно.  И очень интересно.  А можно по виду сразу

определить,   что  это за...  о т д у ш к а?  - с запинкой выговорил

Камио незнакомое слово.

    - Ясно,  можно.  Те, что бывают о т д у ш к а м и лишь один день

из семи,  очень большие, вроде этого. Пятидневные куда меньше, и там

не одна здоровенная яма,   а много,  и все разного размера.  Еще там

вечно валяются всякие рулетки и веревки...  хотя этой ерунды и здесь

хватает.  В общем,  сам смекнешь, что к чему, или получишь лопатой в

бок.

    С  этими  словами  лисица  поднялась   и   лениво направилась  к

ближайшей лужице;  напившись, она вновь вернулась к Камио. Некоторое

время она изучающе рассматривала лиса и наконец спросила:

    - Скажи, а подруга у тебя есть?

    Камио заметил,   что  зубы  и язык лисицы покрыты яркими желтыми

пятнышками. Уж не ест ли она, чего доброго, дурманных желтых грибов,

подумал он. Ими ведь можно отравиться насмерть. Но прямо спросить об

этом лис постеснялся, опасаясь, что его сочтут невежей. Потом, когда

они познакомятся поближе,  он обязательно выяснит,  насчет дурманных

грибов, решил Камио.

    - Сейчас  я  один,  -  ответил  он  и в свою очередь внимательно

взглянул  на  лисицу.  Не первой молодости.  Разжирела,  и мех начал

редеть.  Конечно, это не главное. Он сам давно не лисенок, к тому же

сейчас линяет.  Пожалуй,   к лету вид у обоих будет довольно жалкий.

Вряд ли их сочтут красивой парочкой, скорее наоборот.

    -  У меня тоже никого нет, - заявила лисица. - Был приятель,  да

сбежал  с  одной...  -  Тут она ввернула крепкое словечко. - Толку с

него  все равно было немного.  Они здесь,  в ж и в о п ы р к е,  все

такие, хилый народ. Сама-то я из лесу, как и ты...

    Камио уже открыл рот,  чтобы возразить, но подумал, что это лишь

запутает дело, и промолчал.

    - Знаю,   там  у  вас  в лесах привыкли находить себе пару раз и

навсегда.  Конечно,  у нас,  в ж и в о п ы р к е,  такое тоже иногда

случается.    Но   теперь здесь развелось столько лис,  можно менять

дружков и подружек хоть каждый год.  Ну и связи,  ясно, уже не такие

прочные. По виду ты лис что надо...

    - Спасибо, - проронил Камио.

    Ему было неловко.  Эта циничная, острая на язык особа не слишком

пришлась ему по душе.  Может,  это и предрассудок, подумал он, а все

же лисицу украшает сдержанность и скромность.  Взять хоть его бывшую

подругу,  ту,  что увернулась от сетей, в которых запутался Камио, и

осталась  на  свободе.  Сообразительности  и  хитрости  ей  было  не

занимать, но она вовсе не походила на эту развязную замухрышку.

    - Долго ты собираешься здесь пробыть?

    -  Ну,  на день-то точно останусь.  Хочется побольше разузнать о

городской жизни.

    - Понятно.

    Она придвинулась  к  нему ближе  и  улеглась так,  чтобы их тела

соприкасались.  Камио  не  возражал,  хотя лисица порядком придавила

его. Так они лежали часа два, согревая друг друга.

    - Знаешь,   я  как-то слыхал  про  чудесную страну, - сквозь сон

пробормотал Камио.  -  Деревья  там  высоченные,   и  у них огромные

плоские листья,  которые бросают на землю густую тень. А небо яркое,

просторное,  высокое и всегда синее-синее.  Конечно,  дождь там тоже

бывает  -  иногда льет  по нескольку дней.  Но земля сразу впитывает

воду.   А  реки порой переполняются  и  выходят из берегов.  Мутные,

коричневые реки, и там полно крокодилов, гиппопотамов...

    - Кого-кого?

    - Ну таких зверей.  Здесь их нет, они живут только в той стране.

А здесь их встретишь разве что в зоопарке.  Да,  там в Стране Львов,

стране  гор  и пустынь,  почти нет людей.  Жизнь там течет медленно,

будто  в  полусне,   и  в  то  же время даже воздух словно будоражит

тебя...   Да,   любой тамошний шакал скажет,   в Стране Львов особый

воздух...  дурманящий. А людей нет. Или совсем, совсем мало. Да и те

гоняются только за слонами и носорогами.

    - Какими-какими рогами?

    - Понимаешь,   это  такие...  В общем,  неважно.  Их надо видеть

своими глазами.   Те,   что жили  в  зоопарке,  все посходили с ума,

представляешь...  Наверное,  я бы тоже тронулся, если бы меня увезли

из такой дивной страны... Там столько простора - можно бежать целыми

днями и не встретить ни города,  ни даже маленькой деревеньки. Хотел

бы я там побывать!  Хотя,  спору нет, еду легче добыть в городе, где

людей что муравьев.

    -  В  ж и в о п ы р к е,  -  вставила лисица,  прервав поток его

мечтаний. - Кстати, о еде. Не пора ли нам подкрепиться?

    - По-моему, самое время, - согласился Камио.

    Он сразу почувствовал, что успел проголодаться,

    - Меня зовут О-тассо, - сообщила новая знакомая,  вялой поступью

направляясь к дыре в заборе. - А тебя?

    - Камио.

    - А-камио?

    - Нет, просто Камио.

    - Смешное имя. Откуда ты, говоришь?

    -   Из  лесу,  -  торопливо ответил  он,   не желая возобновлять

запутанный  неловкий разговор.  -  А куда  мы  пойдем  на  промысел?

Прошлой ночью  мне  не повезло:  только залез в мусорный бачок,  как

меня  захлопнули  крышкой.   Просидел   там   до утра.  Удовольствие

сомнительное.

    О-тассо оскалила зубы:

    - Нет,  таскать объедки из бачков - это скучно.  А мы с тобой не

только поедим, но и повеселимся. Здесь поблизости есть одно местечко

- люди берут там горячую еду и несут домой. Туда и пойдем.

    Она выскользнула  на  улицу,  и Камио вслед за ней.  При мысли о

теплой еде желудок его сжимался. Он терпеть не мог теплого. Холодное

куда вкуснее.  К тому же холодную еду намного проще добыть. В бачках

все быстро остывает. Но лисица замыслила что-то другое.

    Камио и О-тассо,  миновав несколько пустынных улиц,  оказались в

узеньком  переулке,  мощенном булыжником.   Там  находился маленький

ресторанчик   -  в  нем  не было столиков,   за  которыми люди едят.

Посетители покупали  еду  и уносили  с  собой.  Камио знал про такие

заведения   -  около  них  всегда можно найти аппетитные гамбургеры,

приправленные соусом.

    Правда,   ресторан,    к  которому привела  его  новая знакомая,

распространял  какой-то  необычный  запах.   Ароматы,  носившиеся  в

воздухе,  были слишком приятными  и  острыми.  Люди выносили  еду  в

особых  блестящих коробочках.  О-тассо сделала лису знак припасть  к

земле и затаиться в тени у дверей.  Сама она поступила точно так же.

Прояснившиеся,   блестящие  глаза лисицы были устремлены  на  дверь,

откуда выходили посетители.

    - Сейчас полакомимся на славу, - беспрестанно бормотала она себе

под нос. - Вот уж будет объеденье. До чего люблю горяченькое...

    - Может,   нам  лучше ждать  у задних дверей? - спустя некоторое

время прошептал Камио.  Но лисица в ответ лишь сверкнула глазами,  и

он понял - сейчас с ней лучше не спорить.

    Сквозь застекленную дверь Камио видел темнокожих людей,  которые

не покладая рук суетились в клубах пара.  Стены ресторана были обиты

темно-красной тканью,  тут и там висели картины, изображающие что-то

вроде водопадов. Конечно, лису не удалось разглядеть их как следует,

он ведь  не  мог долго задерживать взгляд  на неподвижных предметах.

Зато запахи он ощущал явственно,  необычайные,  резкие, экзотические

запахи.  Интересно, что за еда скрывается в этих блестящих коробках,

размышлял лис.

    Люди  с  коробками  в  руках выходили  из ресторана по двое и по

трое.  О-тассо все ждала подходящего момента.  Наконец в дверь вошел

одинокий  посетитель.  О-тассо потянула воздух носом  и  напряглась,

приготовившись к решительным действиям.

    - Отлично,  -  прошептала она.  -  То,   что нам надо.  Когда он

выйдет,   ты  его отвлечешь,  а я выхвачу пакет.  Как только я скажу

"пора", беги за мной, но...

    Лисица смолкла, потому что человек уже выходил из ресторана.

    - Пора!

    С   невероятной   скоростью  лисица  устремилась  вперед,      а

недоумевающий Камио покорно последовал за ней

    О-тассо, словно в лунатическом сне, бросилась прямо на человека,

подпрыгнула и выхватила у него еду.  С коробкой в зубах она кинулась

наутек. Камио ничего не оставалось, как бежать вслед.

    Человек,  пронзительно залаяв, налетел на лиса и пнул его в бок.

Впрочем,  удар был не настолько сильным, чтобы сбить Камио с ног. Из

ресторана выскочили еще двое и тоже бросились в погоню.  О-тассо тем

временем скрылась из виду.

    С бешено колотящимся сердцем Камио мчался  по улице.  Наконец он

свернул   за   угол   и   понял,    что   ему  удалось  улизнуть  от

преследователей.  Тем же самым путем,  который они недавно проделали

вместе  с  О-тассо  он  добрался до дощатого забора и шмыгнул в дыру

Воздух был пропитан пряным ароматом,  так что лис не сомневался - на

расстоянии  нескольких  миль  каждый человек способен догадаться  по

запаху,   где  искать украденную еду.  О-тассо,  устроившись  на дне

котлована, с жадностью пожирала содержимое блестящей коробки.

    Увидев его, она подняла голову:

    - А, пришел. Давай ешь. Я тебе оставила половину.

    Сунув  нос в коробку,  Камио понял,  что лисица его надула.  Там

оставались  лишь  жалкие  объедки.   Подумать  только,   из-за  этой

ничтожной добычи  он  только  что  рисковал жизнью!  Да,  в голове у

О-тассо явно завелись жучки. Конечно, воровать еду - самое привычное

дело  для  любой городской лисы.   Но  выхватывать ее прямо из рук у

людей - это ж надо совсем спятить. Иного слова не подберешь.

    Камио взял в рот кусок мяса, покрытый желтым соусом. В следующее

мгновение лису показалось,   что  мозги  его расплавились и брызнули

сквозь уши в ноздри. Горячо!

    Горячо! Горячо! Горячо!

    Проглоченный кусок обжег чувствительный  рот  лиса,  его горло и

внутренности,   опалил  перечным огнем  все  нежные вкусовые центры.

Слезящиеся глаза Камио готовы было выскочить из орбит.

    - Ах-ах-ах-ах-а! - застонал он.

    О-тассо понимающе кивнула:

    - Здорово, правда? Потрясающее ощущение!

    Камио  стремглав  бросился  к  ближайшей луже  и  принялся пить,

пытаясь  затушить  бушевавший   в   животе  пожар.  Вернувшись,   он

обнаружил,  что лисица доела все остававшееся в коробке до последней

крошки.

    -  Ох,   извини,  -  рассеянно заметила она,  словно сделала это

ненароком. - Ничего, мы еще добудем, для тебя. На этот раз ты будешь

вырывать, а я отвлекать. Пожалуй, мы с тобой неплохо сработаемся, а?

    - Что это за штука? - выдавил из себя осипший Камио.

    -  Ну,   не знаю,   как  она называется,   эта  еда.  Она хороша

свеженькой, с пылу, с жару. Иначе совсем не то. В бачках все слишком

быстро остывает,   так  что  я  туда не суюсь.  Вкуснятина,  правда?

Горяченькая, остренькая. Я обожаю горяченькое. Ела бы да ела. Ничего

другого  я  теперь  и  в  рот  не беру.  Честно говоря,  - задумчиво

продолжала она,  взглянув  на  понурого Камио,  -  поначалу у тебя в

кишках будет твориться черт знает что.  Света белого не взвидишь! Но

к  этому скоро привыкаешь.  Надо прочувствовать вкус  и  языком,   и

нутром,  тогда  и  получишь настоящее наслаждение.  Ох,  как я люблю

горяченькое! И чтоб острого соусу побольше!

    Теперь-то  Камио понимал,  почему друг О-тассо сбежал  с  другой

лисицей.  Эта чокнутая сама искала опасностей на свою голову - и все

ради огненной дряни,  способной прожечь камень,   не то что желудок.

Камио  был  отнюдь не робкого десятка,  но он считал,  если идешь на

риск, в конце тебя должна ждать награда, а не наказание.

    - Знаешь,  я уже сыт, - сказал он. - Больше не хочу.  Я и не был

особенно голоден.  На сегодня,  думаю,  хватит.  Сходим туда завтра,

ладно?

    Лисица  явно  была  разочарована,    но   не  стала возражать  и

свернулась калачиком на куче тряпья.

    - Ладно.  Разбуди меня, когда придут люди. Хотя я сама проснусь.

Эти проклятые машины  так  ревут,   что  никакого покоя  от них нет.

Ничего,  Камио,  скоро ты привыкнешь к жизни в ж и в о п ы р к е.  Я

научу тебя всему, что сама знаю. Ведь когда у нас появятся детеныши,

тебе придется одному добывать еду для всей семьи.

    - Какую еду? Обычную или...

    -  Зачем   нам   обычная?  -  возмутилась О-тассо.  -  Нам нужна

настоящая,  горячая.  Вырастим крепких,  сильных детенышей.  Нет, ты

будешь приносить нам горячую, только горячую.

    - Хорошо, - торопливо согласился лис. - Горячую так горячую.

    Как только О-тассо уснула, Камио украдкой выскользнул через дыру

в заборе.  Нет,  жизнь  в  этом городе совсем  не  похожа на жизнь в

предместье,   к  которой  он  привык,  размышлял про себя лис.  Надо

убираться отсюда прочь, туда, где еда прохладнее и вкуснее.

    Неторопливой рысцой  лис  шел  по  вечерним улицам.  Изредка ему

встречались кошки и другие лисы, но люди почти не попадались. В этот

странный седьмой день центр города отличался  от предместья особенно

разительно.  В предместьях, вспоминал Камио, люди с утра высыпают из

домов,  копошатся на лужайках, возятся в садах, моют машины. Повсюду

снуют собаки, а в полдень люди, принаряженные, в белых шляпах, важно

шествуют  к церквам.  (Кстати,  в другие дни,  не в седьмой,  церкви

почти всегда пусты  и в них можно без помех спрятаться. ) Потом люди

принимаются ходить из дома в дом,  друг к другу в гости. Здесь же, в

центре,  все люди словно сквозь землю провалились. Впрочем, Камио не

имел ничего против.

    Неплохо  бы  найти один  из  этих,  как их,  о т д у ш е к,  про

которые рассказывала О-тассо, мечтал он. Что может быть лучше места,

где люди появляются лишь изредка,  небольшими группами.   У  него на

родине такие места, разумеется, тоже встречались, например вблизи от

железных дорог.  Только  у  тамошних лис не было для них специальных

слов.  Дома  у  Камио лисы разделяли все места на земле на опасные и

безопасные.   "Здесь опасно?  "  - первым делом спрашивали  они  при

встрече  с  койотом  или  енотом.   Все  дикие животные,  живущие  в

пригороде,  считали своим долгом ответить на этот вопрос,  даже если

его задал извечный враг.  Потом  вы  можете сражаться до смерти,  но

сперва ответить, не угрожает ли вам здесь людское вторжение.

    - О т д у ш к а,  ж и в о п ы р к а,  напридумывали словечек,  -

бурчал Камио.

    В этом городе животным,  похоже, не приходилось сражаться друг с

другом за пропитание так яростно, как у него на родине. Там, бывало,

и двадцать ярдов  не  пробежишь,   не встретив другого зверя.  Хотя,

спору нет,   и  еды  там  было больше.  Здесь же главными городскими

обитателями,  как видно,  были бродячие кошки,  которые слонялись по

улицам,   как  привидения.  Судя  по  виду,  злобы  и коварства этим

созданиям занимать не приходилось.  Некоторые выглядели так,  словно

их разорвали  на  куски,  а после наспех сшили.  У многих не хватало

глаз, ушей, а то и хвостов, на боках и на спинах были вырваны клочья

шерсти. Да, похоже, нрав у местных жителей крутой, решил Камио.

    Он брел по улицам,  продуваемым ветром, и все больше убеждался -

новый  дом  ему лучше искать не в этом городе.  Из пропахших влажной

землей  аллей  и  бульваров бродячие кошки сверлили  его  холодными,

немигающими,   словно электрические лампочки,  глазами.  Стоило  ему

войти  в  парк,  другие лисы бросали на него свирепые взгляды,  ясно

говорившие,   что чужаку надо убираться подобру-поздорову.  Покрытые

паршой  собаки  вряд  ли  были способны загрызть Камио,  зато вполне

могли заразить  его чесоткой.  Нет,  город оказался совсем не таким,

как ожидал лис.

0

7

ГЛАВА 9

    Вскоре Камио окончательно уверился, что город вовсе не то место,

где он хотел бы провести остаток своих дней. Выяснилось, что жить на

шумных людных улицах куда труднее, чем ему показалось сначала.

    За три дня, прошедшие с тех пор, как он расстался с О-тассо, ему

ни разу  не  удалось  как  следует поесть.  Почему-то  лис все время

забредал в те районы, где невозможно было добыть и крошки съестного.

В первый день  его  занесло  в брошенный док - лучшего места,  чтобы

спрятаться от людей,  не сыщешь.  Животные там, однако, не селились.

Даже крысы покинули пустые бетонные склады.   У причалов по-прежнему

стояли  проржавевшие  насквозь,    дряхлые  корабли,     с   которых

давным-давно разгрузили  все  товары.  Камио поспешил унести ноги из

этого царства запустения.   На  второй день  лис оказался в шикарном

районе  -  дома там,  казалось,  были сделаны  из стекла и упирались

крышами  в  небо,  тротуары сверкали чистотой,   а люди,  тоже точно

стеклянные,   поспешно  выскакивали  из  дверей машин  и  влетали  в

подъезды.  Судя по всему,  они могли не есть целыми днями. На третий

день  Камио  начал подумывать,   что  было  бы  разумнее остаться  с

О-тассо,  несмотря  на ее пагубное пристрастие к обжигающей перченой

пище.   Он  приплелся  в  какие-то трущобы,  -  здешним жителям едва

хватало еды для себя, и им нечего было выбрасывать в мусорные бачки.

Те жалкие отбросы,  которыми  лис  смог поживиться на помойке в этом

нищенском квартале,  ничуть не утолили его голода. Изнуренному Камио

казалось, что его желудок вывалился наружу и тащится вслед за ним по

булыжникам.

    Вечером, прокравшись между бесформенными кучами тряпья - то были

бродяги,  ночующие прямо  на земле, - Камио спустился вниз по аллее.

На земле он наткнулся на черствую горбушку хлеба, покрытую плесенью.

С жадностью сжевав свою находку,  Камио вдруг заметил  в самом конце

аллеи труп другого лиса.   Он  подошел  к  мертвецу и со всех сторон

обнюхал  его.  Остекленевшие глаза трупа уставились  в  глаза Камио.

Охваченный  странным  трепетом,   живой   лис   долго  кружил вокруг

мертвого. Трудно было решиться и вонзить зубы в окоченевшую плоть, в

мясо,  которое отнюдь  не было пищей.  Попадись Камио другое мертвое

животное,  наверное, он съел бы его. Но перед ним лежал соплеменник,

и, хотя голова у Камио кружилась от голода, он не мог прикоснуться к

трупу.   Потухшие  глаза  смотрели сурово,  челюсти были непреклонно

сжаты,  на острой морде застыло ожесточенное выражение. "Куда же так

строго смотрит мертвец,  -  размышлял Камио,  - возможно,  не в мир,

который  он оставил,  а в себя самого".  И как тонка,  как ненадежна

грань, отделяющая его, живого, от того, кто недвижно распростерся на

земле.  Легкие Камио полны воздуха,  легкие мертвеца пусты  -  вот и

все! Лишь глоток воздуха! Встреча со смертью угнетающе подействовала

на Камио, и он торопливо покинул аллею.

    Несколькими  минутами позже  его  вырвало только  что  съеденной

горбушкой.  Крысиная отрава,  догадался лис.  Как только он сразу не

распознал этот запах?   К  счастью,   его  желудок оказался умнее  и

извергнул яд.

    Той  же  ночью,  слоняясь поблизости от железнодорожного склада,

Камио повстречал  на  редкость приветливого  и  дружелюбного лиса по

имени А-лобо.  Узнав, что Камио несколько дней не ел, новый знакомый

поделился   с   ним  запасами   из  своей кладовой.  Признательность

странника,  встретившего на чужбине подобную щедрость и радушие,  не

знала  границ.   Как  ни силен  был  голод Камио,  лис,  прежде  чем

наброситься на съестное, рассыпался перед А-лобо в благодарностях.

    А-лобо  был нервным лисом с беспокойным,  бегающим взглядом.  Он

поведал Камио,  что городские улицы осточертели ему своим шумом и он

счел за благо переселиться сюда, в о т д у ш к у. Здесь относительно

безопасно,  утверждал А-лобо.  Конечно, если живешь у самой железной

дороги, приходится все время остерегаться поездов, но их приближение

слышно  издалека:  рельсы долго гудят  и  вибрируют,  прежде  чем  с

грохотом  пролетит  тяжелый  состав.   Порой,   сообщил  Камио новый

приятель,  поезда идут один  за другим,  а иногда здесь совсем тихо.

Люди частенько выбрасывают  из  окон вагонов недоеденные сандвичи  и

пирожки,   а  на худой конец,  всегда можно поймать мышь  или крысу.

Жизнь,    конечно,   несколько  однообразна,   зато  всегда  вдоволь

нанюхаешься машинного масла и смазки.

    - Неужели тебе нравится эта вонь? - поразился Камио.

    Оба лиса улеглись  под  насыпью,   над их головами убегали вдаль

черные провода, натянутые между столбами.

    - Об... божаю,  к... как п... ппахнет масло, п-ппросто обожаю, -

заикаясь,  выговорил А-лобо. - А к... когда м...масло ггггорит - это

же п-ппросто чудо.

    А-лобо отнюдь не блистал красотой.  Однажды он едва не попал под

поезд, поплатившись за собственную неосторожность ухом и глазом. Вся

левая сторона его морды была перекорежена и покрыта шрамами. Подобно

О-тассо, доброжелательный лис явно получал удовольствие, рассказывая

неопытному новичку о железной дороге,  которую он называл "пути",  о

прелестях жизни рядом со складом.

    - Оттепляй уже з... здесь, з...ззначит, скоро весна Это хорошо -

нн...надоела холодрыга.

    - Оттепляй?

    - Разве т...ты не знаешь? Ввесенний ветер, легкий бриз.

    - Понятно.

    Кажется,  немилосердная судьба забросила  его  в город,  где все

лисы  чокнутые,  сокрушенно подумал Камио.  Одной подавай мясо,   от

которого   из   ушей  идет пар,  другой  уже  не может дышать чистым

воздухом и упивается запахом горящего масла.

    Гром приближающегося поезда прервал их разговор. Солнце играло в

бесчисленных  окнах  вагонов   -   на  Камио  это  зрелище произвело

чарующее,   почти  гипнотическое  действие.  Пока поезд грохотал  по

рельсам,  лиса можно было брать голыми руками  - он словно оцепенел.

Шум колес заглушал  все  звуки,  запах машинного масла - все запахи,

блеск стекла приковывал к себе взгляд.

    Наконец грохот стих;  тогда А-лобо повернулся к Камио и спросил,

не доводилось ли тому принимать участие в "игре".

    - В игре?  Разумеется, когда я был лисенком, только и делал, что

играл... Но теперь? По-моему, играть не самое подходящее занятие для

взрослого лиса.

    -   Это  особенная игра.  Хочешь попробовать?  3-ззна-ешь,   она

п... придает ж... жизни остроту.  Т... только есть  да  сп... пать -

т...  тоска  зеленая.   В  ж... жизни ддолжны быть п... приключения,

с...согласен?

    - Ну наверное...  Хотя не знаю.  Когда я жил в зоопарке,  целыми

днями мечтал о приключениях. Там действительно нет других дел, кроме

как есть  да  спать.  Вот и подыхаешь со скуки.  Но здесь,  на воле,

добыть себе пропитание  и  найти укромное местечко  для  сна  не так

просто. По-моему, здесь сама жизнь - сплошное приключение.

    -  Вот  уж нет,  - с досадой возразил А-лобо. - Глупости. - И он

нервно  затряс головой,  потому  что  на тропе поблизости  от  путей

показалась группа людей.

    До зоопарка Камио случалось жить рядом с железной дорогой,  и он

знал   -   перелезать  через ограждение  у  насыпи  не  в человечьих

привычках. Правда, иногда на шпалах появляются люди в ярких жилетах,

с инструментами в руках,  но такие нашествия происходят  нечасто.  К

тому   же   рабочих  всегда можно увидеть издали  и  заблаговременно

спрятаться в канаве.

    -  Так что это за игра такая? - вернулся к прерванному разговору

Камио, когда люди скрылись из виду.

    А-лобо поднялся и встряхнулся.

    - Идем. Сейчас сам увидишь.

    Расхлябанной походкой он направился к рельсам.  Камио, сгорая от

любопытства,   шел  за  ним  вслед.  А-лобо улегся  на  гравии между

шпалами, опустив голову на лапы.

    - Делай, как я, - распорядился он.

    Камио послушно улегся рядом с новым другом.  Скорее всего сейчас

они  будут  кого-нибудь  вынюхивать   или   выслеживать,  решил  он.

Наверное,   вблизи   от  путей водятся какие-нибудь мелкие животные,

крысы или что-то в этом роде. Здесь они с А-лобо подкараулят добычу.

    Некоторое время  оба лиса лежали неподвижно,  но вскоре Камио не

вытерпел.

    - Чего мы ждем? - прошептал он.

    - Ш-шшш.

    И Камио вновь затих.  Лежать между шпал было довольно приятно  -

лиса обдувал легкий теплый ветерок,   а  солнышко грело  ему  спину.

Приходилось  бороться   с   подступающей дремотой.  Спать здесь было

нельзя,  ведь каждую минуту мог налететь поезд.  Закрыв глаза, Камио

мечтал  о  чудесной стране,   где  нет  ни поездов,  ни машин,  лишь

бескрайние леса  и горы с белыми вершинами.  Ласковые солнечные лучи

гладили  шоколадно-коричневую  шубу  лиса,   даже  блохи,  казалось,

задремали  и не беспокоили Камио.  Ему припомнился один далекий день

на родине: он и Роксина, его подруга, сидели у реки, что протекала у

них  в  предместье.   С  тех  пор как берега реки покрылись бетонным

одеянием, а большая часть воды ушла в подземные трубы, люди почти не

заходили сюда.   И все же здесь,  в тени моста и домов,  обступивших

реку   со  всех сторон,  иногда удавалось поймать рыбу,  беззаботную

рыбу,  которая  в поисках корма подплывала к самой поверхности воды.

Вот тут-то лисы и выхватывали ее зубами.  Наевшись до отвала,  они с

Роксиной нежились  на  солнышке,   а  по мосту  над ними грохотали и

грохотали грузовики, и бетонный берег так приятно вибрировал.

    Внезапно Камио проснулся.  Рельсы дребезжали  и  тряслись,   как

живые.  Грохот,  нарастающий грохот приближался  с  каждой секундой.

Даже гравий перекатывался и дрожал, точно в волнении.

    Поезд!

    Камио вскочил.

    - Поезд идет! - во всю глотку завопил он.

    Камио  прыгнул,   чувствуя,    что  воздушный поток,  вздымаемый

поездом, увлекает и затягивает его. Пронзительный свист рассекаемого

воздуха оглушил лиса.  Волны грохота накатывались  на  него одна  за

другой,   не  давая передышки.  Обезумев от ужаса,  Камио скатился с

насыпи, больно ударившись о жесткую, поросшую чахлой травой землю. В

нескольких дюймах  от  него неслось  по  стальным рельсам неумолимое

чудовище,   и  колеса его без умолку выбивали жестокую песню смерти,

песню,  которая резала  уши  лиса и наполняла его сердце томительным

страхом.   Ему  казалось,  этот страх не пройдет никогда,  одуряющий

грохот будет преследовать его вечно. Никогда раньше он не подходил к

поезду так близко.  Стоило ему замешкаться хоть на мгновение,  и его

жалкие останки  не  прельстили  бы даже ворону,  пронеслось у него в

голове.  Его раздавило бы в лепешку,  да что там - от него и мокрого

места не осталось бы.  А поезд, словно мощный, грозный зверь, мчался

и  мчался  вперед,  неукротимый  и  беспощадный.  Свист рассекаемого

воздуха   и   стук  колес способны были заглушить предсмертные визги

тысячи лис.

    Наконец поезд скрылся.

    Содрогаясь  всем  телом,   Камио  поднялся  и  огляделся вокруг.

Бедняга  А-лобо  нашел свою смерть,   в  этом Камио  не  сомневался.

Действительно,   его  новый приятель неподвижно лежал  на шпалах,  а

Оттепляй,  или,  как они здесь называют, весенний ветер, шевелил его

облезлый,  свалявшийся мех. Какое печальное зрелище, вздохнул Камио.

Мертвое тело беспомощно распростерлось  на  жестком гравии,  а душа,

наверное, мечется внутри в поисках выхода.

    Внезапно труп шевельнулся.  Мутные глаза открылись,   они  сияли

каким-то  удивительным  блеском  -  это напомнило Камио взгляд лисы,

которую  он знал когда-то,  лисы,  пожиравшей подозрительные зеленые

грибы с белым пушком на шляпке.

    -  Ты  жив,  -  все еще не веря собственным глазам,  пробормотал

Камио. - Но поезд... он же проехался прямо по тебе!

    - Это и есть игра, - ответил А-лобо.

    Слова падали у него изо рта, словно капли меда из раскуроченного

улья.

    - Всякий раз,  ложась на шпалы,  я говорю себе:  ну все, А-лобо,

пришел твой смертный час.  Знаешь,  когда поезд грохочет  над тобой,

едва  не  задевая своим железным днищем,  ужасно хочется вскочить  и

бежать прочь.   Вот  этого-то и нельзя делать.  Если вскочишь,  тебе

сразу крышка.  Лежи недвижно  или  умрешь.   И  вот я лежу ни жив ни

мертв, вокруг все грохочет. По обеим сторонам от меня стучат колеса,

над  самой  головой   -  сплошной поток ревущего металла.  Лежишь  и

знаешь:  стоит шевельнуться, и тебе снесет голову. Начисто снесет. И

мозги вышибет.  Я часто представляю,  как голова моя подпрыгивает по

насыпи,  а тело,  раздавленное,  обмякшее, тащат колеса, превращая в

рваную тряпку.  Представляю, а сам лежу недвижно среди этого жуткого

грохота.  Наконец  шум  затихает,  я вновь вижу свет и понимаю - все

позади.  Я опять победил. Победил страх. Мы схлестнулись с ним не на

жизнь, а на смерть, и я победил, победил, победил! Знал бы ты, какая

это радость! Какое счастье!

    На  морде  А-лобо  застыло  отсутствующее  выражение,    взгляд,

казалось,  был устремлен в неведомые дали. Точно такой же взгляд был

у шакала, который в зоопарке рассказывал Камио о Стране Львов.

    А-лобо говорил взахлеб и ни разу не заикнулся. Перед Камио стоял

совсем новый,  уверенный в себе лис,  не похожий на прежнего робкого

недотепу.   Да,   А-лобо игра явно помогла обрести себя.  Но Камио в

такой помощи не нуждался. Ему и так хватало самоуверенности.

    - Из-за тебя я едва не погиб, - сердито заметил он.

    А-лобо недоуменно заморгал:

    - Из-за меня?

    - Ты должен был объяснить мне заранее,  что это за игра такая, и

я бы сам решил, хочу я играть или нет.

    - Но ты бы мог решить, что не хочешь.

    - Конечно. Это же безумие, так рисковать.

    - И ты бы никогда не испытал этого.  Как знать,  понравится тебе

игра или нет, покуда ты сам не попробовал.

    - Не надо прыгать в огонь, чтобы узнать, что он жжется.

    А-лобо покачал головой:

    - Все это я уже слышал. Огонь - это совсем другое.

    Он помолчал, и нерешительно спросил:

    - Ну и как, тебе понравилось?

    - Честно говоря, слово "понравилось" не слишком подходит к тому,

что  я  испытал.   Я выпрыгнул из-под самых колес поезда.  Нет,  эти

сумасшедшие забавы не для меня.

    А-лобо кивнул:

    - Ну извини.  Знаешь, моя подруга, когда первый раз играла, тоже

не выдержала и прыгнула. Она долго наблюдала, как я играю, и в конце

концов захотела попробовать сама.  Но страх оказался сильнее ее,  и,

когда на нас стал надвигаться поезд, она прыгнула.

    - Наверняка она потом костила тебя на чем свет стоит.

    - Нет. Она не ругалась. Она попала под поезд. И умерла.

    Камио был так потрясен, что слова застряли у него в горле.

    Остаток  дня  оба лиса провели  в  поисках сандвичей и пирожков,

валявшихся вдоль путей,  и мертвых животных,  которых А-лобо называл

х а н ы р а м и.  Наступил вечер.  Когда сгустилась темнота, к путям

подошли люди, засветили фонари и подожгли проколотую канистру из-под

масла.   Воздух  наполнился едкой вонью,  которую А-лобо вдыхал всей

грудью.  Он вовсе не считал, что близость людей представляет для них

опасность.  Камио тоже не стал прятаться,  но, пока люди не ушли, он

все время был начеку. Ближе к рассвету он сказал А-лобо:

    - Думаю, лучше мне уйти прочь из города.

    - У...уйти и...из ж ж...ж и в о п ы р к и? Н-но куда? - Заикание

вновь вернулось к А-лобо.

    - Что-то  мне  здесь  не слишком нравится.  Может,  окраина этой

вашей ж и в о п ы р к и придется  мне  по душе.   Ты,   случаем,  не

знаешь, долго отсюда выбираться? За ночь дойду я до окраины?

    А-лобо затряс своей одноухой головой:

    -  Не  знаю,  врать  не  буду.  Но думаю,  окраина далеко - куда

дальше,   чем  ты рассчитываешь.   Я несколько раз подолгу шел вдоль

путей,  но никогда не добирался до места, где кончаются дома. Может,

все же останешься?

    - Нет, я твердо решил. За городом мне будет лучше.

    - Тогда вот что сделай. Прыгни в п...поезд.

    - Чего?

    -  Есть  з...  здесь т... такие п... ппоезда  -  с пп... пустыми

т... товарными вагонами.  Л...людей т...там не бб...бывает. Я отведу

т... тебя туда,   где  они с... стоят.  П... ппробе-решься  в вагон,

п... поезд от... твезет тебя за город. А к-когда он ос...становится,

ты спрыгнешь.  З...знавал я одного лиса - он очень л...любил т...так

путешествовать.  Весь с... свет объездил.  Р... разумеется,  если ты

б...боишься...

    - Не то чтобы я был в восторге,  но,  думаю,  стоит попробовать.

Вот только вдруг люди меня заметят и поймают.

    - Д... да н-нет, все б...б...будет в порядке. У этих л-ллюдей, с

поездов,  н-ннет с с... собой оружия. М-мо-жет, они и п...погоняются

з... за тобой м-малость, но разве ч-человеку п...поймать лиса голыми

руками!

    - Это вряд ли.

    - Значит, т-так и с...сделаем.

    Ночью А-лобо отвел Камио  в  депо,  место,   где отдыхают поезда

перед тем,   как  вновь отправиться в неведомые края.  В груди Камио

шевельнулась слабая надежда: вдруг поезд отвезет его на родину или в

чудесную Страну Львов?  Поезда ведь такие быстрые,  любые расстояния

им нипочем.  Но он прогнал эту мысль прочь. Если Камио что и узнал в

зоопарке, так это то, что мир огромен и глупо рассчитывать, что тебя

случайно занесет именно  в  тот уголок необъятной земли,   в который

тебя тянет.

    Друзья отыскали подходящий вагон.  Пол там был устлан соломой, в

которую Камио мог зарыться. Наступила минута прощания.

    - Как ты думаешь, мы еще увидимся? - спросил А-лобо.

    - Сомневаюсь.   К тому же,  если будешь продолжать свои дурацкие

игры, ты недолго проживешь.

    А-лобо яростно затряс головой:

    - Нет.  Поезда  мне не страшны.  Скорее уж меня доканает чесотка

или враг подкрадется с той стороны,  где у меня нет уха.  Хотя сам я

предпочел бы смерть под колесами.  Во всяком случае, тогда я унес бы

с собой дивный запах рельсов...

    - Ну и желания у тебя.

    - Я люблю пути. Привык к ним. Знаешь, ты самый странный зверь из

всех,  кого  мне  довелось встретить за свою жизнь.  И самый лучший.

Спору нет,  выговор  у тебя смешной,  и ты часто говоришь о каких-то

непонятных вещах. И все же ты отличный лис, Камио.

    - Спасибо.  Прошу тебя,  А-лобо,  когда будешь играть,  пригибай

голову пониже.

    С этими словами Камио прыгнул в вагон и зарылся в мягкую солому,

от  которой  исходил приятный сладковатый запах.   Лис  был готов  к

встрече с неизвестным.  Сказать,  что он вовсе не боялся, значило бы

погрешить  против правды.   Но  дорожная лихорадка,  сходная  с  тем

ощущением,  которое испытывал А-лобо во время своей игры, будоражила

ему кровь.  Жажда приключений пьянила Камио. Раньше - на родине, где

он  жил  с подругой,  -  он был обыкновенным домоседом,  но,  раз уж

судьба занесла  его  так далеко  от  дома,  почему  бы  ему не стать

настоящим  странником,  -  в  его  родных краях таких лисов называли

долгобродами.     Конечно,     долгобродов   подстерегает  множество

опасностей.  Вдруг он окажется в той проклятой стране, где за лисами

гоняются   в   открытых  машинах целые банды охотников,  вооруженных

винтовками   с   оптическими  прицелами?    Из   этих  винтовок даже

мутноглазый пьяница бьет без промаха. Или он попадет на лисью ферму.

Лис там,  как и в зоопарке,  держат в клетках и кормят до отвала. Но

время  от времени пленники таинственно исчезают,  хотя и находятся в

добром здравии.

    "И все же мне стоит познать свет и стать странником, - размышлял

Камио. - Не зря мой отец был заправским долгобродом".

    Двери  вагона  захлопнулись,   оставив Камио  в  полной темноте.

Вскоре поезд тронулся,   и  лис,   не  выносивший тряски,  бессильно

опустил голову  на  деревянный пол.  "Лишь бы не этот поезд,  не мой

поезд,  принес смерть А-лобо,  - молил он про себя, - лишь бы не мой

поезд выпустил душу  из потрепанного,  искореженного тела.  Если ему

суждено погибнуть под колесами,  пусть это случится в другой раз. Не

хочу,  чтобы  мой  поезд тащил его за собой,  превратив в х а н ы р,

жалкую падаль.  Мне предстоит новая жизнь,  и пусть ничто не омрачит

ее начало. Пусть его убьет другой поезд, потом, когда он состарится,

ослабеет и одряхлеет. Но не сейчас".

0

8

Часть третья

    ПОЯВЛЕНИЕ СТРАННИКА





    ГЛАВА 10

    Оттепляй,  легкий теплый бриз,  принес  в своих прозрачных руках

весну. В Лесу Трех Ветров бушевала жизнь, и повсюду - на земле и под

землей,  в кустах и на деревьях - появлялись на свет новые существа.

В гнездах одно  за  другим лопались яйца,   и из треснувшей скорлупы

высовывались  слепые  головенки   с   широко  распахнутыми  клювами.

Требовательный  писк  крошечных птенцов смешивался  с  поскуливанием

новорожденных зверят.

    Если  бы  О-ха была слабее духом,  приход весны вызвал  бы у нее

лишь досаду  и  раздражение.   Но  она с наслаждением вдыхала аромат

цветущих диких яблонь и вишен, и шум, поднимаемый мелюзгой, не резал

ей слух. Сердце лисицы по-прежнему сжимала тоска по погибшему мужу и

детенышам,  и каждый день она усаживалась в традиционную позу скорби

- со скрещенными передними лапами и хвостом,  расстеленным по земле,

- упиваясь своими воспоминаниями.  Старый барсук  Гар видел,  что на

душе  у лисицы тяжело,  и заходил развеять ее грусть так часто,  как

ему позволял его угрюмый, необщительный нрав.

    Однажды вечером  они  сидели в спальне лисицы и беседовали.  Гар

рассуждал   о   том,    что   весной   мир  наполняется свежестью  и

благоуханием:  ручьи светлы  и  прозрачны  и земля так восхитительно

пахнет. Те украшения мира, что призваны ласкать взор - цветы, травы,

зелень,  - не вызывают особого восторга ни у барсуков,  ни у лис.  И

тех и других больше привлекают весенние ароматы.

    - До чего сейчас сладка gaers - то, что вы, лисы, на своем языке

называете "трава".  Лизал  бы и лизал языком.  Да!  И этот противный

дождь с градом наконец прекратился. А казалось, вечно будет стучать.

    - Славное время весна. Пожалуй, самое лучшее.

    - Помнишь, - заметил Гар, - ты как-то рассказывала о halga yast,

о  том времени,  когда лисьи духи явились на землю.  Как бишь вы его

называете?

    - Первобытная Тьма.

    -  Ага,   я  помню,  что-то вроде этого.  Знаешь,  ведь  у  нас,

барсуков,  тоже была такая пора. В те давние времена Фрума и Геолка,

первые два барсука, явились в мир, нашли друг друга и полюбили. И от

них за один раз родилось десять тысяч барсуков.  Но только когда они

выросли,   далеко  не  все стали барсуками  -  некоторые,  поменьше,

сделались ласками,  выдрами,  горностаями.   Все эти звери - близкие

родичи барсуков,  хотя,  сама знаешь,   не слишком похожи на старину

Гара. У вас ведь во время этой... Первобытной Тьмы все было так же?

    - Да, похоже. Первым в мир пришел наш великий предок А-О, лиса и

лис в одной шкуре.  Он дал жизнь двум лисам,  А-ван, самцу, и О-вон,

самке.   А сам А-О обратился в огромное озеро,  покрывшее всю землю.

Земля не могла дышать под водой, она поднялась на поверхность, чтобы

глотнуть воздуха,   и  тогда огромное озеро разделилось на множество

частей,  превратившись в реки и ручьи, пруды и озера. Когда мы пьем,

великий А-О очищает наши души и, омывая наш мех, очищает наши тела.

    Гигантским  потомкам А-О,  лису А-вану  и  лисе О-вон,  пришлось

сражаться  за место в мире.  Прежде всего им пришлось вступить в бой

со скалами  и  камнями  -  те хотели покрыть  всю  землю сплошь и не

позволить пробиться деревьям,  дающим благодатную тень. А-ван собрал

в  свой  громадный  рот  все камни,  какие только смог найти.  О-вон

поступила  так же со скалами.  Они сложили из камней и скал огромные

кучи,   а  потом принялись рыть лапами землю  и  осыпать ею каменные

груды.  Так они создали холмы. Вскоре деревья пробили толщу земли, и

новые холмы покрылись зеленью.   На одном из этих холмов мы живем по

сей день, а другой виднеется на дальней стороне реки, за болотами.

    - Знаю, знаю, - откликнулся Гар.

    Он  слушал  затаив  дыхание,   и,   ободренная вниманием старого

барсука, лисица продолжала:

    - Потом исполинские лисы вступили  в сражение с волками... - она

чуть  было   не  сказала "барсуками",   но  вовремя спохватилась,  -

собаками  и  другими зверями.   Они должны были завоевать себе право

жить на свете.  В то время на земле водились кошмарные чудовища - их

создал гигант Гроф,  посланник людей.  Люди тогда  еще  не вышли  из

Хаоса Моря,   но  выжидали случая,  чтобы украдкой проникнуть в мир.

Гроф схватил руками тучи  и  придал  им причудливые формы невиданных

животных  -  грифонов,  химер,  драконов.   Эти чудовища должны были

напугать  настоящих  зверей   и  прогнать  их  из мира прочь,  чтобы

освободить его для людей.  Но О-вон поймала короля собак и узнала от

него,    что   все  эти  диковинные звери лишь выдумка Грофа.  Тогда

огромная лисица проглотила камень - он расплавился у нее в утробе, и

она  извергла   на   чудовищ раскаленную лаву.  Расплавленный камень

мгновенно застыл  и  затвердел,  сковав химер,  драконов  и грифонов

прочной броней.   Но  люди  все  же проникли в мир с помощью кошек и

собак - эти предатели проделали для людей тропинки из Хаоса Моря.  И

тогда люди взяли окаменевших чудовищ,  созданных Грофом, и поместили

их  на  свои дома,   на  ограды  и ворота,  чтобы отпугнуть истинных

владельцев мира, который они вероломно захватили.

    - Ха!  Видал,  видал я этих страшилищ. На воротах усадьбы торчит

один такой.  И на церкви тоже. Я еще подивился, откуда взялись такие

уроды.  Теперь-то знаю.   А  барсуки,  наши предки,  -  и  Гар гордо

расправил свою мощную грудь,  -  в  то время рыли под землей длинные

туннели.   Там кроме барсуков поселились еще и кролики,  и кроты,  и

много всякой мелочи. Забавно, - пробурчал он, - иной раз мы не прочь

перекусить кроликом,   а  бывает,  долго живем  с  ним бок о бок,  и

ничего...

    Тут Гар осекся и торопливо сменил тему:

    - А как было у вас, лис? Вы ведь не сразу поселились под землей?

    - Нет.  В те давние дни мы жили наверху,  в лесах и лугах.  Лишь

когда люди и их приспешники,  собаки, стали сживать нас со свету, мы

спустились вниз,  к барсукам и кроликам.  Но мы живем под землей так

долго, что успели привыкнуть к этому.

    Они  еще долго рассказывали друг другу чудесные истории о начале

мира.   Наконец наступила ночь,   и  О-ха вышла  на  промысел.   Она

отправилась в ч у ж о й, поймала кролика и вдоволь наелась.

    Когда лисица возвращалась  в  барсучий городок,  рассветные лучи

уже позолотили верхушки плакучих ив.  Вдруг О-ха расслышала какой-то

отдаленный грохот,  остановилась и прислушалась.  Лисица шла главной

звериной тропой от фермы к Лесу Трех Ветров, а шум исходил откуда-то

со стороны деревни.  Правда,  грохотало  не у самых домов,  а где-то

ближе, скорее всего на дороге между деревней и усадьбой

    Лисица лизнула нос и подставила его дуновению Оттепляя, но ветер

был слишком слаб и не принес никаких далеких запахов. Похоже, грохот

издавали какие-то мощные железные машины.  Судя  по звуку,  они были

намного больше тракторов  и  всех других машин,  которые работали на

ферме. Может, это уборочные комбайны, размышляла лисица. Но зачем на

маленькой ферме столько комбайнов? И в такое время года? О-ха была в

недоумении. В ее родном уголке творилось нечто странное.

    Случись  это  не сейчас,   а в ту пору,  когда дует Запасай,  на

деревьях  созревают плоды  и  подросшие детеныши покидают родителей,

лисица решила бы, что это гудят автомобили, идущие к усадьбе. Осенью

люди собираются  в  стаи,  гарцуя  на лошадях и щелкая кнутами,  они

устремляются  в  леса  и поля и наводят ужас на затаившихся там лис.

Молодняк,   едва  начавший самостоятельную жизнь,  становится легкой

добычей охотников.  Взрослые лисы уже знают,  что такое охота.  Хотя

вокруг стоит ужасающий шум и гвалт,  они сохраняют присутствие духа,

и,    как  правило,   им  удается избежать опасности.   Но  молодые,

родившиеся весной,  теряют голову от страха,  обезумев, мчатся прямо

на людей, и ружейный выстрел обрывает их жизнь.

    Однако Запасай прилетит еще не скоро.  Да и шум был сильнее, чем

рокот  автомобилей,   даже тех,   что  специально приспособлены  для

сельских дорог. Надо обязательно разобраться, в чем тут дело, решила

лисица.

    Прямиком  через  с в о й   она   отправилась  к  каменной стене,

окружавшей ч у ж о й.  О-ха долго пробиралась вдоль стены,  пока  не

дошла  до  полуобвалившейся каменной башни  - то были остатки старой

ветряной  мельницы.    С   ловкостью  кошки лисица вскарабкалась  по

обшарпанным каменным стенам, осторожно ставя лапы в расщелины, туда,

где  известь  уже  превратилась  в  пыль.  Оказавшись наверху,   она

взглянула в ту сторону, откуда доносился подозрительный шум.

    Но слабое зрение лисицы  не  помогло ей что-нибудь прояснить.  К

тому  же  яркое утреннее солнце светило  ей прямо в глаза,  и сквозь

дымку   она   разглядела  лишь  какое-то  посверкивание.   О-ха  уже

собиралась спускаться вниз,   но  тут  на  край башни уселась сойка.

Устроившись  на  безопасном расстоянии от лисицы,  сойка недоверчиво

поглядывала на нее.

    - Не знаешь случайно, что там происходит? - осведомилась О-ха.

    - Bitte? - переспросила, не поняв, сойка. - Ich verstehe nicht.

    - Разве ты не слышишь громыхания? По-моему, это какие-то машины.

    Птица даже не взглянула в сторону,  откуда раздавался гул,  но с

готовностью закивала головой:

    - Maschine - oh, ja - maschine.

    - Что? А ты не знаешь, зачем они здесь?

    - Was? Oh, fur ausgraben.

    Пробормотав  что-то   про   "копание"  и  по-прежнему  не  сводя

настороженных глаз  с  любопытной лисицы,  сойка поднялась в воздух.

Взмахнув  синеватыми  блестящими крыльями,   она  устремилась  в  ту

сторону, где гудели сверкающие машины, и вскоре растаяла в небе. Как

известно,  птицы - сойки,  грачи,  вороны,  галки - народ вздорный и

непредсказуемый..   Но  все  же  они довольно безобидны,  никому  не

приносят большого вреда  и  к тому же всегда знают,  что делается на

белом свете.  С кем надо держать ухо востро, так это с чайками - они

все   до   единой  отпетые  воровки  и  прохиндейки.  Недаром птичья

пословица гласит:  "Лучше  у  кошки в когтях,  чем у чайки в клюве".

Птицам-то хорошо известно,   на что способны чайки, - с них станется

выхватить кусок изо рта, украсть птенца из гнезда.

    Ausgraben,  так,  кажется,  сказала сойка.   Как бы узнать,  что

значит это слово.  О,  она знает,  кто ей поможет.  Лисица осторожно

спустилась  с  башни вниз и поспешила в барсучий городок,  на поиски

Гара.   Старый барсук отдыхал  в  своей спальне  и  был  не  слишком

доволен,    что   его побеспокоили.  Однако лисицу  не  обескуражила

неприветливая встреча.  Наконец,  вдоволь поохав  и  повздыхав,  Гар

снизошел до разговора.

    - Ты знаешь язык птиц? - спросила О-ха.

    - Птиц? На что они тебе сдались, эти балаболки?

    -  Послушай,  Гар,  дело важное.  Попусту  я  не стала  бы  тебя

тревожить.  На дороге полно машин,  громадных машин судя по шуму.  Я

встретила сойку,   и  она сказала,  они собираются ойсграбен...  или

как-то так. Что это значит?

    -  Ойсграбен,   ойсграбен...   белиберда какая-то,  -  пробурчал

барсук,  раздраженно почесывая  за ухом. - А...  так она,  наверное,

сказала ausgraben.  Не знаешь,  что значит это слово?  Мы,  барсуки,

частенько этим занимаемся,  да и вы, лисы, тоже. Это значит копать -

рыть землю.  Только и всего.  Ну а теперь будь умницей,  иди к себе,

дай мне немного погрустить. Иногда погрустить так приятно.

    У Гара  не  произошло ничего,   что  могло  бы  повергнуть его в

грустное настроение.  Просто  он  не  был  расположен болтать.   Ему

хотелось побыть одному,  -  когда живешь кланом  и все время окружен

себе подобными, одиночество нередко бывает желанным.

    Но лисица не унималась.

    - Рыть?  Копать землю?   Но  фермерские машины  так  не шумят! -

обеспокоенно спрашивала она.

    - Вот как? Может, люди надумали делать дорогу. Или строить дома.

    - Дома?  - По спине у О-ха пробежала дрожь. - Ты хочешь сказать,

они превратят  наш лес в ж и в о п ы р к у.  Там много машин,  очень

много.  Уж конечно,  они построят не один дом.  Не нравится мне это.

Очень не нравится.

    -  Не  нравится,  говоришь?  -  сердито буркнул Гар. - Так пойди

запрети им.  Может,  послушаются. Неужели ты не знаешь - людям ничто

не может помешать. Если они решили построить дома, значит, построят.

И ты не изводись попусту.  Может,  они выстроят всего один дом.  Или

дорогу. Не бойся, сюда, в лес, они не сунутся. Слишком много возни -

вырубать  такую  пропасть деревьев.   Я  думаю,   они  всего-навсего

построят  новую  ферму,   старая-то совсем обветшала.   Так  что  не

переживай попусту. И дай Гару всласть погрустить.

    Но  вскоре  выяснилось,   что  люди задумали построить вовсе  не

ферму.  Несколько недель подряд машины, окружив холм со всех сторон,

без умолку гудели, пыхтели, стучали и лязгали. Теперь в лесу никогда

не наступала ночь - тысячи фар разгоняли темноту. Даже жуки страдали

от беспрерывного грохота  и,  спасаясь от него,  забивались под кору

деревьев.  Кучи белой извести,  возвышавшейся  на земле,  напоминали

спины огромных рыб,  плывущих  по  глиняной реке.  Вскоре  Лес  Трех

Ветров  опутали  дороги,    размеченные  столбами,   между  которыми

протянулись разноцветные провода.

    Припав  к  земле на опушке некогда укромной чащи,  О-ха ощущала,

как содрогается глинистая почва. "Почему же земля не кричит от боли,

когда с нее сдирают пушистую зеленую шкуру,  шелковистую и нежную, и

обнажают сырую,  коричневую плоть?" - удивлялась лисица. Она видела,

как исполинские челюсти машин, челюсти, оснащенные стальными зубами,

жадно впивались  в землю и,  вырвав огромный кусок,  выплевывали его

туда,    где   уже  выросла  бесформенная  гора глины.  Склоны холма

покрывали  теперь  глубокие  зияющие  раны.    Казалось,   свирепые,

неумолимые  хищники  терзают  и  мучат беззащитное существо.  Мощный

зверь, трясясь от злобы, сминал кусты своим носом-лопатой, превращая

их в зеленую массу,  ломал деревья, так что стволы их трещали, точно

старые кости.  Потом останки деревьев складывали в кучи и поджигали.

По  ночам  потрескивающие костры освещали уродливую пустыню.  Трудно

было поверить,  что совсем недавно эта вздыбленная земля жила, здесь

росли травы  и  цветы,   над  ними кружились мириады насекомых,  а в

бесчисленных  подземных  ходах  сновали тысячи землероек,  кротов  и

мышей, которые теперь лишились приюта.

    Быстрота   и   легкость,    с  которой машины убили живую землю,

потрясли О-ха. Со страхом она ожидала, что такая же участь постигнет

островок зеленых зарослей,  который  еще  оставался  в  распоряжении

диких животных.  Неужели  он  тоже превратится  в горы развороченной

глины, среди которых не найдешь даже клочка травы?

    Губительный  запах  людей   и  машин,   шум  разрушения проникал

повсюду.

    Люди обступили остатки древнего леса.  Громко перелаиваясь,  они

копошились  повсюду.    Не  попадаться  им  на глаза  с  каждым днем

становилось  все труднее:  ведь густые чащи исчезли и всепроницающие

огни не давали скрыться в полумраке. Однако, к удивлению О-ха, люди,

работавшие на машинах,  только радовались,  заметив лисицу.  У них и

мысли не было причинить ей вред.

    Увидев,    что   О-ха крадется мимо,  люди,  небольшими стайками

сидевшие  на  земле,   и  не думали вскакивать  и бежать за ней.  Не

выпуская из рук стаканов с дымящимся питьем, они указывали на лисицу

и громко тявкали,   но  лай  их  вовсе  не  походил  на  те злобные,

кровожадные вопли, которыми обычно встречали ее появление охотники.

    И  все  же обитатели Леса Трех Ветров  -  и лисы,  и барсуки,  и

другие животные  - были в большой тревоге.  Каждый день они ожидали,

что люди вторгнутся на вершину холма, лишив их последнего прибежища.

Но время шло,  а этого так и не случилось.  О-лан и А-лон, пара лис,

живущих раньше в канаве у подножия холма,  оставили свою старую нору

и устроились в бывшей норе О-ха, которую они откопали и подновили. С

приходом тепла,  сделавшего землю мягкой и податливой, О-ха сама все

чаще подумывала о том,  чтобы вернуться в свое прежнее жилище, но ее

опередили.  Обитателям бывшего с в о е г о, кроликам и другим мелким

зверькам,   тоже пришлось покинуть обжитые места  и  отправиться  на

поиски новых, не тронутых человеком лугов или переселиться в чащу. В

лесу,   занимавшем  теперь  пространство   не   более  десяти акров,

скопилось столько зверей,   что  они едва не наступали друг другу на

хвосты. Старожилы должны были безропотно уступить переселенцам часть

своих охотничьих угодий  или  же изгнать их.  В результате то и дело

вспыхивали битвы  за  право владения территорией.  Случалось порой и

так,   что  непрошеный гость выживал хозяина,   но это бывало редко:

старые жители леса ощущали,   что  законные права  на их стороне,  и

яростно  набрасывались   на   робких,   растерянных  новичков.   Тем

приходилось уступать и уходить прочь,  еще дальше.  Впрочем,  гибель

одного     из    соперников  редко  бывает  исходом  территориальных

столкновений.  Но все звери, и хищники, и травоядные, не сомневались

- грядут безрадостные перемены, и в преддверии их торопливо набивали

свои кладовые.

    К  середине лета,  когда задул Ласкай,   все  споры наконец были

разрешены и в Лесу Трех Ветров воцарился мир.  Однако его обитателей

по-прежнему беспокоила неустанная людская возня вокруг холма.

    - Скоро  все  здесь будет  не  так,  -  изрек однажды Гар. - Да,

скоро, очень скоро. Этих мест и не узнаешь.

    -  И  что  же  вы,  барсуки,  намерены делать?  Уйдете отсюда? -

поинтересовалась О-ха.

    - Поживем - увидим. У нас еще есть время. Ну а ты что надумала?

    - Мне податься некуда. Останусь с вами. Здесь хотя бы есть с кем

словом перемолвиться, а это не так мало.

    К  собственному  удивлению,   лисица довольно быстро привыкла  к

изменившемуся облику родных мест. Пришлось запомнить новые ориентиры

и приметы,  но это не заняло у нее много времени.  В том,  что земля

вокруг была разворочена,   она  нашла даже преимущества  - теперь ей

ничего не стоило наловить себе вдоволь вкусных червей.

    Правда,  люди уничтожили все звериные тропы,  и главные, и менее

важные. Теперь древние пути исчезли, перепутались и смешались. Из-за

того   что   люди  понастроили  повсюду собственных дорог,  животным

пришлось  оставить  свои,    проторенные  лапами  многих  поколений.

Впрочем,  многим зверям претила даже мысль о том, что можно изменить

тропам предков.

    Однажды  О-ха обнаружила,   что  новая людская дорога перерезала

одну  из  важнейших лисьих троп.  Не долго думая,  лисица ступила на

бетонное покрытие,  хотя по шоссе беспрерывно сновали машины.  Лисий

путь пролегал здесь тысячи зим и тысячи лет. Неужели из-за того, что

каким-то людям вздумалось построить здесь бетонку,   она  свернет  с

привычного маршрута?

    В другой раз О-ха наткнулась на стену, которая выросла буквально

за ночь,  перегородив звериную тропу.   Под стеной,  свирепо сверкая

глазами, сидел барсук. Стена была не слишком длинна, и барсук мог бы

спокойно обойти ее, но он не желал оставить тропу предков. И упрямец

не двигался  с  места,  хриплым голосом изрыгая проклятия и призывая

все мыслимые кары  на  головы наглецов,  дерзнувших перегородить его

дорогу.

    Вечером  лисица  обсудила  этот случай  с  Гаром.  Старый барсук

задумчиво покачал головой и изрек:

    -  Если  всякий раз,   как  людям взбредет  в  голову что-нибудь

построить,   мы  будем сворачивать с пути,  нам придется каждый день

менять свои тропы. Так в мире не останется ничего постоянного. Пусть

их строят что хотят,  нам и дела мало.  Ничего, все еще переменится.

Придут времена, когда все преграды исчезнут с наших троп.

    Как-то ночью,  когда рабочие отправились  по  домам,  оставив на

стройке лишь пару сторожей,  О-ха спустилась  со склона.  Она хотела

осмотреть вблизи,   что натворили люди.  Повсюду зияли глубокие рвы,

вокруг   них   высились  горы красной глины.  Лисица потрогала носом

кирпичи,  кучи песка  и  мешки  с  цементом  и отошла прочь,  весьма

недовольная.  Потом ей повезло - в одном из недостроенных домов, где

работали плотники,   она нашла целый ворох золотистой стружки.  О-ха

зарылась в опилки носом и глубоко вдохнула восхитительный,  пьянящий

аромат.  Голова  у  нее начала приятно кружиться,  -  точно такое же

ощущение О-ха испытала,  когда однажды попробовала дурманных грибов.

Потом лисица повалялась на опилках,  стараясь,  чтобы они пристали к

ее шубе. Когда она стряхивалась, они падали с нее и кружились, точно

хлопья снега.  Лисица решила взобраться на строительные леса,  чтобы

как  следует  осмотреть   все   сверху,    и   с легкостью исполнила

задуманное.   В  завершение она прошлась по дому,  оставила в пустых

комнатах  свои  метки,   прогрызла  какой-то мешок,  расшвыряла  его

содержимое  по  полу и носом закатила бутылку в дальний угол.  Домой

она возвращалась  с приятным чувством исполненного долга.  Теперь-то

ей известно все,   что происходит у подножия холма.  Конечно,  новая

ж и в о п ы р к а  не  самое лучшее место на земле,  но ничего особо

ужасного в ней нет.

    Несмотря   на  то  что  людское вторжение лишило приюта миллионы

насекомых,  сотни зверей  и  птиц,  заставив их сняться с насиженных

мест,  летняя жизнь в Лесу Трех Ветров шла своим чередом. Мотыльки и

бабочки  кружились  вокруг  благоухающих цветов,  мамаши землеройки,

готовые дать яростный отпор любому,   кто  посягнет на их потомство,

вели  сквозь  заросли трав цепочки детенышей  -  каждый  из  малышей

держал  в зубах хвостик того,  кто шел впереди.  Пучеглазые стрекозы

порхали  над  прудами,   а  канюки высматривали добычу  над лесами и

полями.  Выдры путешествовали по рекам и заводям,  а нутрии деловито

выкапывали  на  окрестных полях  лук  и свеклу,  отнюдь не собираясь

благодарить людей  за  угощение.   Над берегами реки синими стрелами

проносились  зимородки,    а   меж  корней  водяных  лилий  мелькали

разноцветные гребни тритонов.

    Там,   где железные зубы машин не тронули землю,  законы жизни и

смерти  оставались незыблемыми.   И  все  же  разрушения,  учиненные

людьми,  вынудили многих животных покинуть родные края,  отправиться

на поиски лучшего  и  найти взамен свою смерть.  Население Леса Трех

Ветров  и его окрестностей с каждым днем убывало - к исходу лета оно

составило  лишь  половину  прошлогоднего.   Некоторые  виды животных

исчезли из этих мест безвозвратно.

    Три  ночи  спустя  после  посещения  стройки О-ха приснился сон.

Кошмар,  ужасом сдавивший  ей горло,  заставивший сердце лихорадочно

колотиться...

    Ей снилось,   что  она бредет по залитой светом равнине.  Вдруг,

откуда ни возьмись, что-то черное преграждает ей путь...





    ГЛАВА 11

    Тяжелый  летний  зной повис  над  полями,  словно придавив землю

невидимой тяжестью.  Над высохшими, потрескавшимися канавами жужжали

тучи мух.  Зверям,  которые вышли на промысел, то и дело приходилось

отдуваться:   им  казалось,   что  носы их облепила влажная паутина.

Сожженная трава хрустела, как сухая солома.

    Через пыльный с в о й между усадьбой и стройкой пробирался рыжий

лис.   По  виду  он  несколько отличался от тех,  что обитали в этой

местности.   Мех  у него  был  на редкость темный,  поступь твердая,

уверенная,  голову  лис  держал высоко и гордо.  Жители с в о е г о,

удостоившие  пришельца лишь беглыми взглядами,  вполне могли принять

его  за  ш а л о п у т а.  Однако каждый,   кто  присмотрелся  бы  к

путешественнику получше,  непременно заметил  бы,   что  лис  так  и

рыскает вокруг внимательными,  оценивающими глазами.   Он  не просто

осматривал окрестности, но выбирал место, подходящее для того, чтобы

остаться  в  нем на всю жизнь.  Если Камио и стал ш а л о п у т о м,

или,   как  говорили  у  него  на родине,  долгобродом,  к этому его

вынудили обстоятельства.   У  него  не  было истинного пристрастия к

бродяжничеству,  и в душе он оставался с и д у н о м, лисом, который

стремится пометить участок величиной  с  квадратную милю  и  сказать

себе: "Это моя земля. Мой дом. Здесь я буду жить. Здесь я умру".

    Камио  шел  вдоль усадебной ограды.  Сразу  за красной кирпичной

стеной начиналась стройка,   где копошились люди в грязных протертых

рубашках и разноцветных касках. Подойдя к литым железным воротам, за

которыми  начиналась  широкая  подъездная  аллея,  Камио увидел пса,

громадного,  как тигр. Удивленный лис остановился, чтобы как следует

рассмотреть чудовище, - таких он не встречал даже в зоопарке. То был

настоящий собачий великан;   при  виде Камио на губах его запенилась

слюна,    а  из мощной широкой груди вырвался низкий,  утробный рык.

Американский рыжий  лис  решил,   что  не стоит искушать судьбу,   и

скользнул  прочь,   за  живую изгородь.  Этому громиле пара пустяков

повалить ворота,  решил Камио. И уж конечно, лиса такой пес способен

проглотить целиком и не подавиться.  Да эта собака наверняка явилась

с  темной  стороны луны,  мелькнуло  в  голове  у  Камио.  Стычка  с

разъяренным великаном была  бы  безумием.  Камио  по праву не считал

себя трусом,   но лисы ведь немногим больше домашней кошки и лишь на

пару фунтов тяжелее. Немецкая овчарка, к примеру, в два раза крупнее

средней лисы, а сенбернар тяжелее лисы фунтов на четырнадцать. Но по

сравнению   с  громадиной  за  воротами самый здоровенный сенбернар,

пожалуй,  показался  бы  щенком.  Встретиться в бою с таким псом для

Камио было все равно что для кошки сцепиться со львом. Лис незаметно

проскользнул между рабочими,  копошившимися в котлованах,  и вступил

под прохладную сень рощи  на  северной стороне холма.  Но стоило ему

сделать несколько шагов по лесу,  как другой лис, явно старше Камио,

преградил ему путь. Камио подавил сокрушительный вздох. Он прекрасно

знал,  что вторгся в чужие владения, - его предупредил об этом запах

меток,  которые были здесь повсюду.  Знал  он также,  что сейчас ему

придется  вступить   в  схватку  или  убраться восвояси.   При  иных

обстоятельствах Камио  не  стал бы посягать на территориальные права

другого лиса. Да он и сейчас не замышлял ничего дурного, намереваясь

лишь  пройти  через чужие владения,   что  вполне допускается лисьим

законом.  Но хозяин,  как видно,  думал иначе.  Что до Камио,  то он

только  что  проделал долгий путь  по жаре,  и усталость сделала его

раздражительным и упрямым.

    Некоторое время  оба  лиса пожирали друг друга глазами.  Наконец

Камио нарушил молчание.

    - Ты что-нибудь имеешь против меня? - спросил он.

    -  Имею   я   или  не  имею  -  это зависит  от  того,  куда  ты

направляешься.

    - Полагаю,  у тебя есть имя, - заметил американский рыжий лис. -

Меня зовут Камио.

    - Все называют меня А-магир, и да будет тебе известно, в здешних

краях никто не может сравниться со мной в силе и отваге. К тому же я

один из самых старых и почтенных здешних лисов. Только не воображай,

что  с  возрастом  моя  сила пошла  на  убыль.  Вряд  ли тебе прежде

доводилось встречать лиса, столь крепкого душой и телом.

    Вид у седого незнакомца действительно был внушительный, взгляд -

суровый и надменный.  Камио понял:  бой будет не из легких.  Но лис,

даже самый крупный,  -  это совсем  не  то,   что громадный пес,  от

которого Камио только что улизнул. Чужак может вообразить о себе что

угодно, он, Камио, не позволит ему распоряжаться собой, решать, куда

ему можно идти, а куда нельзя. Напрасно старый задира пытается взять

Камио  на испуг:  хоть он здесь и новичок,  но ни перед кем не будет

валяться в пыли, задрав лапы.

    -  Так  что  ты  намерен делать?  -  осведомился Камио. - Будешь

торчать здесь целый день?  Или,  может,  все же посторонишься и дашь

мне пройти?  Нрав  у  меня мирный,  но я пришел издалека,  устал,  и

терпение мое не беспредельно.

    - Почему  бы  тебе  не  обойти мой участок стороной? - пробурчал

А-магир.

    - Потому  что я сам знаю,  куда мне идти,  и не нуждаюсь в чужих

указаниях.  Я не привык попусту скалить зубы,  но я сам себе голова,

запомни это.

    А-магир пренебрежительно сощурился:

    - Да, давненько никто не осмеливался говорить со мной в подобном

тоне.  К твоему сведению,  я отрывал хвосты бульдогам и они с визгом

убегали прочь.   А  тебя  я  прикончу  в  два счета  и  выплюну твои

косточки.

    Камио встряхнул головой и припал к земле, готовясь к прыжку.

    - Посмотрим,  как это у тебя получится,  А-мегера,  или как тебя

там.   Я  готов.   Я  повидал  на своем веку немало,  и повсюду лисы

встречали меня как друзья.  Вижу,  в вашем лесу иные обычаи и нравы.

Раз ты хочешь драться, будь по-твоему.

    А-магир бросился  на Камио,  но тот проворно отскочил в сторону,

перекувыркнулся  в  воздухе  и  вновь встретился  с соперником нос к

носу.

    - Ловко,  -  проскрежетал А-магир.  -  Только  во второй раз эта

хитрость не пройдет. - И он вновь кинулся в атаку.

    Но Камио,  не отворачиваясь от противника,  опять отскочил,  при

этом ухитрившись куснуть А-магира за заднюю лапу. Во взгляде старого

лиса мелькнула растерянность и боль.

    -  Я на месте убивал наглецов,  которые... - начал он,  но Камио

оборвал его:

    - Хватит болтать. Вижу, ты только языком чесать мастер.

    А-магир ощетинился, присел и грозно выгнулся дугой. Он и в самом

деле мог нагнать страх - низко опустив голову, оскалив зубы и прижав

уши, он исподлобья бросал на Камио испепеляющие взгляды. Но Камио не

дрогнул   и   отважно  встретил  злобный взор врага.  Стараясь сбить

А-магира с толку,  он беспрестанно вертелся,  стремительно перебирая

задними лапами,  Казалось,  Камио  все время в движении,  но в то же

время   он   оставался   на  месте.  Лязгая зубами перед самым носом

А-магира,   Камио  словно подзадоривал противника вновь броситься  в

бой.

    -  Да  я тебя  в клочки... - завел прежнюю песню А-магир,  но на

этот раз Камио даже не пришлось обрывать его. Старый лис сам осекся,

смекнув,   что  словесные угрозы равносильны признанию в собственной

слабости.  Тот,   кто действительно в себе уверен,  не тратит лишних

слов.   Пустив   в   ход  брань,   А-магир  оставил  психологическое

преимущество за своим соперником.

    Оба лиса замерли друг против друга,   и каждый просчитывал в уме

возможный   ход   схватки,    все   выпады  противника,  собственные

оборонительные  приемы.   Оскалив  зубы  и  обнажив когти,   они  не

двигались  с  места,   но  мысленно обменивались укусами  и ударами,

неожиданно  налетали   с   тыла   и   совершали  обманные  прыжки  и

сокрушительные наскоки.  Наконец один из них дрогнул, и в глазах его

мелькнул испуг. Тут же другой кинулся вперед и подмял его под себя.

    Мгновение - и А-магир уже валялся на спине,  беспомощно болтая в

воздухе  лапами.    Его  отчаянный,  умоляющий взгляд встретился  со

свирепым взором Камио. Зубы Камио были уже у самой шеи А-магира. Тот

медленно  повернул голову,  подставляя победителю беззащитное горло.

Ничто не мешало Камио воспользоваться победой,  пришить старого лиса

и вспороть ему брюхо.

    Но  он не сделал этого.  Иногда лисы действительно дерутся не на

жизнь,   а  на смерть,   но чаще победитель не добивает поверженного

противника.  А-магир признал себя побежденным,   и для него это было

страшнее смерти.   Дух  его  был  сломлен.   Он задыхался от стыда и

унижения,    и   оба  понимали  -  это вполне достаточное наказание.

Поединок  завершился.   Побежденный убрался восвояси,  поджав хвост.

Вслух никто из них не сказал,  что это последняя схватка между ними,

у А-магира были теперь  все  основания держаться  от Камио подальше.

Незваный гость сломил гордыню старого забияки  и сделал первый шаг к

тому, чтобы утвердиться в чужом лесу.

    И  все  же  при  мысли,   что  все здешние лисы похожи  на этого

А-магира,   Камио украдкой вздохнул.  Завоевать себе достойное место

будет  не просто.  И все же он,  Камио,  приложит все усилия,  чтобы

здесь  обосноваться.   Город   ему  уже опостылел  и  так называемые

предместья,  кишмя кишащие людьми,  тоже.  Хватит  с  него поездов и

путешествий.   Настала  пора  оставить  на  земле глубокий отпечаток

собственной лапы и во всеуслышание заявить: "Я буду жить здесь!"

    Углубившись в лес, Камио отыскал уютную ложбинку меж выступающих

корней старого дуба.  Лис падал от усталости и с наслаждением улегся

отдохнуть.   Он  проснулся вечером;  закатное солнце,  красное,  как

кровь, прорезало лес темными косыми тенями. Тучи мошкары роились над

землей.  Камио поднялся  и  потянулся.  Прежде всего он утолил жажду

мутной водой,  скопившейся в углублении на гнилом поваленном стволе.

Потом  он  оторвал зубами кусок коры  и  обнаружил под ней множество

жучков,  которых незамедлительно съел.  Лесные голуби уже устроились

на  ночь   в   ветвях,    а   воробьи,   усыпав свой любимый платан,

беспрестанно щебетали и никак не могли угомониться. Камио стряхнул с

шубы приставшие соринки и отправился на разведку.

    Почти сразу  он  наткнулся  на  лисью нору,   но  хозяев дома не

оказалось.   В  намерения Камио вовсе  не входило вторгаться в чужое

жилище непрошеным.  Выйдя  из  чащи,   он  заметил на опушке лисицу,

которая сидела  под  деревьями,  поглядывая в ночное небо.  Она тоже

увидела  чужака.   Камио  почувствовал,    что  не может отвести  от

незнакомки глаз.   Она  была  не  очень молода,  но,  на его взгляд,

привлекательна,  чрезвычайно привлекательна. Лапы сами понесли Камио

к лисице,  хотя  он никак не мог придумать,  о чем заговорить с ней.

Обычно Камио  был  находчив  и  остер  на язык,  но тут слова словно

застряли у него в горле - от отчаяния ему хотелось завыть на луну.

    Лисица окинула его равнодушным взглядом и, не проронив ни звука,

повернулась, чтобы уйти.

    - Подожди,  -  наконец выдавил из себя смущенный лис. - Не могла

бы ты... Не могли бы мы... немного поговорить.

    Она  нехотя  остановилась,   всем  своим  видом  выражая крайнее

нетерпение.

    - Поговорить? - недоуменно переспросила она. - О чем мне с тобой

говорить?

    - Видишь ли, я пришел сюда издалека...

    - Это видно сразу.

    - И думал, может, ты будешь так любезна и расскажешь мне немного

про здешние края... ну, про этот лес и вообще... Я недавно убежал из

зоопарка и здесь... слегка растерялся.

    - Из зоопарка? Впервые слышу это слово.

    - Это такое место, где зверей держат в клетках - ну, знаешь, как

цыплят на ферме, - чтобы люди могли без опаски глазеть на них. Людям

это,  наверное, приятно, но тем, кто сидит в клетках, не слишком-то.

Да что об этом вспоминать,  главное,  я выбрался оттуда,  и теперь я

здесь.

    -   Не   понимаю,   какое  все  это имеет отношение  ко  мне?  -

высокомерно проронила лисица.

    Впервые Камио пришло в голову, что происхождение у него довольно

сомнительное   и   что  жители  леса  могут  отнестись   к   нему  с

пренебрежением.  Раньше он и думать не думал,  что пригородные лисы,

все интересы которых вертятся вокруг мусорных бачков  за рестораном,

лисы,  считающие отжившим вздором древние традиции  и  законы своего

племени, уступают в благородстве своим лесным собратьям.

    - Ты здесь ни при чем,  конечно, - растерянно пробормотал Камио.

- Совершенно  ни  при чем.  -  Вдруг его озарило вдохновение. - Если

только гостеприимство в этих краях не в обычае.  Я здесь чужой,  мне

нужен твой совет. Нужна твоя помощь. Неужели ты мне откажешь?

    Взгляд  лисицы  немного  смягчился,   хотя  по-прежнему светился

надменностью.

    - Я попробую тебе помочь,  только выражайся точнее. Пока я так и

не поняла толком, что ты от меня хочешь.

    Тут Камио прорвало  -  набравшись смелости,   он точно кинулся в

омут.  Он тараторил и тараторил,  захлебываясь в потоках слов,  пока

ледяной взгляд лисицы не остудил его пыл. Тогда только он понял, что

горячность сослужила ему недобрую службу.

    - Чего я хочу? Конечно, иметь дом, подругу, которая делила бы со

мной радости и невзгоды.  Я долго жил один, отвык от общества других

лис, и, наверное, со мной будет не так просто ужиться. Но странствия

мне надоели.  Теперь  я  мечтаю  об  одном - осесть в хорошем месте,

вроде этого леса, завести опять семью, жену, детенышей. Понимаю, мои

слова тебя удивили.  Мы ведь совсем не знаем друг друга.  Но когда я

увидел тебя в ореоле закатных лучей,  твоя красота поразила меня. О,

как ты хороша! Твоя шуба так и сверкает в алых отблесках...

    Камио заметил льдинки,  блеснувшие  во  взгляде лисицы,  на него

ощутимо повеяло холодом,   но  он  не мог остановиться и с отчаянием

продолжал:

    - Ты такая изящная,  хрупкая...  В жизни таких не видел!  И твой

запах  -  он дурманит меня,  так что голова идет кругом.  А голос...

Поверь, ни один соловей не может сравниться...

    - Значит,  хочешь опять завести семью.  Похвальное намерение,  -

перебила его лисица. Высокомерие, сверкающее в ее взгляде, сменилось

откровенным презрением.  -  Я тебя сразу раскусила.  Повидала  я  на

своем  веку  вашего брата,  ш а л о п у т о в.   Все  вы одного поля

ягоды.

    - Как, как ты меня назвала?

    -  Ш а л о п у т о м,   как  же еще.  Знаю,  сами-то  вы  любите

величать себя странниками.  Вы времени даром не теряете. Куда бы вас

ни занесло,  подкатываетесь  к  первой приглянувшейся  вам  лисице и

начинаете  клинья подбивать.   Не  сомневаюсь,   в  чужих краях  так

называемых жен у тебя не меньше дюжины.  А тебе и забот мало:  какая

из них подвернется - та самая любимая,  красивая, изящная... Язык-то

у тебя  без  костей.  Только  в  этот раз тебе не повезло - не на ту

напал.   Хоть   я   и  с и д у х а,   домоседка,   над  которыми  вы

насмехаетесь,  лучше я весь свой век проживу б о б ы л и х о й,  чем

стану твоей подружкой.   Я  с первого взгляда поняла,   что ты собой

представляешь,  - воображаешь себя лихим красавцем,  а на самом деле

пустозвон и зануда. Так вот, приятель, как бишь тебя - если только у

тебя есть имя. Меня лестью не проймешь. И я вовсе не хочу делить дом

с бродягой,  который явился неизвестно откуда,  позабавится чуток, а

потом ищи ветра в поле. Все. Не трудись желать мне доброй ночи.

    Лисица повернулась  и  отправилась в глубь леса.  Секунду спустя

лис обрел дар речи и хрипло выкрикнул ей вслед:

    - Камио!

    Незнакомка повернулась с таким разъяренным видом, словно слух ей

резануло страшное оскорбление.

    - Что-ооо? - протянула она.

    - Мое имя - Камио.  Ты так замечательно говорила,  я заслушался.

Знаешь,  в гневе ты еще прекраснее. Жаль только, что я стал причиной

этой вспышки. Но послушай, с чего ты взяла, что я ш а л о п у т, или

как  вы  тут называете странствующих лисов?   У  меня  на  родине их

называли долгобродами.   Я  самый обычный лис,  хотя история у меня,

спору нет,  необыкновенная.  Поверь,  мне вовсе не хотелось покидать

родину   и   отправляться  в  путь,  только моего согласия никто  не

спрашивал.  Люди поймали меня,  схватили,  усыпили,   и  очнулся я в

клетке.   Не  знаю,  откуда я родом,  где он,  мой край,  а знал бы,

отправился  бы туда не откладывая.  В зрелые годы не слишком приятно

начинать жизнь сначала,  без дома,  без подруги.  Но узнать, где моя

родина,  и попасть туда у меня не больше шансов,  чем у летучей мыши

прозреть. Мир слишком велик и необъятен. Я попробовал жить в городе.

Но  это  не  по  мне.  Тогда я сел на поезд,  уехал прочь и оказался

здесь. Здесь мне понравилось. И я твердо решил здесь остаться. Но не

успел  я  войти  в лес,  как один из местных,  тип по имени А-магир,

попытался взять меня на испуг.  Пришлось задать ему трепку. А теперь

меня самого  на славу отделала лисица.  Должен заметить,  это весьма

заносчивая особа,  которая почему-то вообразила,  что может смотреть

на меня сверху вниз,  хотя  не  видела  и  половины  из того,  что я

повидал,  не испытала и половины того,  что я испытал. Позвольте вам

заметить  на  прощание,  мэм:  в клетке с мартышками встретишь более

радушный прием,   чем в вашем лесу.  Что ж,  надеюсь,  я и без вашей

помощи не пропаду.

    - Что это за мартышки такие? - растерянно переспросила лисица.

    - Существа,  очень похожие на людей, но покрытые шерстью. Мозгов

у них в головах чуток побольше, чем у их лысых собратьев. Но тоже не

слишком  много,   -   добавил  лис,   вспомнив  пустую  болтовню   и

бессмысленные визги мартышек  и  то,  как самозабвенно они подражали

человеческим повадкам.

    - А почему у тебя такое странное имя - Камио?

    - Я же сказал, я родом издалека.

    - Насколько  мне известно,  все лисицы-самки в этой стране носят

имена, начинающиеся с буквы О, а лисы-самцы - с буквы А.

    - Но я не из этой страны.  Не спрашивай, как я попал сюда, этого

я и сам не знаю толком.  Слыхал, будто меня перевезли по воздуху, на

железной  птице,   -   люди  сами делают таких птиц  и  называют  их

самолетами. Но что-то мне не верится, что я побывал в небесах.

    - А ты правда подрался с А-магиром?

    -  Да,   пришлось поучить его уму-разуму.  У этого вашего Магира

слишком длинный язык.  Похоже,  он предпочитает перебранку драке, но

там, откуда я родом, лисы не привыкли тратить слова впустую.

    Они долго стояли  в  сумерках;  лишь несколько ярдов отделяло их

друг от друга,  и лисица не сводила с Камио изучающего, пристального

взгляда.  Сейчас  она уже не казалась такой надменной,  но держалась

по-прежнему подчеркнуто отчужденно,  словно  их  разделяла невидимая

стена   и  Камио совершил святотатство,  попытавшись преодолеть  ее.

Камио  и  сам  не  знал,  почему он так робеет перед этой гордячкой,

почему она внушает ему благоговейный трепет,  но это было так.  Зато

лис твердо знал,   что хочет ее,  хочет всем своим существом.  Хочет

звать  своей   эту   высокомерную,    самоуверенную  лисицу,     чья

блистательная  родословная наверняка восходит  к  первому лисе-лису,

великому Менксито,  благороднейшему из благородных. Хочет, чтобы она

была рядом, когда он спит и когда он охотится, хочет...

    Камио с трудом сдерживал нахлынувшие на него чувства.  Он знал -

сейчас вовсе не время для спаривания.  Но при мысли,  что пора любви

не за горами, что она наступит для них обоих, голова у лиса начинала

кружиться.

    - Тебя интересует что-нибудь еще?  -  Голос лисицы звучал теперь

несколько приветливее.

    - Да. У тебя есть друг?

    -  Нет.   И  я  не  собираюсь  его  заводить.  Этой зимой собаки

разорвали  на  части моего мужа.   А  все другие лисы  для  меня  не

существуют.  Ты,  Камио,  можешь начать жизнь сначала, но у меня для

этого нет ни сил,  ни желания.  Я решила жить в одиночестве до самой

старости, пока не превращусь в дряхлую б о б ы л и х у.

    Когда Камио впервые услышал из уст прекрасной лисицы собственное

имя,   по  спине  у  него пробежала дрожь.   Но он постарался скрыть

волнение и произнес как можно спокойнее:

    - Очень жаль,  что так случилось с твоим мужем. Кто его убил? Не

тот  ли  здоровый ублюдок,  которого  я  видел,  когда проходил мимо

большого дома за стройкой?

    Камио кривил душой.  На самом деле он возликовал, узнав, что она

одна.    В   такую  невероятную удачу даже трудно было поверить.   И

разумеется,  он ничуть не жалел о смерти какого-то лиса,  которого в

глаза не видел.  Он понимал,  что это не делает ему чести, и немного

стыдился.

    При упоминании об огромном псе шерсть на затылке у лисицы встала

дыбом.

    - Нет,  мужа моего убил не Сейбр, - сухо ответила она. - Но этот

негодяй тоже принес  мне горе.  Большое горе.  А теперь извини,  мне

пора. - И она скрылась в зарослях.

    Камио проводил  ее  глазами,  а потом пустился в пляс по залитой

лунным светом траве.  "У нее нет друга! Она одна! Она будет моей!" -

ошалев от радости,  выкрикивал он.  Потом, немного успокоившись, лис

окинул взглядом окрестности холма.  Так, что тут происходит? Судя по

всему,  скоро здесь вырастет город.  Новый город.   Что  ж,  жить по

соседству  с  городом  не  так плохо.  Город - это новые рестораны и

новые мусорные бачки.   На  новом месте  все складывается прекрасно.

Сегодня был удачный день.  Он повстречал очаровательную лисицу. Сбил

спесь   со   здешнего  забияки.    Все   идет  замечательно,  просто

замечательно.  Лучше  и  быть  не  может.  Конечно,   он  не слишком

приглянулся  этой лесной красавице,  которая  всю  жизнь провела  на

вольном воздухе,  пропитанном ароматами трав  и мхов,  среди зелени,

груш и яблонь.  Но это не беда.  Он все исправит!  Вскоре эта чудная

лисица,  с легкой поступью и гордо задранным носом,  обратит на него

свое  благосклонное внимание.  Жизнь здесь изменится,   в  этом  нет

сомнений.  И ей понадобится помощь лиса,  который привык к городским

улицам  и знает,  как выжить среди кирпичных стен и асфальтированных

дорог,  бешено мчавшихся автомобилей, бесчисленных башмаков, роликов

и колясок.  Да, ей очень пригодится спутник, который ориентируется в

море площадей и бульваров,  свалок,  аллей и крыш - именно крыш,  по

которым городские лисы пробираются,  перескакивая с одной на другую,

оставаясь незаметными для людей.  Быт,  нравы и обычаи этих каменных

лесов,  построенных людьми, известны ему до мельчайших подробностей.

Из  всех  диких  животных  лишь лисы  да  ястребы-пустельги способны

приспособиться  к  городской жизни.  Наверняка красавица лисица,   с

которой свела его судьба,  хорошо разбирается в лесных грибах,  но о

тех,  что растут у стен домов,  под могильными камнями,  на свалках,

она,  конечно,  и понятия не имеет. Разумеется, она ловко взбирается

на деревья.   А  вот пробовала  ли  она вскарабкаться  на  гараж или

проползти тридцать футов по водопроводному желобу?

    "Все будет так,  как я хочу! - пообещал сам себе Камио. - У меня

будет дом и семья. Судьба на моей стороне".

0

9

ГЛАВА 12

    О-ха и Гар лежали на опушке Леса Трех Ветров, среди диких трав и

цветов,  и грелись на полуденном солнышке. Гар не отрываясь наблюдал

за пчелой,  которая выделывала в воздухе головокружительные пируэты.

Перелетая  с  цветка  на  цветок,  она,  казалось,  нарочно петляла,

удлиняя свой путь.  То был один из восхитительных летних дней, когда

даже лисы забывают  о  своих заботах  и  тревогах  и  позволяют себе

понежиться,  подставив спины ласковым пальцам Лаская.  В эти дни они

предаются мечтам  о  том,  как души их обретут покой и безмятежность

посреди благоуханных зарослей Дальнего Леса.  Что до барсуков, они в

такие дни особенно склонны к философским размышлениям,  изобретениям

и совершению открытий.

    О-ха жила  с  барсуками довольно долго  и успела понять,  что ее

соседи - необычные создания. Они слагают глубокомысленные пословицы,

изрекают высокие истины,  проникают в непреходящие законы бытия, но,

когда  созерцательное настроение оставляет  их,   словно забывают  о

своих прозрениях  и ведут самую заурядную жизнь.  Порой в головах их

рождаются хитроумные,  замысловатые планы,  невероятные изобретения,

но они даже не пытаются осуществить их,  возможно,  потому, что лапы

их  слишком  неуклюжи,    но  скорее потому,   что  им нравится лишь

выдумывать, а не претворять в действительность.

    О-ха   эта   особенность барсучьего племени казалась чрезвычайно

странной.  Реальная жизнь словно  не  волновала барсуков,  живущих в

мире грез.  Мечтатели,  сказочники,  фантазеры,   они  были способны

измыслить  удивительные приспособления,   но  это  не  приносило  им

никакой ощутимой пользы. Барсуки не имели необходимого инструмента -

человеческих  рук,  способных  к  тонкой  и  кропотливой работе.   А

главное,    им   не хватало настойчивости  и  решимости.  Набравшись

смелости, лисица поделилась с Гаром своими наблюдениями.

    -  Ха, - хмыкнул старый барсук. - Вот и видно,  что ты лиса.  Вы

все,  рыжая братия,  wintrum geong.  Хватаете  по верхам,  не умеете

смотреть в корень.

    Барсук помолчал. Прищурившись, он следил за неутомимой пчелкой.

    - Мечты хороши сами  по  себе,   от  них нечего ждать пользы,  -

вздохнув,  продолжал он. - Глупо думать,  что они должны становиться

жизнью, что фантазии и грезы - отрада для ленивых. Ох, глупо, глупо.

Мечты - это такая же явь, как и то, что ты видишь вокруг. В жизни мы

ищем,  чем набить брюхо,  так?  Ищем и находим. Но и душа твоя порой

тоже бывает голодна,  ведь правда? Мечты, фантазии, сказки - вот чем

кормят душу. А без такой еды она погибнет. Поняла, лисичка?

    На земле виднелись какие-то причудливые рисунки: немногим раньше

барсук  пытался  объяснить  лисице,    как   действует   его   новое

изобретение,   с  помощью которого можно доставать мед из ульев,  не

беспокоя  пчел.    Но   О-ха  оказалась   не   слишком  внимательной

слушательницей,  а узоры линий и кругов, начерченные в пыли, нагнали

на нее скуку.  То, чему она не видела конкретного применения, лисица

считала ерундой. Барсук указал на свой чертеж:

    -  Видишь,   вот  чудесная идея.  Чтобы сделать такую штуковину,

потребуется пропасть палок, камней, прутиков и еще всякой всячины. И

все это должно крутиться,  натягиваться,  толкать одно другое. Зачем

мне возиться с этим?  Я и так знаю,  это отличная вещь, swefna cyst.

Вот  здесь,  -  и барсук тряхнул своей тяжелой головой,  -  все  это

работает,   вертится,  крутится,  поднимается,  опускается.  Никаких

сбоев,   и  вот мед уже в лапах,  пчелы спокойны,  все счастливы.  Я

представляю себе это, и я тоже счастлив. Душа моя довольна - для нее

мечта вкуснее, чем мед для брюха. Если попытаться сделать эту штуку,

- фыркнул барсук, - душе уже не будет так вкусно.  Получится вещь, а

мечта исчезнет.  Пусть уж лучше останется здесь,  в голове. Если она

выйдет наружу,  душе ничего не достанется.  Брюхо,  может, и получит

лакомый кусок, а душа потеряет.

    - Но эта вещь могла бы облегчить жизнь. Приносить пользу...

    - Может быть.  Только нас,  барсуков, не заботят излишества. Нам

не нужно того,   что могло бы пригодиться в жизни, - достаточно лишь

самого необходимого.  Глупо менять мечту  на пользу - так считаем мы

все, барсуки. Поняла?

    Лисица вздохнула:

    - Боюсь,  что не совсем,  но это не важно.  Ты думаешь так,  я -

иначе.  Это не повод для споров.  Нам нет нужды изменять друг друга.

Жаль только, что я не умею изобретать. Вот бы придумать какую-нибудь

ловушку и поймать этих проклятых собак - Хваткого и Сейбра. Уж тогда

бы я...

    - Тогда бы ты пожалела,  верь моему слову.  Напрасно ты думаешь,

что месть сладка. В ней нет отрады.

    - Легко тебе говорить,  Гар.  У тебя свои мечты,  у меня свои. В

них льется кровь моих врагов.  Душа  моя упивается этой кровью,  и я

счастлива.

    Барсук сокрушенно покачал головой:

    -  Это  не мечты,  лисичка.  Это кошмары.  Гони их прочь.  Кровь

никому не приносила счастья.

    И   он  вновь устремил взгляд  на  пчелу,  которая порхала между

цветов,   -   определенные оттенки привлекали  ее,   другие  же  она

игнорировала.  Голубые лепестки,  очевидно, нравились ей больше всех

остальных. Гар опять погрузился в созерцание.

    Из чащи  меж  тем вышла еще одна лисица.  То была О-лан,  старая

знакомая О-ха.  В лесу их с мужем называли идеальной парочкой,  и не

зря - они жили душа в душу, в полном согласии друг с другом, никогда

не ссорились.  "Тоска,  наверное,   всю жизнь вот так лизаться", - с

досадой думала О-ха при каждой встрече с ними.

    О-лан приблизилась,  грациозно петляя среди высоких трав, а Гар,

по-прежнему не сводя глаз с пчелы, что-то бурчал себе под нос, будто

спорил сам с собой.  Подойдя, О-лан первым делом щелкнула зубами и с

рассеянным видом проглотила пчелу.

    Барсук вскочил как ужаленный:

    - Ааах! Что ты наделала! Сожрала мое вдохновение! Эх ты, лисица!

Да что с тебя взять, невоспитанная особа! Съела мою фантазию, и хоть

бы хны!

    Испепелив О-лан презрительным взглядом,  барсук побрел в сторону

леса. О-ха окликнула его, но он, не оборачиваясь, раздраженно затряс

головой:

    - Твоя подруга съела мою мысль.  Я иду домой.  К зверям, которые

думают  не  только о брюхе.  Здесь,  с вами,  мне не место... - И он

скрылся за деревьями.

    -  Что это с ним? - пробормотала опешившая О-лан. - Что я такого

сделала? Неужели он взъелся на меня из-за какой-то пчелы?

    О-ха кивнула:

    -  Он же сказал - это была не просто пчела,  а его фантазия.  Он

смотрел на нее,  и в голове у него что-то зарождалось.  Не знаю что,

но  для  него это было очень важно.  Ладно,  не переживай,  ты же не

нарочно.

    О-лан опустилась на землю рядом с О-ха.

    - Мне так жаль,  что он расстроился. Будь добра, передай ему мои

извинения,  хорошо?  Меньше всего  на  свете мне хочется кого-нибудь

обижать.

    - Знаю, знаю.

    Довольно долго  обе  лисицы молчали.  О-ха догадывалась  - О-лан

проделала немалый путь отнюдь не для того, чтобы убить лишнее время.

Безучастное,  непроницаемое выражение,  застывшее на морде О-лан, не

предвещало  ничего  хорошего.   Наверняка,  решила О-ха,  сейчас  ее

попросят о каком-нибудь обременительном одолжении.

    -  Ну  так  что же? - не выдержала наконец О-ха. - Я полагаю,  у

тебя ко мне дело?

    О-лан бросила на нее удивленный, простодушный взгляд.

    - Что ты,  что ты, - недоуменно округлив глаза, возразила она. -

Просто захотелось немного поболтать  с  тобой.  Иногда  так  приятно

перекинуться парой слов с хорошей знакомой. Мы ведь с тобой давно не

виделись,  О-ха.   Как поживаешь?  Что новенького?  Не думаешь,  что

пришла пора оставить барсучий городок  и  перебраться  в собственную

нору?  По-моему,  тебе  не  слишком хорошо живется  с этими надутыми

ворчунами.  Вечно они не в духе.  Может,  злыми их и не назовешь, но

общаться с ними не тянет, правда?

    -  Да  нет,   я  к ним привыкла.  Они славные звери - спокойные,

сдержанные.  Конечно,  немного замкнутые и от этого на первый взгляд

кажутся угрюмыми.

    - Вот как? - О-лан слегка дернула ухом. - Спорить не стану. Кому

и знать барсуков,   как  не тебе.  Взгляни только,   что  сталось со

с в о и м, - перевела она разговор,  указывая на развороченную землю

вокруг холма. - И поля наши, и луга - все погибло.

    Внизу  виднелись  недостроенные  дома,   среди   куч   глины   и

непроходимой  грязи   уже   намечались  будущие  улицы.    Строители

торопились,   -  как видно,  люди хотели поселиться  в  новом городе

прежде,  чем наступит зима.  Работа кипела и днем и ночью.  Хотя Лес

Трех Ветров пока не тронули,  среди зверей ходили упорные слухи, что

их убежище не останется в покое.  Камио,  лис-переселенец, прибывший

прямо из города, утверждал, что люди, судя по всему, превратят лес в

парк.   Так  они называют место,   где резвятся их детишки и где они

выгуливают своих собак.  Наверняка они прочистят лес,  сказал Камио,

уничтожат густые заросли, вырубят множество деревьев, проложат аллеи

и дорожки.  Правда,  опыт нового лиса подсказывал, что целые участки

леса  люди  сохранят,   -   им  нравится иметь посреди своих городов

островки дикой природы.

    - Хорошо  бы,  они устроили здесь заповедник, - говорил Камио. -

Это такой лес,  куда людям вход запрещен.  Лишь немногие,   те,  что

любят наблюдать за животными, допускаются туда, и то не с ружьями, а

с биноклями.   Но боюсь,  выйдет иначе.  Похоже,  наш лес окажется в

самом центре нового города,  и, как его не ограждай, всегда найдутся

нарушители, которым плевать на все заборы и запрещающие надписи.

    О-ха  не  виделась  с  этим всезнайкой Камио  с тех пор,  как он

пристал   к  ней  на  опушке леса,   и,   хотя другие лисы постоянно

передавали  ей  его рассказы,  считала,   что этой болтовне не стоит

придавать особого значения.  Конечно,  вряд  ли  он плетет небылицы,

чтобы завоевать уважение и почет,  великодушно решила она, но в том,

что он ошибается,  нет никаких сомнений. Пока что ни один человек не

проник  в  Лес Трех Ветров,   и  нет оснований полагать,   что  люди

посягнут  на  владения диких зверей.   К  тому  же  что-то  с трудом

верится,  чтобы сад - а этот парк,  про который заливает Камио, судя

по всему,  самый обыкновенный  сад  - был открыт для всех людей,  их

собак  и  детенышей.  Сады прилегают  к частным домам,  в них гуляют

только  их  хозяева.  Наверняка этот самоуверенный выскочка  все  на

свете перепутал и теперь не хочет в этом сознаться.  О-ха терпеть не

могла хвастунов, а этот Камио, похоже, любил пускать пыль в глаза.

    -  Да,   все  это очень печально, - заметила О-ха. - Мы лишились

проторенных троп,  по которым ходили еще наши предки. А сколько там,

в с в о е м,  было укромных местечек,  ложбинок,  родников,  ручьев.

Теперь   все   пропало.   Среди  этих  кирпичных  стен   не   больно

разгуляешься.  С каждым днем их все больше и они подступают к нашему

холму все ближе.

    О-лан согласно кивнула:

    -  Да,  кто бы мог подумать,  что так случится.  Жду не дождусь,

когда кончится эта толчея и суета. Кстати, знаешь, Камио утверждает,

когда люди поселятся  в  новом городе,   нам всем будет легче добыть

еду.    Оказывается,   городские  жители  выбрасывают  ужасно  много

съестного.   Они  совсем не похожи на фермеров,  которые все отбросы

отдают курам  и  свиньям  или  так бедны,   что  трясутся над каждой

крошкой.  Горожане им не чета.  Все они богаты,  как те, что живут в

усадьбе, только совсем не злые.

    - "Камио!  Камио!  "  Со всех сторон только  о  нем и слышишь, -

огрызнулась  О-ха.  -  Меня  уже  тошнит  от  этого имени.  Если  он

вообразил, что все на свете знает, это его дело. Но вы-то все почему

смотрите ему в рот, понять не могу.

    О-лан удивленно выкатила глаза:

    -  Конечно,  Камио знает  не  все  на  свете.   Но  он вовсе  не

претендует  на  это.  Просто  он  много повидал,  сам жил в городе и

разбирается, что там к чему.

    -  Да,   если его послушать,  так оно и есть, - пренебрежительно

фыркнула О-ха.

    -  По  моему,   у нас нет никаких причин ему не доверять.  И чем

только тебе не угодил Камио,  О-ха?  Слышала бы ты, как он говорит о

тебе. С таким уважением... и даже с восторгом.

    - Неужели? - торопливо спросила О-ха,  пытаясь загасить искорку,

вдруг вспыхнувшую в ее груди.

    -  Да,   с восторгом.   На  твоем месте  я  бы обратила  на него

внимание.  Поверь мне,  О-ха, ты слишком долго живешь одна, а в твои

годы...

    - А,  все ясно!  Что,  О-лан,  решила стать свахой? - насмешливо

перебила О-ха. - Помочь одинокой бедняжке О-ха найти дружка? Спасибо

за хлопоты,  только зря стараешься. Мне нравится жить одной. Свободы

больше, забот меньше. Поняла?

    - Что тут не понять.  Всем известно,  мы, самки, можем прекрасно

обходиться без самцов. Но подумай о детенышах, О-ха. Взгляни на моих

лисят.  Неужели ты не хочешь таких же? Это же самое большое счастье,

какое только есть в жизни.

    -  Не  сомневаюсь, - отрезала О-ха. - Но с меня хватило счастья.

Не надо мне больше ни самцов, ни детенышей.

    О-лан, явно огорченная, собралась уходить.

    - Дело твое.  Что ж,  мне пора.  Детеныши ждут. Представляешь, я

уже учу их охотиться.  Все схватывают на лету,  но ленивые ужасно. С

тех   пор   как  на  нас надвинулась ж и в о п ы р к а,   все  пошло

кувырком.   Мои  лисята твердят:   раз  рядом город,  у них не будет

надобности охотиться.  Они, мол, станут подбирать на улицах отбросы.

Признаться,   мне  все  это  очень не по душе.  По-моему,  что бы ни

случилось, мы не должны утрачивать охотничьи навыки, верно?

    - Золотые слова!  - воскликнула О-ха. - Уж эти мне пришлые лисы,

от них вся беда.  Говорят они красиво и мутят всем головы,  особенно

молодым.   Им  наплевать,   что  у нас своя история,  свои традиции,

завещанные предками.  Нет,  добру  они  нас не научат.  Куда годится

лиса,  которая  не  умеет  ни охотиться,  ни искать грибы,  корешки,

съедобные растения.  Пропадет почем зря.  А эти бродяги хотят, чтобы

мы плясали  под  их дудку,  забросили  бы  охоту  и  гонялись  бы за

людскими подачками.

    О-лан растерянно заморгала:

    -  Ну  ты даешь,  О-ха!  Неужели  это ты про Камио?  Он вовсе не

говорил,   что  надо забыть про охоту.  И кстати,  он сам прекрасный

охотник.  Поверь,   он  и думать  не думал подстрекать нас разрушить

традиции, утратить все навыки и умение. Это все детеныши - с ними не

стало никакого сладу.  Подросли, вот им и кажется, что они все знают

лучше родителей. Они, мол, сами с усами, а родители свое отжили.

    -  И  все  же,   полагаю,   тут не обошлось без дурного влияния,

которому надо положить конец.

    - Не буду с тобой спорить. - С этими словами О-лан направилась в

сторону леса.

    А  на следующий день в лес ворвались охотники.  Лежа в барсучьем

городке,   в собственной спальне,  О-ха услышала знакомый рев горна,

топот копыт,  злобные крики собак  и  замерла,  точно оцепенев.  Гар

поднялся к выходу, высунул нос наружу, понаблюдал за происходящим и,

вернувшись,   сообщил,   что  наверху кипит настоящее сражение между

людьми.  Какие-то люди преградили дорогу всадникам.  Мало того,  они

распылили   по  земле жидкость,  сбившую собак  со  следа.  Охотники

растерялись,  началась потасовка, некоторые пустили в ход хлысты, но

тут подоспели рабочие  со  стройки  и  тоже ополчились на всадников.

Похоже,   их  очень разозлило,   что  те  во весь опор проскакали по

недостроенному городу, повалив дощатые изгороди.

    - Ох, ну и заваруха! - воскликнул старый барсук.

    Никогда еще О-ха не видела его в таком возбуждении.

    - Что творится!  Как они набросились друг на друга! Сколько живу

на свете, а такое вижу в первый раз! А собаки словно с ума посходили

- носятся без толку,  визжат,  вопят,  бранятся. Славная потеха! Как

они трясли головами, когда вонь ударила им в носы! - И старый барсук

изобразил собаку,  учуявшую крайне неприятный запах.  -  А потом все

как завертелись  на  месте!  Умора,   да  и только!  - И он принялся

кружить  по  спальне.  - Да,  приятно было посмотреть.  Жаль,  ты не

видела, О-ха.

    Лисица чуть приподняла голову с лап:

    - Я...  Мне страшно.  Вспомнила ту охоту и все,  что случилось с

моим бедным А-хо... Я боюсь... так боюсь...

    Барсук понял,   что рев горна,  лай охотников и визг собак вновь

заставили  лисицу  пережить смертельный ужас,  который  ей  довелось

испытать в прошлом.

    - Да,  да, - сочувственно пробормотал он. - Бедняга.  Но бояться

нечего.  Я же сказал, все кончено. Думаю, охотники больше никогда не

вернутся сюда. Вот бы рабочие подожгли их проклятое логово, усадьбу,

- славный был бы костер.

    - Огонь никогда не приносил добра, и ты сам это знаешь, Гар.

    Барсук затряс своей громадной головой:

    - Правда твоя, лисичка. Иногда мне на ум взбредают глупости. - И

он ушел, оставив О-ха в одиночестве.

    Некоторое время спустя,  убедившись, что наверху все стихло, она

решила подняться  и  посмотреть своими глазами,  что делается вокруг

холма.   Вечерело,  рабочие расходились,  запирая  на  ночь сараи  с

инструментами,  огромные машины смолкли и замерли.  Странно,  почему

рабочие  не использовали свои могучие машины в схватке с охотниками,

мелькнуло в голове у О-ха.  Впрочем,  люди,  разбираясь между собой,

тоже,  по всей видимости,  следуют определенным правилам. Хоть они и

невежды,  кое-какие представления о культуре, законах и традициях не

чужды даже им.

    В  небе  взошла  луна,   залив  землю  бледным светом,   и  О-ха

направилась  к ферме,  осторожно пробираясь между машинами,  которые

распространяли резкий запах железа. Она знала, что старый фермерский

пес Джип умер  в самом начале лета и его место заняла другая собака.

С преемником Джипа она еще не встречалась и,  честно говоря,  отнюдь

не  горела  желанием  познакомиться.  Приблизившись  к  ферме,   она

увидела,  что собака сидит на цепи около своей конуры. Вид у пса был

такой понурый,   что  О-ха,   при всей своей закоренелой ненависти к

собакам, ощутила мгновенный проблеск жалости. Какой печальный удел -

всю жизнь просидеть  на  цепи,  быть пленником,   чей  мир ограничен

участком в несколько футов. Камио пришлось еще горше, вдруг подумала

она. И как только он выдержал заточение? Она бы разорвала себе живот

зубами,  совершила  бы  ритуальный рванц, - лучше смерть,  чем такая

пытка.  Видно, Камио очень хотел выжить и не переставал надеяться на

лучшее.    А   еще  говорят,   лисы  живут  только одним днем  и  не

задумываются о будущем.

    Притаившись    за   одним   из   амбаров,    лисица  внимательно

рассматривала пса. О-ха он сразу показался знакомым.

    Внезапно собака почуяла запах лисицы и повернулась в ее сторону.

О-ха приготовилась задать стрекача.  Сейчас  пес  поднимет крик,  и,

того и гляди,  из дома выскочит фермер с ружьем.  Но пес, к немалому

удивлению лисицы, и не думал поднимать шум. Вместо этого он тихонько

спросил:

    - Кто здесь? Никак лиса?

    - Да, - ответила сбитая с толку О-ха.

    - А, - лениво вздохнув, пес опустил голову на лапы.

    О-ха окончательно растерялась.

    - Почему  ты не зовешь хозяина? - возмутилась она. - Сам знаешь,

я  сюда  не  просто  так  пришла.  Хочу украсть цыпленка.   А  то  и

нескольких.

    - Попробуй. Если сунешься к цыплятам, я закричу. А может, и нет.

Зависит от настроения.

    Изумленная лиса ушам своим не верила.

    - Но ты же сторожевой пес. Твой долг - охранять ферму.

    Он презрительно фыркнул,   с  шумом выпустив воздух  из глубоких

ноздрей:

    - Сторожевой пес!   Как  бы  не так!  Да будет тебе известно,  я

охотник,  прирожденный охотник.  Уж верно, загнал на своем веку куда

больше лис,   чем  ты сожрала цыплят.   Я  возглавлял свору гончих -

мчался  за  лисами,  догонял их,  хватал,  вгрызался в горло и рвал,

рвал, рвал...

    - Хватит! - выдохнула лисица.

    Пес гордо вскинул голову:

    - Да, мое имя Хваткий! Так ты знаешь меня, лиса! Значит, славное

имя Хваткий  все еще гремит среди лисиного племени?  Оно по-прежнему

вселяет ужас в вашу братию?

    -  В  конце зимы  ты  убил моего мужа,  -  процедила О-ха. - Шла

охота.  Вы гнали меня по дороге, я скрылась в лесу, и муж мой принял

погоню на себя. Ты несся впереди всех. И ты убил его.

    - Увы,  нет.  Мне уже давно не удавалось поймать лису. Поймать и

прикончить. Поэтому я и оказался здесь, на этой проклятой ферме. - И

пес  с  отвращением огляделся вокруг.  -  Меня посадили  на  цепь  в

наказание. Решили, я больше не гожусь для охоты. И вот я болтаюсь на

привязи  и чещу языком с лисами.  Наверное,  тебе приятно видеть мое

унижение:  Хваткий,  главарь собачьей своры, герой сотен охот, сидит

на цепи! Представляю, как ты рада.

    О-ха вспомнила, что А-хо действительно погубили не собаки, - его

выкопали  из  норы конюхи,  убили лопатами  и  потом,  уже мертвого,

бросили гончим.

    - Ничего я не рада. Я тебя ненавижу, это верно. Только сидеть на

цепи - удовольствие,  которого я и врагу не пожелаю.  Давай,  кричи,

пусть твои хозяева узнают, что здесь лиса.

    Хваткий сморщил нос:

    -  Вот  еще.  Буду  я  для них стараться.  Шатайся здесь сколько

влезет.  Только к курам и уткам не приближайся, иначе пеняй на себя.

Хотя я и на цепи,  но в жилах моих течет благородная кровь.  Старая,

но благородная.   Да и ко мне не подходи.  Меня с малых когтей учили

убивать. И я мигом перегрызу тебе горло.

    - Знаю, - проронила лисица.

    Вняв предостережению пса,  О-ха обогнула ферму и нашла несколько

х а н ы р о в,  висевших на проволочной изгороди в загоне для скота.

Удивленные  коровы,  выпучив глаза,  наблюдали,   как  лисица дважды

накрыла добычу своей тенью,  прежде  чем сорвала ее с проволоки.  Но

они не проронили ни слова, тем более что рты их были заняты: они без

устали жевали,  жевали и жевали.  Какие глупые твари, подумала О-ха,

но не стала делиться с коровами этим своим наблюдением.

    Дойдя до пруда, лисица исполнила ритуальный танец, утолила жажду

и  вернулась   в   барсучий городок.   Она  тщательно выполнила  все

предосторожности,   сопутствующие  входу   в  нору,  -  хотя О-ха  и

пользовалась гостеприимством барсуков,   она  свято чтила  все лисьи

обычаи    и   должным  образом  совершала  обряды,    обеспечивающие

безопасность жилища.  Когда  она  вернулась,  у барсуков было что-то

вроде собрания,  и прежде, чем уснуть, лисица долго прислушивалась к

их странной тяжеловесной старомодной речи.

    Как и всегда,  пробуждение было мучительным:  ей вновь казалось,

что А-хо жив и лежит рядом с ней. Но сегодня она быстрее опомнилась.

Быть может, причиной тому была ночная встреча с Хватким.

    Лисица выбралась  из  барсучьего городка  и отправилась в гиблое

место А-хо  -  она делала  это  во второй раз со дня смерти мужа.  С

трепещущим  сердцем   она   несколько   раз  пересекла клочок земли,

пропитанный кровью А-хо. Все ее существо впитывало скорбный дух того

места.  "Я пришла, чтобы отдать А-хо дань уважения", - говорила себе

лисица.  Но в глубине ее души шевелилось смутное,  неясное чувство -

ей надо получить его одобрение...  для чего-то... или для кого-то...

Всем окружающим О-ха казалась суровой и непреклонной лисицей, стойко

переносящей любые испытания,   но  душа  ее изнывала от одиночества.

Спору нет,  барсуки были очень добры, а с Гаром они стали настоящими

друзьями, но О-ха тосковала по семье.

    Лисица молчала, но мысли, скорбные мысли, обращенные к погибшему

А-хо,  лились прямо из ее сердца. Ей так хотелось, чтобы он подал ей

какой-нибудь знак.  Тогда  она  поняла  бы,   одобряет  он ее тайное

желание или считает его предательством.

    Но ничего не произошло. Живые сами должны решать, как им жить, и

не спрашивать совета у мертвых.  О-ха вернулась домой разочарованная

и растерянная, хотя и не признавалась себе в этом.

    "А-хо знает,   что  у меня  на душе, - мысленно повторяла она. -

Остальное не важно".

    Потом  ей опять приснился кошмар.  За ней гнались,  она пыталась

бежать,  но лапы ее дрожали и подгибались от ужаса. Она оказалась на

пустоши,   залитой  ярким светом.  Потом путь  ей  преградили черные

стены, похожие на...





    ГЛАВА 13

    Лето кончилось.  По лесу,  словно громадный взлохмаченный зверь,

уже разгуливал Запасай.   В сумерки зеркальная гладь реки зажигалась

алыми отсветами. Спелые орехи и фрукты дождем падали на землю. Город

вокруг Леса Трех Ветров  рос не по дням,  а по часам,  там возникали

все новые улицы  и  дома,  и в некоторых из них уже поселились люди.

Дороги,  впрочем,  были по-прежнему разворочены, и повсюду виднелись

кучи  строительного мусора,  щебня  и  глины.  Летом многие животные

оставили родной  лес и отправились на поиски более спокойного места.

Однако были  и такие,  что старались не обращать внимания на людское

вторжение  и,   пока  это возможно,  жить так,  как они жили всегда.

А-конкон,   лис-философ,   которому  являлись  пророческие  видения,

полагал, что это наиболее разумный и достойный выход.

    Родился А-конкон на дальнем берегу реки, в подполе церкви, шпиль

которой  был  виден  из  леса.  Когда  над  водой поднимались облака

тумана,  долины тонули в молочной дымке и лишь золотистая игла шпиля

светилась в небе.  При рождении лисенок был наречен А-кон, но, когда

ему было всего три месяца от роду,  к имени его был прибавлен второй

слог,  - уже тогда его мать поняла,  что сын ее наделен необычайными

способностями.   Говорили,    что  А-конкон способен распознать  все

цветовые оттенки, доступные человеческому глазу. Не зря детенышем он

лежал под огромным витражным окном,  которое в лучах солнца сверкало

всеми цветами радуги и бросало на каменный пол яркие тени. Тогда же,

в детстве,  прислушиваясь  из  своего подпола к церковной службе,  к

песнопениям  и  звукам органа,  лисенок сумел проникнуть  в  людские

таинства и постичь людские святыни.

    Когда лисята подросли,  родители увели их из церкви, но А-конкон

нередко возвращался туда,  чтобы предаться размышлениям под огромным

крестом,   насладиться  мелодичными  звуками  хора,  побродить среди

могил.  Люди привыкли к присутствию лиса и не гнали его,  как в свое

время  не  стали тревожить лисицу,  родившую детенышей  в  церковном

подполе.  Камни древнего здания нашептывали лису свои тайны - тайны,

освященные музыкой органа,  сиянием позолоты и благовониями.  Зверь,

несведущий в людских обычаях,  не способен понять эти откровения, но

для склонного к мистике А-конкона они стали истинным прозрением. Ему

казалось,   разрезающий  небеса шпиль несет сверху священное знание,

что отпечатывается яркими письменами на полу церкви.

    -  Людские  святыни отвергают нас,  зверей,  -  сообщал А-конкон

другим лисам. - Людям не надо знать,  что у нас тоже есть взыскующий

высоких озарений дух и полная скорби душа.  Мне не известно,  на чем

зиждется человеческая вера,   ибо  на свете  нет зверя,  понимающего

людской язык. Но я чувствую: людям открыто нечто важное и этим своим

знанием они не хотят делиться с нами.  Одно скажу:  возможно, первым

на земле был вовсе не А-О, наш великий предок...

    Подобные  еретические утверждения отнюдь  не  снискали А-конкону

почет  и  уважение  в  лисьем обществе.  Напротив,   он  был признан

умалишенным,   и долгое время все добропорядочные лисы сторонились и

избегали  его.   Однако А-конкон хранил верность своим воззрениям  и

упорно продолжал проповедовать смутные  и  невразумительные теории о

Высшем существе, которому подчинены судьбы мира и всех живых тварей.

А-конкон неколебимо верил  в  святость земли  и  всего,  что живет и

произрастает  на ней, - за исключением людей и созданий рук людских.

Человек,  утверждал лис-философ, надругался над природой, восстал на

нее, совершив непростительное кощунство.

    -  Жизнь  лисиного племени должна быть проникнута аскетизмом,  -

внушал А-конкон  тем  немногим,   кто соглашался его слушать. - Нам,

лисам,   следует  воспитывать   в   себе умеренность  в  желаниях  и

воздержание,  не ублажать свое бренное тело такими излишествами, как

тепло и сытость. Отвергать же все преходящие блага...

    Эта сторона  его учения была,  по крайней мере,  понятна простым

лисам   и  некоторыми даже одобрялась,  хотя,  конечно,  большинство

полагало,   что  А-конкон чересчур категоричен  и  заходит  в  своих

требованиях слишком далеко.   Он,   к примеру,  утверждал,  что лисы

должны  спать   под  открытым небом  в  любую погоду  и  никогда  не

осквернять своей утробы остатками человеческой пищи.

    - ... Сии нечестивые отбросы запятнают ваши души, и когда придет

ваш  час,   великий  лисий  дух  отвергнет вас.   Вам  не будет дано

позволение войти  в  благословенные кущи Дальнего Леса,   что  после

смерти приемлют праведников.  Лишенные слуха,  зрения и обоняния, вы

будете  осуждены  вечно  скитаться  по  тоскливым просторам Небытия.

Скройтесь же в чащах и зарослях,  о лисы,  живущие на земле, и пусть

семена,   принесенные  ветром,   усеют ваши шкуры.  Пусть колючки  и

репейники вопьются  в ваш мех.  Пусть ветки хлещут ваше рыжее чело и

белоснежную грудь  -  вам  это  будет  в  наслаждение,   ибо вы дети

природы.   Вы  не подчинились владычеству людей и до скончания веков

останетесь солью,  посыпаемой на людские раны.  Вы - глина,  которую

человеческие руки не способны мять по своему разумению. Пока вы живы

и свободны,  люди знают,   что  не весь  мир подвластен их прихотям.

Пусть  же  хвосты ваши гордо реют  над  полями  и лугами,  напоминая

людям,  что природа никогда не покорится им всецело.  О возлюбленные

дети матери-земли,  совершенные и прекрасные! Золото осени, отблески

огня играют на ваших шкурах. Идите же и припадите к влажной глине, к

земле вашей родины. Пусть святая, древняя почва налипнет на ваш мех,

засохнет  на  ваших челюстях.   Да пребудет природа с вами вечно,  о

лисы!

    Порой  А-конкон  рассказывал  своим немногочисленным ученикам  и

последователям,   что  давно,  задолго до того,  как лисята похитили

виноград,  лисы были совсем другими.  Такие доблести,  как хитрость,

коварство  и  изворотливость,   не  были тогда  в  чести  у лисиного

племени.   Но  даже человек,  давший имена всем растениям и животным

тварям,   не  мог сравниться  в  мудрости  и прозорливости с лисами,

гордыми и отважными охотниками.

    К тому  же  лис-философ  был  известным знатоком трав,   он умел

исцелять  многие  недуги:  знал,  какие травы помогают  от  резей  в

животе,   какие чистят кровь,  какие возвращают утраченные силы.   В

целебных свойствах растений разбирались многие лисы, но с А-конконом

никто из них не мог тягаться. Глубина его познаний не только внушала

благоговейный трепет,   но  и настораживала  -  ведь никому  не было

известно,       каким   образом   подобная   премудрость   открылась

лису-философу.  Травами  он  лечил  не  только телесные хвори.  С их

помощью  он  мог избавить от дурного настроения,  проникнуть в тайны

будущего  и  даже вернуть потерянные души.  Некоторые лисы полагали,

что  тут не обошлось без колдовства и прорицатель общается с духами,

живущими на темной стороне луны.

    Но  все  же никто не мог отрицать,  что советы А-конкона нередко

были исполнены глубины и благоразумия.

    - Живите в гармонии со своим телом,  настройтесь с миром на один

лад,  -  проповедовал лис-философ.  -  Подавляйте  в себе обиды,  не

растите злобу,  во всем, что бы ни случилось, старайтесь видеть лишь

доброе.  Принимайте мир и себя в мире.  Помните, ненависть разрушает

дух, а злоба преграждает путь к совершенству.

    Но  хотя  некоторые лисы  и  прислушивались  к  речам А-конкона,

никто,  подобно лису-философу,  не стал спать под открытым небом, на

снегу,  никто не внял запрещению поедать отбросы, которыми так легко

поживиться вблизи людского жилья.  У лис находились весьма серьезные

возражения  против  учения  А-конкона:  слабые телом,  говорили ему,

могут поплатиться жизнью,  если откажутся  от  нор  и подставят свои

ненадежные шкуры ледяному дыханию Завывая.   На это он отвечал,  что

смешно дрожать  за свою жизнь и бояться смерти,  которую каждая лиса

должна принимать  как  награду.  Смерть - это не поражение в битве с

жизнью, это победа духа.

    Однако,  хотя А-конкон  и превозносил смерть,  он всегда помогал

своим недужным собратьям и по праву слыл весьма искусным лекарем.  И

все  же  захворавшие лисы боялись его и обращались к нему неохотно -

лишь когда  им становилось совсем уже невмоготу.  Выслушав болящего,

знахарь немедля давал совет: "Несколько дней ешь одни лишь древесные

грибы"  или  "Ешь  в  равных количествах тимьян,  сладкий кервель  и

пижму".  Если  же  во  сне  лису мучили кошмары,  А-конкон предлагал

положить в нору ветку жасмина,  который изгоняет злых духов, но чаще

рекомендовал  в  течение месяца спать  на открытом воздухе.  Бывало,

лисица,  один  из  детенышей которой  рос слишком вялым и апатичным,

просила А-конкона присоветовать ей лечебную травку.

    - Хватит причитать,  -  обрывал он поток ее жалоб. - Травами тут

не поможешь.  Но есть одно верное средство:  прекрати кормить своего

лисенка молоком и пусть он отныне сам добывает себе пропитание.

    Обеспокоенной матери подобное средство казалось слишком жестоким

и губительным для ее возлюбленного чада.

    -  Дело  твое,   -   заявлял А-конкон.  -  Можешь пичкать своего

отпрыска всеми травами, что найдешь в лесу и в лугах. Но если это не

поможет, пеняй на себя. Я сказал тебе, как его излечить.

    -  Но О-лан ты советовал... - пускала в ход последнее возражение

лисица.

    -  На свете нет двух одинаковых лис, - обрывал А-конкон,  смерив

ее пренебрежительным взглядом.  -  От одних  и  тех же хворей разным

лисам помогают разные средства.   Уши  твоего лисенка темнее,  чем у

сына О-лан. Поэтому ему помогут не травы, а отказ от молока и охота.

Поняла?

    Лисице оставалось лишь безропотно согласиться.

    - Теперь касательно твоего собственного недуга - глистов и болей

в животе,  -  продолжал сурово лекарь.  - Набей полный рот щавелем и

зверобоем  и  долго жуй их.  Когда же получишь кашицу,  напоминающую

водоросли...

    Однажды утром,  вскоре после того, как прошел дождь, наполнивший

лес ароматом прелой листвы и влажной земли, Камио повстречал А-лона.

Они разговорились о лисе-философе и его учении.

    - Восхищаюсь познаниями старика А-конкона, - заметил Камио. - Но

все   же   никак   не   могу  согласиться   с   ним  насчет "людской

нечестивости". Жизнь научила меня, что люди бывают разные. Некоторые

из  них  добры,  другие злы.   Не  стоит огульно судить  обо всех их

поступках. К тому же им, как и всем живым существам, дано право жить

на земле.

    -   Да,   но  они  не довольствуются тем,  чтобы просто жить,  -

возразил А-лон.  -  Они хотят захватить мир целиком,  переделать его

по-своему,   не  оставить  на  земле  ни одного укромного уголка.  И

согласись,  еда,  которую они выбрасывают, частенько творит в животе

такое, что света не видишь.

    - К человечьей еде надо привыкать.

    В  это  мгновение из-за деревьев показалась лисица,   как  видно

направлявшаяся  к себе домой.  Лапы Камио тут же задрожали.  Хорошо,

что  он  сидел,   и  ему не составило труда скрыть эту предательскую

дрожь.

    - Привет, - окликнул он. - Как поживаешь?

    О-ха  удивленно  вскинула  голову,  словно только  что  заметила

Камио. Хотя она наверняка давно уже почуяла обоих лисов и расслышала

их разговор.

    - Неплохо, спасибо, - проронила она, приблизившись к ним.

    -  А  я...   мы  тут  с А-лоном говорили про А-конкона.  Про его

философию.

    - О, - заметила лисица, - полагаю,  для тех, кто родился и вырос

в чужих краях, взгляды А-конкона неприемлемы.

    Камио заботила не столько истина,  сколько желание угодить О-ха,

поэтому он не стал ей противоречить.

    -  Да, - изрек он. - По моему разумению,  многие его идеи отжили

свое. Новое время требует новых воззрений.

    -  Вот  как?  Может,  по-твоему,   и  отношение к собакам должно

измениться? - осведомилась О-ха. - А-конкон утверждает,  что они все

предатели,  отказавшиеся  от  высокого предназначения,  уготованного

зверям  природой.   Говорит,    это  непотребные создания,  чужие  и

враждебные всему живому, настоящие исчадия зла.

    - Ну, по-моему, старик уж чересчур загнул, - осмелился возразить

А-лон.

    - Неужели?  - обернулась к нему О-ха. - А я вот знаю одного пса,

для которого исчадие зла еще слишком мягкое определение.

    -  Это  ты  про  Сейбра? - подхватил Камио. - Про того громилу в

усадьбе?

    - Да,  про Сейбра, - вскинулась О-ха. - Будь мой муж жив, уж он,

конечно,  отыскал  бы способ отомстить этому выродку за смерть наших

детенышей. Уж он бы...

    - Так этот мерзавец убил твоих детенышей? - выдохнул Камио.

    -  Сам  он  к ним не прикасался,  но смерть их - на его совести.

Если только  у него есть совесть.  Жаль,  сейчас перевелись отважные

лисы,  которые поквитались  бы  с этим нечестивцем.  Конечно,  глупо

тягаться силой  с таким чудовищем,  но раньше лисы всегда изобретали

способы отомстить врагам. Умные лисы, я имею в виду...

    - Такие, как твой А-хо? - уточнил Камио.

    - А какие же еще?

    Камио,  словно позабыв о разговоре,  погрузился в раздумье.  Его

отрешенный  взгляд,   скользнув  над  полями,  устремился вдаль,   к

неведомым  местам,  которые невозможно разглядеть отсюда.  Наверное,

ему вспомнился дом и вдруг навалилась тоска по родной стране, решила

О-ха,  украдкой наблюдавшая  за ним.  Зачем только она все время его

подкусывает, с раскаянием подумала лисица. Но остановиться было выше

ее  сил.   О-ха  сама  не  понимала,  почему этот лис,  который  так

настойчиво суется  в  ее жизнь,  выводит  ее  из себя.  Она всячески

избегала  Камио   и,    если  ей  случалось заметить  его  издалека,

сворачивала  в  сторону.  Если  же  ей  не  удавалось отделаться  от

разговора с ним, она испытывала стеснение и неловкость.

    - Тот,  кто разделается с этим псом, полагаю, может рассчитывать

на твою признательность? - неожиданно обернулся к ней Камио.

    - Конечно, - пробормотала опешившая О-ха.

    - Прекрасно.

    В  глазах Камио мелькнула мрачная решительность.  "Пожалуй,   на

этот  раз я слишком далеко зашла", - встревожилась О-ха.  Но прежде,

чем лисица собралась пойти на попятный, Камио снова заговорил:

    - Ну,  пока.  Приятно было поболтать с вами... К сожалению, меня

ждут кой-какие дела.  Надеюсь,  вскоре увидимся. - И по склону холма

он направился вниз, к реке, поблескивающей в лучах утреннего солнца.

    Некоторое  время О-ха  и  А-лон молчали.  Лишь щебетание птиц  и

стрекот насекомых во влажной траве нарушали тишину.

    - Думаю,  О-ха,   ни  разу в жизни ты не совершала более подлого

поступка,   -  вдруг выпалил А-лон.  -  Я всегда уважал тебя.  После

гибели мужа  ты  держалась с таким достоинством!  Я полагал,  у тебя

благородная душа. Вижу, это была ошибка. Ты поступила низко.

    О-ха ошарашенно уставилась  на  лиса.  От кого,  от кого,  но от

А-лона  она  не ожидала подобной грубости.  От удивления О-ха словно

язык проглотила.   Она  пыталась сообразить,   чем  же вызвала столь

яростную вспышку гнева.

    - Прости...   Но  я  не понимаю,  о чем ты, - обретя наконец дар

речи, пробормотала лисица.

    А-лон бросил на нее негодующий взгляд:

    - Не понимаешь?  Ну раз на тебя вдруг напала непонятливость, мне

придется тебе объяснить.  Ты послала хорошего лиса на верную гибель,

вот   что  ты сделала.  Сейчас  он  отправился прямиком  в  усадьбу.

Надеется совершить невозможное - убить этого гнусного Сейбра. Сложит

голову,  чтобы удовлетворить жажду мести,  которую  ты взращиваешь в

себе,   как  мать взращивает детенышей.  Добро  бы  месть жгла нутро

только  тебе,  О-ха,  нет,   ты  жертвуешь своей злобе чужой жизнью.

Отныне я знать тебя не желаю!

    -  Да  неужели  ты  считаешь,   что  он  в  самом деле... - О-ха

запнулась, не в силах договорить.

    - А ты как думаешь?  Что, разве ты не знаешь, что Камио с ума по

тебе сходит?  Чтобы завоевать тебя,   он  готов  на  все.   К твоему

сведению,  другие лисицы стаями  за  ним ходят,  только  он на них и

глядеть  не хочет.  У него в душе тлела искорка надежды,  что в один

прекрасный день  ты  сменишь гнев на милость и обратишь на него свое

благосклонное внимание.   Но ты была неприступна,  О-ха.  И погубила

его.

    Страх  и  смятение овладели лисицей.  Голова  у  нее шла кругом.

Почему это Камио так жаждал ее благосклонного внимания? Может, А-лон

просто-напросто вообразил себе невесть что и теперь ее морочит?  Но,

судя  по мрачному выражению сидевшего перед ней лиса,  он и не думал

шутить.

    -  Не  знаю,  в чем моя вина, - сказала О-ха. - Вижу только,  ты

действительно огорчен.  Наверное,  я вела себя не лучшим образом, но

этот Камио...  Ох,  он так меня раздражает.  С чего ты взял,  что он

отправился к Сейбру? Что он, ума лишился?

    А-лон нетерпеливо затряс головой:

    -  Не прикидывайся дурочкой,  О-ха.  Ты все прекрасно понимаешь.

Неужели  ты  хочешь сказать,  что Камио ни разу не просил тебя стать

его подругой?

    О-ха смущенно заерзала на месте:

    - Просил,  врать не буду. Но я думала, он из тех, что прохода не

дают лисицам  и  ни одной  не пропустят мимо.  Сразу видно,  на него

нельзя положиться. Кто же серьезно принимает льстецов, которые так и

сыплют вздорными комплиментами?

    - По-моему,  вздор сейчас мелешь  ты,  О-ха!  Ей-ей,  ты бываешь

несносна.  Какое счастье,  что ты не моя подруга. Если ты так слепа,

позволь я открою тебе глаза насчет Камио. Да будет тебе известно, он

вовсе не из тех, что "прохода не дают" лисицам. Все то время, что он

живет  в нашем лесу,  он только о тебе и говорил.  Уши все прожужжал

своими восторгами.   Раз  случилось,  кто-то заикнулся против тебя -

мол,   на  О-ха,  свет клином  не сошелся.  Камио смерил его ледяным

взглядом,  проронил:  "Оставим этот разговор",  повернулся  и  ушел.

Видно было, он еле сдержался, чтобы не броситься в драку.

    -  Кто  же  это  сказал,   что  на  мне  свет клином не сошелся?

Наверное, ты? - возмутилась О-ха.

    - Нет,   не я.  Но не скрою - я с этим согласен,  особенно после

того,  что произошло сегодня. Ты послала Камио на схватку с Сейбром,

а ни один лис,  будь он хоть семи пядей во лбу, не способен победить

это чудовище. И ты это знаешь не хуже, чем я.

    Дрожь пробежала по телу О-ха. Неужели из всех лисиц на свете для

Камио существует лишь она одна? Неужели она так глубоко запала ему в

душу,  что он... что он решился умереть за нее? Нет, это невозможно.

Это не в природе лисьего племени.

    Потом  она вспомнила А-хо,  погибшего ради ее спасения.  А разве

она   не  отдала  бы  жизнь,  если  бы  это предотвратило смерть  ее

детенышей?  Да, дело зашло слишком далеко. А-лон прав, она вела себя

опрометчиво.  А Камио,  похоже, по-настоящему одурманен. Разумеется,

не столько  ее  красотой  и достоинствами,  сколько желанием завести

подругу.   Он вбил себе в голову,  что она самая подходящая для него

пара.    Оба   были  упрямы,   и  теперь,  того  и  гляди,  случится

непоправимое.

    - Мы должны остановить его, А-лон. Во что бы то ни стало.

    - Поздно спохватилась. Он уже далеко. Нам его не догнать. Можешь

радоваться,  все вышло по-твоему. - С этими словами лис повернулся и

направился  к  своей норе,  оставив растерянную и потрясенную О-ха в

одиночестве.

    Да, она виновата, корила себя лисица, она нарочно унижала Камио,

поддразнивала его,   и  вот к чему это привело.  Но ей и в голову не

приходило,  что он воспринимает ее слова так серьезно. Оправдываться

не к чему.  А-лон верно сказал,  она поступила низко.  Подло.  Жажда

мести затуманила  ей  ум,  и она послала на гибель лиса,  который...

Который ей,  конечно,  безразличен,  но...  Нет,  хватит лгать самой

себе.   Он  ей вовсе  не  безразличен.  Совсем  не безразличен.  Она

восхищается  им.   А  как  же иначе  -  он столько вынес  и  остался

приветливым,  уравновешенным, доброжелательным зверем. Спору нет, он

малость неотесан и манеры у него не самые лучшие. И если он решил ее

завоевать,   не  стоило рваться к своей цели напролом...  Но это все

ерунда. Особенно сейчас, когда он...

    - Что же делать? - вслух воскликнула лисица.

    И поняла,  что выход только один. Поспешить в усадьбу и удержать

Камио от безрассудной стычки,  а если уже поздно - помочь ему,  чего

бы  ей это ни стоило.  Решившись,  О-ха проворной рысцой двинулась в

том направлении, в каком скрылся Камио.

    Меж  тем  Камио  был далеко от усадьбы.  Он разыскивал отнюдь не

грозного Сейбра,   а старого философа А-конкона.  Возможно,  полагал

Камио,  лисий пророк,  которому ведомы все тайны бытия,  поможет ему

постичь  душу  лисицы,   столь  желанной  и  недостижимой.   И  если

выяснится,   что  ему  не  дано понять О-ха,  он оставит все попытки

завоевать  ее  расположение  и  будет проводить дни свои слоняясь по

окрестностям и предаваться размышлениям о чем-нибудь более доступном

его разумению, например о смысле жизни.

    И почему только О-ха все время поднимает его на смех, сокрушался

Камио.  Неужели она серьезно думает,  что лис,  хотя бы даже и самый

сильный,  может сразиться с Сейбром? Одолеть такую собаку - для лиса

все  равно   что   для  ежа  прикончить волка.  Исход подобной битвы

предрешен. И все же О-ха явно подталкивает его к сумасбродной затее.

Если бы знать зачем?

    - Ты пришел ко мне с вопросом,  на который я не в состоянии дать

ответ,  -  важно изрек А-конкон,  когда Камио наконец отыскал  его и

поделился с ним своими сомнениями. - Одному зверю,  будь он даже так

прозорлив,  как я,  никогда не постичь душу другого.  Для того чтобы

понять  друг  друга,   лисы должны стать двойниками.   У  них должно

совпадать  все  -  и  возраст,   и  жизненный опыт,  и...   В общем,

перечислять можно долго.  Но ты,  верно,  уже осознал:  проникнуть в

чужую душу невозможно, так же как переселиться в чужую шкуру. Мы все

разные   и   по-разному  ведем  себя,  по-разному встречаем повороты

судьбы.   Наверное,   со  стороны наши сходства представляются более

важными,  чем различия, но поверь - то, что нас разделяет, очевидно,

как солнце, и неодолимо, как пропасть. Мы можем пытаться понять друг

друга, но попытки эти обречены.

    -  Как  безнадежно  ты  смотришь  на  отношение между лисами,  -

проронил подавленный Камио.

    - Правда часто бывает безрадостна.   Мой тебе совет - прими обет

безбрачия.   Лично   я   всю  жизнь  храню  ему  верность.  Запомни,

совокупление - радость для тела, но скверна для души.

    - Если  бы  все рассуждали подобным образом,   род лисиный давно

прекратился бы.

    -   А   ты  полагаешь,  плодиться  и  размножаться  -  священная

обязанность каждой лисы?  Уверяю тебя,  мир будет стоять,  даже если

род лисий исчезнет бесследно.   И  без  лис  по утрам будет вставать

солнце,   и  без  лис реки не пересохнут,  а дождь будет по-прежнему

орошать землю.

    С этим Камио не мог согласиться,  но счел за благо не вступать с

пророком в спор.

    - По моему мнению,  самые чистые,  самые благородные существа на

свете  -  змеи, - прервал молчание А-конкон. - Гадюки ближе к земле,

чем все остальные живые твари.

    - А черви? - не утерпел Камио.

    А-конкон снисходительно взглянул на него:

    -   Кто   же  принимает всерьез червей?   Их  и животными-то  не

назовешь.

    - Ну а кроты? - не унимался Камио.

    - Кроты!  -  Лис-философ  в  сердцах даже сплюнул.  - К великому

бесчестью своего племени,   они роются в садах и огородах,  в земле,

оскверненной людьми.  Да и черви тоже, - добавил он.  Как видно, эта

мысль только что пришла ему в голову. - То ли дело змеи. Они горды и

независимы. И потому внушают людям ненависть и страх.

    -  К  тому же у них есть ядовитые зубы и от их укусов умирают, -

вставил Камио.

    А-конкон вновь смерил его долгим взглядом:

    -  Да,  их укус смертелен.  Но змеиный яд лишь защита против той

отравы, которой люди пропитали мир. Духи змей скрываются под землей,

под водой озер,  морей и рек.  Змеи сохранили чистоту, отвергнув все

попытки людей приручить их,  заставить служить себе, подобно собакам

и кошкам.   Их  обитель - это средоточие высокого разума.  Духи змей

искупают там зло,  совершенное здесь,  на поверхности земли. Знаешь,

почему у змей раздвоенный язык?  Это все происки людей: они посадили

острую траву в тех местах,  где змеи издавна лизали росу.  С тех пор

змеи держатся  от  людей  в  стороне,  храня свой дух незапятнанным.

Заметь,  облик всех зверей на земле изменяется с течением лет,  лишь

змеи  остаются  прежними.    Они   унаследуют  землю   и   будут  ее

властелинами,    ибо   лишь   им   удалось  уберечься   от   смрада,

распространяемого людьми,   чьи машины отравляют воздух и воду,  чей

омерзительный лай режет уши всех, кто к ним приближается...

    -  Я знал одного неплохого человека, - задумчиво произнес Камио.

-  Он,   то есть она,   это  была самка...  Так вот,  она работала в

зоопарке...  и она ни разу меня не ударила... И лаяла она так мягко,

приятно... знаешь, ее голос вовсе не резал уши. Мне случалось на нее

огрызнуться, но она никогда меня не наказывала.

    - Так это она выпустила тебя на свободу?

    - Нет. Но я слыхал, что некоторые служители зоопарка делали так.

    А-конкон испустил горестный вздох  и уставился на Камио.  Он так

сверлил  американского  лиса глазами,   что  у того начала кружиться

голова.

    - Боюсь,  Камио, ты навсегда потерян для моего учения, - наконец

бросил лис-философ.  -  Слишком долго  ты жил среди людей,  и это не

прошло  для  тебя даром.   Я  ничем  не  могу тебе помочь.  - Взгляд

А-конкона остекленел.  - Я бессилен спасти и эту обезумевшую лисицу,

О-ха.

    Камио подскочил как ужаленный:

    - О чем это ты?

    -  А?  - рассеяно откликнулся А-конкон,  который  уже  блуждал в

глубинах  собственного сознания  и  вовсе  не  хотел возвращаться  к

действительности.

    - Почему  это О-ха обезумела? - заорал Камио во всю глотку. - Ты

что, ее видел?

    - Видел.  Она отправилась прямиком в пасть смерти.  В неумолимую

зубастую пасть. - Взгляд А-конкона вновь прояснился. - Как раз перед

твоим приходом я встретил ее.  Она направлялась в усадьбу, прибежище

зла.  Я заметил,  вокруг нее витают мрачные предчувствия, отчаяние и

страх. Думаю, сейчас для нее все кончено... да...

    - Отвались твой облезлый хвост!  Почему  же ты мне раньше ничего

не сказал!

    И,    не  слушая больше неразборчивого бормотания лиса-философа,

Камио что было мочи пустился к усадьбе.

0

10

ГЛАВА 14

    Резкий  человеческий  запах  пропитал   всю   усадьбу  насквозь.

Скрываясь за кустами,  О-ха обогнула лужайку перед домом.  Аккуратно

подстриженные,  разбитые на правильные квадраты кусты были невысоки,

так  что лисице едва удавалось спрятаться за ними.  В саду тут и там

виднелись каменные фигуры,  изображающие людей.  Верно,   это стражи

усадьбы,  решила О-ха.  Таинственные изваяния были окружены розами и

другими  садовыми  цветами.   За  домом поблескивал поросший лилиями

пруд,  через который  был  перекинут каменный мостик.  Некоторые  из

кустов,  особым образом подстриженные, напоминали своими очертаниями

животных - петуха, павлина, дельфина. Лисы среди них не оказалось.

    На  лужайке,   зеленевшей  между  садом  и  большими стеклянными

дверьми  дома,  стояло несколько белых стульев.   Из  дома доносился

нестройный  гул  человеческих голосов.  Сейбра было не видно,  Камио

тоже.  Вдруг А-лон все-таки ошибся,  мелькнуло  в  голове  у лисицы.

Может,  Камио  и думать не думал отомстить за нее грозному риджбеку.

О-ха   уже   собиралась  улизнуть,    как   вдруг  стеклянные  двери

распахнулись   и   на  лужайку  выскочили  люди.   Воздух немедленно

наполнился  запахом  дыма,  который некоторые  из  них выпускали  из

ноздрей.  О-ха сморщила нос.   Как  и всем диким зверям,  запах дыма

внушал  ей  ужас,   а  запах человеческого пота  -  отвращение.  Она

бесшумно припала к земле.

    Люди   меж   тем  расселись   на   стульях   и  принялись громко

перелаиваться.   Вскоре   к   какофонии  звуков прибавилось звяканье

стаканов.  Казалось, все люди разом возымели желание что-то сообщить

друг другу,   но  ни один  не  хотел прислушаться к лаю другого.  До

лисицы  то  и дело доносился  тот странный отрывистый звук,  который

люди,  сотрясаясь всем телом,  произносят,  когда  они  счастливы  и

довольны.  Она бросила быстрый взгляд на собравшихся на лужайке,  но

никто  из  людей  не  двигался,  и слабое зрение лисицы позволяло ей

различить  лишь  расплывчатые  разноцветные  пятна   -   среди   них

преобладали белые. Вдруг, заглушая все человеческие запахи, в ноздри

лисицы  ударил  еще  один,  знакомый,  страшный.  Сердце  ее  бешено

заколотилось.  Сейбр был где-то здесь. Она почувствовала запах этого

пса,  запах,  который будет помнить  до  смерти.  Похоже,  он совсем

близко,   поняла О-ха.   Да,   вот  же  она,  огромная голова.   Уши

насторожены,    нос   наставлен   по  ветру.  Громадный  пес  лежал,

растянувшись  на  траве,   у  ног одного  из  человечьих самцов.  По

некоторым  несомненным  для  нее признакам  -  изменившемуся запаху,

движениям  пса  - О-ха догадалась  -  Сейбр  уже  почуял,  что в его

владения вторгся чужак.  Конечно,   он  был ручным зверем,   но  ему

доводилось охотиться, О-ха это прекрасно помнила. Значит, он обладал

неплохим чутьем.   По крайней мере неплохим для собаки.  Ей придется

иметь дело  не  с изнеженным увальнем,  а с убийцей,  который не раз

упивался чужой кровью. Уж если он почуял запах лисицы, он не оставит

этого   без   внимания.  Сейчас наверняка встанет  и  отправится  на

разведку,  чтобы убедиться  в верности своих подозрений или развеять

их.

    На  мгновение  в  душе О-ха поднялась волна паники.   Но  лисица

овладела собой,  и ужас сменился холодной рассудительностью, которая

в  минуты опасности всегда приходила  на  помощь лисам.  О-ха быстро

оценила ситуацию, прикидывая, как разумнее поступить. У нее есть два

выхода - пуститься наутек прежде, чем Сейбр расчует ее как следует и

поймет,   в  какой она стороне,  или остаться на месте.  Быть может,

ветер не подведет ее.  Если он больше не донесет ее запаха до врага,

она сумеет тихонько отползти.  А вот если она вскочит и побежит,  ее

скорее всего заметит не только Сейбр, но и люди. Они устроят облаву,

которая, весьма вероятно, закончится для нее печально. Особенно если

у кого-то  из  людей с собой ружье.  Но это вряд ли,  успокоила себя

О-ха.   Одежда сидевших  на  лужайке людей испускала совсем  не  тот

запах,    что  одежда охотников.  Правда,  фермеры,  О-ха знала это,

нередко берут с собой ружья,  даже когда не собираются на охоту,  а,

скажем,  работают  в  поле  на  своих тракторах.  Но хозяева и гости

усадьбы фермерам  не  чета.   Эти  всегда надевают  для охоты особую

одежду.   Сейчас  голоса  их  звучали совсем  не  так,   как  голоса

охотников,  -  тише,  спокойнее,  никто  не  вопил  и не визжал,  не

заходился яростным лаем.

    Значит,  ружей у них нет.  Тогда люди ей не страшны.  Интересно,

есть здесь  еще  собаки?  Судя по запахам,  нет.  Да и Сейбр вряд ли

стерпел бы присутствие другой собаки. Замечательно. Значит, остается

только этот громила.

    Ничего себе "только",   тут  же осадила себя лисица.  Однажды ей

удалось от него спастись,  но это вовсе не означает,  что ей повезет

во второй раз. До ограды в глубине сада бежать и бежать. Если пес ее

увидит,  настигнет  в два скачка.  Предположим,  от неожиданности он

немного растеряется.  Но все равно на полпути наверняка поймает ее и

переломает спину, как давно грозился.

    Пожалуй, лучше всего не двигаться. Только бы ветер ее не подвел.

Только   бы   риджбек   не   почуял.  Чтобы успокоиться  и  сдержать

предательский  запах  страха,  О-ха начала мысленно перечислять  все

известные ей названия трав:  толокнянка, шалфей, зверобой, трясунка,

овсяница...   так  до бесконечности.  Закончив с травами,  она стала

припоминать  названия диких цветов,  потом деревьев.  Нервная дрожь,

сотрясавшая  все  ее тело,  немного улеглась,  но все чувства лисицы

были настороже.

    Люди  по-прежнему  негромко  перелаивались,   звякали посудой  и

дребезжали  металлом  по  стеклу.  Потом  на  лужайке началось нечто

совершенно непонятное.   В  землю воткнули несколько палок,   и люди

принялись  по  очереди ударять  по  мячу плоской битой.  Сперва О-ха

недоумевала,   но вскоре смекнула,  что это такое.  Ей уже случалось

наблюдать нечто подобное,   и  она знала - люди сами не свои до этих

забав.  Сейбра тоже поглотила игра. Собаки так долго живут бок о бок

с людьми, что даже полюбили человеческие игры, - они с удовольствием

бегают  за подброшенными в воздух палками и мячами.  Лисы,  конечно,

тоже  играют,    но  глупые потехи  им  ни  к  чему  -  играя,   они

совершенствуют свои охотничьи навыки, ловкость и хитрость.

    Сейбр  был  явно не прочь погоняться за мячом,  но повелительный

лай хозяина заставил  пса  вернуться  на  место.  О-ха  тем временем

успела отползти назад,   к ограде,  теперь от собаки ее отделяло еще

несколько  клумб  и  рядов кустарника Когда Сейбр встал  и  принялся

бегать,  величина  пса и скорость,  с которой он носился по лужайке,

вновь поразили О-ха.  Воистину этот Сейбр  был среди собак настоящим

гигантом.

    Некоторое  время  до  лисицы доносилось лишь шлепанье ударов  по

мячу   и   возбужденный  человеческий  лай.   Потом  случилось нечто

непредвиденное.  Из-за угла дома показалась кошка.  Крадучись,   она

направилась прямиком к дрозду, который давно уже сидел забившись под

окно.  Заметив хищницу,  дрозд незамедлительно взмыл в воздух. Тогда

кошка   с   самым равнодушным видом принялась умывать лапки,  словно

птица ее ничуть не занимала.  Закончив с умыванием,  она осмотрелась

вокруг и увидела О-ха,  приникшую к земле за кустами. Шерсть у кошки

на загривке встала дыбом,  и, брызгая слюной, она громко зашипела на

лисицу.

    - Уходи отсюда,  -  сквозь зубы процедила О-ха.  -  Я же тебя не

трогаю.

    - Cambrioleur! Allez vite! - возопила кошка.

    Лисица  и кошка обменялись испепеляющими взглядами,  потом кошка

встала и направилась к Сейбру.  У лисицы перехватило дыхание. Однако

кошка  надменно  прошествовала  мимо исполинского пса,   не  упустив

случая зашипеть на него и показать когти. Сейбр и ухом не повел. Эти

двое делили кров,   и  им приходилось мириться  с  присутствием друг

друга,  но отношения их,  очевидно, были не особенно дружественными.

О-ха  не  удивилась,   что  маленькая фурия  так  дерзка  с огромным

риджбеком. Лисице доводилось наблюдать, как кошки, даже меньше этой,

отважно приближались  к  здоровенным собакам  и,   заехав им по носу

когтистой лапой,   как  ни в чем не бывало удалялись прочь.  Ко всем

представителям  семейства кошачьих,  большим  и  малым,  домашним  и

диким,  лисица испытывала невольное уважение. Кошки никогда и никому

не  покоряются полностью,   они  при любых обстоятельствах сохраняют

независимость и скорее уж используют людей, чем служат им.

    Направление ветра,   как  назло,  изменилось,  лисий запах вновь

долетел  до  пса  и  привел его в замешательство.  Он вскинул голову

принюхиваясь,  повернул  ее сначала в одну сторону,  потом в другую.

Что это с ним творится, недоумевала О-ха. Сейбр тем временем вскочил

и принялся растерянно вертеть головой туда-сюда, словно никак не мог

понять,   где же прячется добыча.  Хозяин что-то пролаял ему,  но на

этот  раз Сейбр отказался подчиниться приказу.  Злобно прищурившись,

он рысцой направился к кустам,  потом вдруг остановился и бросился в

другую сторону, к клумбе.

    Тут только О-ха все поняла. Она тоже ощутила запах другой лисы и

догадалась,   что за клумбой на той стороне лужайки притаился Камио.

Сейбр   был   сбит   с  толку.  Лучшего момента,  чтобы бежать,   не

придумаешь.

    О-ха выскочила из-за кустов и устремилась прямо на лужайку,  где

суетились играющие.  Увидев это,  Камио тоже оставил свое укрытие  и

пустился наутек.

    - Давай,   жми  во  все лопатки! - крикнул он на бегу. - Держись

поближе к людям! Мы его запутаем!

    - Без советов обойдусь, - лязгнула зубами О-ха.

    Она  врезалась   в   самую гущу играющих,  которые встретили  ее

появление  пронзительным  лаем   и   визгами.   Некоторые  были  так

ошарашены,    что   застыли   на   месте,   другие вертели головами,

высматривая, чем бы швырнуть в О-ха.

    Какой-то человек в белом запустил в лисицу битой, пролетевшей на

волосок от ее головы. О-ха увернулась и прошмыгнула у человека между

ногами.  Удар сапогом пришелся  ей  в бок,  но она устояла и даже не

замедлила своего бега.  Бросив взгляд назад,   она увидела,  что пес

почти наступает ей на хвост.  Он оскалился, обнажив устрашающие зубы

и красные десны,   а  глаза  его сверкали злобой.  Он не проронил ни

звука, но О-ха без слов знала, как он намерен с ней поступить

    Внезапно  из-за  кустов  вылетел Камио.  Риджбек,  растерявшись,

сделал прыжок  в  его сторону.  Потом  он опять устремился за О-ха и

заметался между лисами, не в состоянии выбрать себе жертву

    Вдруг  небо  потемнело,   словно  наступило  солнечное затмение.

Сверху доносились клекот  и  курлыканье.  Люди  на мгновение стихли.

Даже лисы,  несмотря на то что им угрожала смертельная опасность, не

удержались  и  задрали головы.  Шум все усиливался,  небо постепенно

затягивала непроницаемая темная пелена - то была огромная стая диких

гусей.   Пес,  живший  в  южных странах  и  не видавший  там  ничего

подобного,  слишком долго смотрел  на птиц.  Лисы,  воспользовавшись

моментом,   прибавили  скорости   и  почти одновременно добежали  до

ограды.  Наконец Сейбр опомнился, в несколько скачков нагнал лис, но

так и не мог решить. кого же из них схватить первым. В результате он

остановил свой выбор  на  Камио,  который был к нему чуть ближе.  Но

американский лис проворно вскочил на одну из ветвей дуба,  росшего в

футе от ограды, оттуда он перебрался на стену и, ловко балансируя на

краю,  побежал,  уводя преследователя прочь  от  О-ха.   Пес изрыгал

проклятия и угрозы,  но он и сам понимал,  что добыча ускользнула от

него. Пока Сейбр несся под стеной вслед за Камио, О-ха вскарабкалась

на стену  и  соскочила по другую сторону.  Не теряя времени,  она во

весь опор бросилась прочь.  Лишь  у стройки она остановилась,  чтобы

дождаться Камио.

    Явившись, лис незамедлительно принялся ее отчитывать.

    - Объясни,  зачем тебя понесло  в усадьбу? - закричал он. - Жить

надоело?

    - Тебя самого-то зачем туда понесло?

    - Как зачем? Еще спрашивает! Тебя спасать.

    - Напрасно беспокоился. Я вполне могу сама о себе позаботиться и

не нуждаюсь... - О-ха запнулась. - Но,  я...  Мне сказали...  что ты

пошел в усадьбу драться с Сейбром.

    - Да что я, сбрендил, что ли? Я тихо-мирно беседовал со стариной

А-конконом,  и вдруг он заявил,  что видел тебя на дороге в усадьбу.

Ну   я  сразу смекнул:   ты  сама решила свести счеты  с  этим псом.

Безумная идея,  должен тебе сказать. Ты, видно, успела позабыть, что

это  за чудовище.  Ни одной лисе в мире не справиться с этой злобной

громадиной. Соваться к нему в пасть - это ж надо ума лишиться.

    О-ха фыркнула:

    -  Это  верно,  надо было  ума  лишиться,  чтобы вообразить - ты

хочешь отомстить за меня. Хорошо еще, гуси нас выручили.

    -  Я?  Отомстить? - разошелся еще пуще Камио. - Нет,  ты точно с

ума сошла.  Когда в следующий раз придумаешь что-нибудь в этом роде,

ступай прямиком  к пруду и сунь голову в воду.  Может,  все глупости

оттуда вымоет. Надо же, решила, что я...

    Камио  еще  долго продолжал  бы  в  том  духе,  но терпение О-ха

иссякло. Она повернулась и направилась в сторону леса.

    А высоко  в  небе гуси,  тысячи гусей,  перекликались  на  своем

языке,   а  крылья  их  с шумом рассекали воздух.  Каждую осень  они

прилетали  с  севера,  чтобы провести холодные месяцы в заболоченных

равнинах, раскинувшихся в устье реки. К счастью О-ха и Камио, в этом

году они прилетели необычайно рано, - как правило, они появлялись на

болотах перед самым наступлением зимы.  Увидев знакомые места,  гуси

поняли,  что долгое странствие подходит к концу,  их стройные косяки

смешались, и они закрыли небо, словно тучи.

    Поднявшись на вершину холма,  О-ха наблюдала,  как крупные птицы

опускаются  на  илистый берег реки.  Стая все время была в движении,

гуси  без  умолку переговаривались,  и то один,  то другой,  вытянув

голову  на  длинной шее,  высматривал приятеля  или родственника,  с

которым не виделся с начала перелета.

    - Не знаете,  как такой-то,  долетел? - должно быть,  спрашивали

гуси.  - Я говорил с ним,  когда мы пускались в путь,  но с тех пор,

как возглавил стаю,  потерял  из  виду!   О,  вот и он!  Жив-здоров!

Привет, старина!

    Крылья гусей устали,  натруженные мускулы ломило, но сердца птиц

были охвачены радостью.   Не всем удалось добраться до теплых краев.

Погибло немало больных,  увечных  и  старых,   а  некоторые утратили

присутствие духа и сложили крылья над пучиной океана.  Отставшие все

еще подлетали  по двое и по трое.  Долгие,  долгие часы,  а то и дни

летели  они над океаном,  большими клиньями или маленькими стайками,

летели, подбадривая друг друга:

    - Давай, давай, приятель, осталось лишь несколько взмахов крыла.

Соберись с силами. Земля совсем близко.

    - Ты - твердишь - это - давным-давно...

    - Твердил и буду твердить. Мы почти у цели. Почти. Я вижу берег.

Честное слово. Взгляни, взгляни. Только не вниз - внизу вода.

    - Вода - вода - без конца - вода - волны - пена - смерть.  Я так

устал... так устал... Крылья... не слушаются... я так устал...

    - Прекрати ныть. Смотри вперед. Видишь, там на горизонте, темная

полоска. Это земля.

    - Туча. Это туча.

    - Нет,  земля.   Я  уже вижу прибрежные скалы.   А  вон и птицы.

Посмотри, посмотри, разве это морские птицы? Мы у цели. Мы долетели.

    - Земля? Правда земля?

    - Да,  да!  Она выступает из тумана.  Забудь про океан. Забудь о

воде,  думай только  о  земле.   О  благодатной земле.  Там нас ждет

радость. Там нас ждет отдых. Думай об этом. - Мы долетели, долетели!

- испускал радостный клич гусь-оптимист.  - Все трудности позади.  Я

же говорил!

    - Может,   и  долетели, - бормотал мрачно настроенный гусь. - На

радость здешним лисам. Им теперь будет чем перекусить.

    О-ха долго смотрела на гусей. Да, выдержать такой путь не легко,

думала она,   тут  требуется много сил,  и телесных,  и духовных.  А

главное,  зачем это испытание?  Почему бы птицам не остаться у себя,

на родине?   Ну  а если зимы  там  слишком суровые,   что  им мешает

навсегда поселиться  в здешних краях?  Но у гусей,  как видно,  свои

соображения на этот счет. Неведомые всем остальным причины влекут их

в путь. Наверное, огромные птицы жить не могут без риска и крылья их

требуют полета. Кто только их разберет, этих гусей?

    Потом мысли лисицы вернулись к Камио.  Что ни говори, он спас ей

жизнь,   а  она даже  не  удосужилась  его  поблагодарить.  Язык  не

повернулся. И почему только этот Камио так затрудняет ей жизнь?

    Кто только их разберет, этих лисов?

    О-ха возвратилась в барсучий городок,  в свою спальню,  не забыв

проделать перед выходом все предписанные лисьими традициями ритуалы.

Она как следует отдохнула,  а ночью,  при свете луны, отправилась на

ферму и стащила цыпленка.  Хваткий крепко спал,  и лисица надеялась,

что  бедолаге-сторожу  хорошенько  достанется,  когда люди обнаружат

пропажу.   У себя в спальне она дочиста обглодала цыплячьи кости,  а

перья разбросала  по  полу.  Там уже и так хватало всякого хлама,  и

Гар, зайдя к ней, недовольно воскликнул:

    - Ну и грязища у тебя! Неужели тебе самой не противно?

    О-ха удивленно огляделась вокруг,  словно  в первый раз заметила

кучи объедков и прочей дряни:

    -  Да,   не очень чисто.  Боюсь,   мы,  лисы,  не умеем наводить

порядок.

    -  Да  уж,  - проворчал Гар. - А это что?  Уже успела прикончить

одного из гусей, что прилетели сегодня? Проворна!

    -  Вот еще! - Ответ прозвучал более резко,  чем хотелось О-ха. -

Нет, Гар, это не гусь. Я больше никогда не буду трогать гусей.

    Барсук выгнул спину  и  бросил  на  нее недоуменный взгляд,   не

требуя,   однако,  никаких объяснений.  Должно быть,   про  себя  он

озадаченно бурчал:

    "Кто только их разберет, этих лисиц?"

    Оскорбление, страшное оскорбление! Если бы Сейбр, подобно людям,

умел плакать  от  досады  и унижения,  он,  конечно,  ревел бы в два

ручья.  Однажды этой лисице  уже удалось опозорить его,  ускользнуть

из-под самого его носа,  но во второй раз...  Нет,  это слишком! Эта

тварь  опять  его  перехитрила.  Похоже,   ей  понравилось  над  ним

издеваться!  Зачем,  спрашивается,   она явилась в усадьбу?  Всякому

ясно.  Решила поднять его на смех.  Выставить на позор перед людьми.

Ничего, он вырвется из-за ограды, и тогда посмотрим. Во что бы то ни

стало он отыщет эту лисицу и ее приятеля-мерзавца.  Они отплатят ему

за тот стыд, который он испытал, вернувшись к хозяину ни с чем.

    Все люди-самцы,  гостившие в усадьбе, смеялись над его хозяином,

хозяином пса-недотепы! Он, Сейбр, прекрасно уловил злорадные нотки в

их лае.  А хозяин в свою очередь задал трепку неудачливому охотнику.

Сейбр вынес наказание стоически. Он знал: хозяйская палка заслуженно

прогулялась  по  его спине.  Да,  своей нерасторопностью он запятнал

позором не только себя,  но и хозяина.  Но ничего, час мести близок.

Сейбр будет рыскать  по  улицам города,   по полям и лесам,  пока не

отыщет   ее,   проклятую лисицу.  Некоторые  из  его знакомых собак,

заходивших  в  усадьбу  с визитом,  свободно разгуливали по городу и

окрестностям.   От  них он узнал имя обидчицы.  О-ха,  так звали эту

гнусную тварь.

    Сейбр прохаживался туда-сюда вдоль ограды,  высматривая,  нет ли

где лазейки.  Наконец он обнаружил место, где известка, покарябанная

его  когтями,  выкрошилась  из  щели между кирпичами.  Сейбр поскреб

стену лапой. Известка отваливалась легко, как пыль.

    Со стороны дома раздался человеческий лай. Хозяин. Придется идти

на зов.   Но  он вернется сюда и будет трудиться,  пока не проделает

брешь,  пообещал себе Сейбр.  Оказавшись за стеной, он отправится на

поиски О-ха,  и не будь он риджбек,  если череп лисицы не хрустнет в

его зубах.   Он  готов проискать  ее всю осень,  всю зиму.  Главное,

познать наконец вкус ее крови! Подчинившись людям, собаки приняли на

себя целый град насмешек от своих диких собратьев. Сейбр признавал -

многие  из собачьего племени действительно изнежились от беззаботной

домашней жизни, разучились выслеживать, ловить, убивать. Но он не из

числа этих жалких выродков!  И он не простит лисице насмешек. Шакалы

и гиены  в  той стране,  где он жил прежде,  знали,  что с ним шутки

плохи.   Он  докажет,  что собаки - это тоже звери.  Разделив кров с

людьми,    они   не перестали быть охотниками,   не  утратили своего

достоинства.

    Сейбр гордился своими славными предками, чем отличался от многих

современных  собак.    Как  истинный аристократ,   он  кичился своим

происхождением,   семьей,  родом.  Среди собак подобная гордость  не

находила  сочувствия   -  многие считали Сейбра осколком прошлого  и

полагали,   что  старый колонист напрасно цепляется за отжившее.  Но

Сейбр не видел причин отказываться от традиций,  позабытых слабыми и

безвольными.

    Он  чтил  предание   о  "золотом веке" собачьей истории:   в  те

благословенные  времена  между  людьми   и   собаками  царило полное

единение. Во время трапез собаки лежали под столами и получали куски

из рук своих хозяев. Вместе собаки и люди отправлялись в леса и поля

охотиться на волков и вепрей.

    О,  Сейбр всей душой мечтал, чтобы вернулась та пора, когда люди

не баловали,   не  ласкали своих собак,   но уважали и ценили их как

охотников  и  добытчиков.   На  родине,  в жаркой южной стране,  где

водились еще львы и тигры, он видел живых свидетелей лучших собачьих

дней. Стаи бродячих псов носились там по улицам городов и бескрайним

диким  прериям.  Хозяева  за  ненадобностью бросили  их  на произвол

судьбы.   То  были благородные  псы  из достойных семей,   и  они не

унижались  до  попрошайничества,  хотя обстоятельства и толкали их к

этому.  К чести собак,  они не только добывали себе пропитание, но и

продолжали свой род.

    Нет,  Сейбр  не  допустит,  чтобы столь ничтожное создание,  как

лисица,  оставила  его  в дураках.   Он всегда служил другим собакам

образцом для подражания,  гордости своим высоким предназначением. Не

ему садиться в лужу перед дикой тварью. Ведь он - истинное украшение

собачьего племени.  Сильный, благородный, чистый духом, беспощадный,

отважный,   он внушает благоговение и восторг,  он недоступен хуле и

насмешникам. И он поквитается с этой лисицей.









    Часть четвертая

    НЕИЗБЫВНЫЙ СТРАХ





    ГЛАВА 15

    Наступила пора Завывая.  Холодный зимний ветер кружил  по улицам

нового города,  петляя в аллеях, залетая во дворы, огибая площади. В

городе  еще оставалось много недостроенных домов,  но некоторые были

уже отделаны и украшены.  Шикарные здания в центре так и сверкали, а

главную площадь  и  прилегающие  к  ней улицы  уже  успели вымостить

булыжником.    На  улицах появились водосточные желоба,   в  которых

утоляли жажду птицы,   да  и забредшие  в  город лисы тоже.   Что же

касается людей,  обитателей города,   то,   по мнению животных,   их

щедрость  заслуживала  всяческих  похвал.   Они  оставляли  в  садах

блюдечки с молоком и накрошенным хлебом, предназначенные для ежей, -

те, правда, предпочитали украдкой лакомиться кошачьей едой. Птицы на

легких харчах совсем разжирели  и  обленились.   К  сожалению,  лишь

немногие люди заботились  о  том,  чтобы подкормить лис,   да и сами

рыжие призраки избегали человеческих глаз. И все же некоторые из них

выкопали себе норы прямо в городе, во дворах и в садах, подчас всего

в нескольких футах  от людского жилья.  Одна из лисиц дошла до того,

что устроилась в кладовой дома,  хозяева которого,  кстати,  держали

кошку и пса.  Но увалень спаниель,  хотя вечно сновал туда-сюда,  не

причинял  непрошеной  гостье  беспокойства.   Лазейку,   придуманную

хозяевами  для  кошки,  лисица использовала для того,  чтобы в любое

время  беспрепятственно  входить   и   выходить  из  дома.  Хозяева,

разумеется,   заметили  свою  необычную  соседку,   но  по причинам,

известным им одним, мирились с ее присутствием.

    Лес Трех Ветров действительно  был прорежен и прочищен,  и южная

его часть превратилась  в  парк  с  прямыми аллеями  и  асфальтовыми

дорожками,  где чинно прогуливались горожане и резвились дети. Среди

лесных деревьев появились экзотические растения и цветы,  посаженные

людьми,  а зверям и птицам вновь пришлось потесниться. Посреди парка

вырыли  пруд   и   выпустили  лебедей,  диковинных белоснежных птиц,

которых никто из старых жителей леса прежде в глаза не видел.

    К  счастью,   правление парка решило сохранить  в  нем несколько

островков дикой природы,   и  барсучий городок оказался  в  одном из

таких  заповедных  уголков.   Однако  звери  теперь  почти полностью

лишились возможности охотиться. На месте бывших охотничьих угодий, с

их   большими     и     малыми   звериными   тропами,    раскинулась

ж и в о п ы р к а.    Для   того чтобы добыть еду,  О-ха приходилось

спускаться на городские улицы,  где жил теперь Камио.  Он знал,  где

стоят  полные  мусора  бачки,   где  в определенные  дни  появляются

полиэтиленовые  пакеты,   доверху  набитые  отбросами.   Под  мудрым

руководством  Камио лисица быстро постигла науку потребления людских

объедков.  Другим животным повезло меньше:  непривычные  к городской

жизни, они не решались на подобный промысел. Многие из них голодали.

    Камио утверждал,  что приспособиться к городской жизни нетрудно.

Но он не учел, что маленький городок не в состоянии прокормить такое

количество диких животных,  которые  в большинстве своем не обладали

необходимыми  навыками.   Прежде  чем  зародившееся поселение станет

богатым   и   процветающим,   пройдет  немало времени.  Скорее всего

следующему поколению зверей жизнь  в  городе действительно покажется

легкой,  ведь  к  той поре  их  станет намного меньше  и  пищи будет

хватать на всех. Но пока растерявшимся в непривычных условиях лесным

обитателям приходилось туго.

    О-ха по-прежнему держалась с Камио отчужденно и холодновато,  но

сердце лисицы постепенно оттаивало.  Как-то вечером  они  бок  о бок

трусили   по   городским  улицам,  пересекая пятна света,  бросаемые

фонарями,   и беседовали об истории лисиного племени,  которой обоих

учили в детстве.

    - Неужели ты никогда не слыхал про А-О? - спросила лисица, когда

они обогнули площадь  и  приблизились  к  заветному мусорному бачку,

выставленному у задней двери ресторана.

    -  Да  нет,  слыхал.  Просто  я не знал,  что он,  этот ваш А-О,

является родоначальником всех лис на земле.  Меня учили,  что первую

лису, пришедшую в мир, звали Менксито. Он, кстати, тоже был самцом и

самкой одновременно. Так что это почти одно и то же.

    - Вовсе не одно и то же.  Тебя учили неправильно.  На самом деле

А-О...

    -  Да в чем тут разница,  подумай сама.  Просто твою первую лису

иначе звали. Это же неважно. Зачем цепляться за догму?

    - Насколько  я  знаю,  доги  -  это порода собак,   и  они здесь

совершенно ни при чем, - брякнула О-ха.  Она,  разумеется, прекрасно

поняла Камио, но не желала признавать его правоту.

    Лис внезапно обернулся и вперил в нее пристальный взгляд.

    - Когда же мы с тобой поселимся в одной норе? - выпалил он.

    - О чем это ты?

    - Сама знаешь  о  чем.   Я  хочу,  чтобы мы с тобой жили вместе,

завели детенышей.  Близится пора любви.  Кого  же  ты ждешь?  Может,

А-магира?

    Лисица презрительно фыркнула:

    -  Издеваешься?   Глаза   бы   мои   не  видели этого отвратного

старикана.  Но это вовсе не значит,  что я сплю и вижу, как бы стать

твоей подругой.

    -  Да,  на это не похоже.  Ты и говоришь-то со мной сквозь зубы.

Значит, я тебе совсем не нравлюсь?

    О-ха потупилась:

    - Нет,  отчего  же.   Нравишься. - Но мы с тобой слишком разные.

Воспитывались по-разному. И я... я не знаю.

    - Чего  тут  знать?   Ты  лисица,   я лис.  Скоро наступит время

спариваться.  Я говорил тебе,  у меня была подруга, но она далеко, и

мы  с  ней больше не увидимся.  Если она жива,  наверняка нашла себе

другого.   Из  всех здешних лисиц мне по душе только одна - ты.  И я

хочу быть с тобой.

    - Не все наши желания исполняются.

    - Конечно.  Поэтому  я  и прошу тебя дать ответ.  Если я тебе не

нужен, быть может, другая лисица...

    - Другая? - огрызнулась до глубины души задетая О-ха. - Тогда не

теряй время, отправляйся к этой своей другой...

    - Другая  с  тобой  не сравнится.  По-моему,  мы с тобой отлично

подходим друг другу.  Поверь, на меня можно положиться. Я не из тех,

кто бросает жену  с детенышами на произвол судьбы.  И как только мне

убедить тебя в этом?

    - А если... если я стану твоей подругой, то это уж на всю жизнь.

Однажды я потеряла детенышей, потому что муж мой погиб и некому было

приносить  мне еду,  пока я согревала лисят.  Пережить такое горе во

второй раз мне не по силам.

    Глаза  лиса  вдруг  вспыхнули,   и  О-ха невольно ощутила прилив

теплого чувства к нему.

    - Послушай, - произнес он. - Я уважаю твою память об А-хо. Но он

умер,   и с этим ничего не поделаешь.  Уверен,  он был замечательным

лисом, лучшим лисом на свете. Другого ты бы не выбрала.

    -  От  скромности  ты  не умрешь,  - усмехнулась О-ха- - Значит,

по-твоему, я и тебя выбрала, потому что ты лучший лис на свете?

    Камио  ошарашенно уставился  на  нее.  Мгновение спустя  он  уже

выплясывал вокруг фонарного столба, без умолку восклицая:

    - Правда? Ты не шутишь? Ты согласна?

    - Согласна. Только смотри не подведи меня.

    - Я!  Подвести тебя!  Да ни за что на свете! Я буду заботиться о

тебе   до   конца дней своих.  Скорее ветры перестанут дуть  и  реки

пересохнут,   чем  я оставлю тебя.   Ну,  теперь нам надо подумать о

хорошей норе.  От барсуков ты уйдешь.  То место,  где я живу сейчас,

нам вряд ли подойдет.  Я, видишь ли, устроился пока на крыше гаража,

а запахи там...   В  общем,  тебе  ни  к чему дышать такой вонью.  А

лисятам тем более.  Им нужен чистый, свежий воздух, деревья, трава и

все такое...   Я  тут присмотрел местечко  на окраине...  как вы это

называете...  ж и в о п ы р к и.  Там, за усадьбой, есть дом - он не

из новых, сразу видно, давно стоит. Вокруг фруктовый сад, совершенно

заброшенный. В доме живет один только человек, самка, совсем старая,

в саду и не показывается. В глубине сада есть сарай, - по-моему, под

ним вполне можно поселиться. Как ты на это смотришь?

    - Звучит заманчиво.

    - Я долго выбирал, приглядывался. В таком важном деле спешить не

годится.

    - Но сначала я должна сама взглянуть на этот твой сарай.

    - Так пошли прямо сейчас.

    Прежде  чем  отправиться  на  окраину,   они пошарили в мусорном

бачке,  как и обычно нашли там немало съестного и наелись до отвалу.

Потом Камио отвел О-ха в облюбованный сад.  Лисица с первого взгляда

узнала  это место,  и сердце у нее защемило.  Именно в этом саду,  в

сарае  около  приусадебной  сторожки,    она   потеряла своих первых

детенышей.   Но  она решила,  что Камио говорить об этом незачем,  и

объявила,   что  ей здесь очень нравится.   С тех пор как она родила

лисят в заброшенном сарае,  многое изменилось. Теперь город вплотную

подступал  к  старому фруктовому саду.  Близость усадьбы,  обиталища

Сейбра,  внушала лисице опасения, но Камио подвел ее к ограде, чтобы

она своими глазами убедилась  -  Сейбр,  грозный страж усадьбы,  был

одновременно  и ее пленником,  запертым за высокой кирпичной стеной.

Мало-помалу О-ха согласилась со всеми доводами лиса.

    Жизнь вновь манила  ее радостями.  Углубление под сараем в самом

деле могло стать превосходной норой.  Деревья в саду, хоть и старые,

и неухоженные,  все еще плодоносили, обещая побаловать лис фруктами.

Наверняка осенью яблоки, груши и сливы ковром покроют землю. О-ха не

могла не оценить этого.

    На следующий день  она в последний раз зашла в барсучий городок.

Гар  был  не  в лучшем расположении духа,  но,  услыхав,  что лисица

уходит навсегда, простился с ней тепло и сердечно:

    - Ха,  лисичка.  Уходишь.  Что ж, так и должно было случиться. Я

буду   по   тебе скучать.   Нам  с тобой случалось славно поболтать,

правда? Значит, решила завести маленьких пушистых лисенышей? Хорошее

дело!  Потом приводи их сюда,  покажи старому барсуку. Очень хорошее

дело!

    И он,  переваливаясь,  направился в собственную спальню. О-ха не

была там с тех пор,  как впервые пришла в барсучий городок в поисках

приюта.   Гар очень ревниво оберегал свой покой и независимость,  и,

хотя они с О-ха провели немало часов за разговором,  этот замкнутый,

мрачноватый зверь по-прежнему остался для нее загадкой. Как бы то ни

было,  покидая барсучий городок,  она жалела лишь о разлуке с Гаром.

Барсуки вечно болтали друг  с  другом,  громко фыркали  и  порой так

досаждали О-ха,   что она еле сдерживалась,  чтобы не прикрикнуть на

них.   Но  теперь  все  неприятности остались позади.  Перед лисицей

открывалась новая жизнь.

    Вернувшись   в   сад,   она  прежде всего освятила новое жилище,

проделала  внутри  норы  и  перед входом  все  обряды,  предписанные

традициями  и  обычаями.  Изумленный Камио вытаращив глаза наблюдал,

как О-ха предается ритуальным пляскам  и  скачкам,  чертит  на земле

спирали  и  квадраты  и распевает магические заклинания.  Недоумение

лиса вскоре сменилось скукой,   он  попытался положить представлению

конец,  но О-ха бросила на него испепелявший взгляд,  и у Камио язык

прилип к нёбу.

    -  Все  в порядке?  Теперь призраки врагов  и  духи деревьев  не

причинят   нам   зла?   -  не  без  иронии осведомился Камио,  когда

ритуальное действо наконец завершилось.

    -  Не  упоминай  о  духах деревьев,  когда  в  том  нет нужды! -

отрезала О-ха и отправилась к ограде, чтобы оставить там свои метки.

    День выдался хлопотный,   оба  устали и наконец улеглись в новой

норе, прижавшись друг к другу.

    -  Ты  должен сменить имя, - сонно пробормотала лисица. - Теперь

тебя будут звать А-хо.

    С Камио мигом соскочила дрема.

    - Вот еще! - возмутился он. - Зачем это? А-хо - твой первый муж,

и он умер. А меня, как тебе известно, зовут Камио

    - Такова традиция. Имя лиса в зеркальном отражении повторяет имя

его подруги, и если меня зовут О-ха...

    - Дурацкая традиция.  Мне она не указ.  Придумали тоже!  То-то я

удивлялся,   что у всех парочек здесь зеркальные имена.  Нет,  нам с

тобой это ни к чему. Я менять имя не собираюсь.

    - Так значит, ты хочешь, чтобы я изменила свое?

    - Вовсе нет.  Пусть каждый остается  при  своем имени.   Не вижу

смысла что-то менять.

    - Но как другие лисицы узнают, что ты мой муж?

    - Да наплевать на них.  Пусть думают,  что им заблагорассудится.

Какое нам дело до других лисиц и лисов?  Главное,  ты знаешь,  что я

твой, я знаю - ты моя. Зачем сообщать всему миру о том, что у нас на

сердце?   Я  понимаю,   ты стоишь за традиции горой,  и мне вовсе не

хочется тебя расстраивать,  но от всех этих пустых условностей с ума

можно сойти.  По-моему,  ни к чему, чтобы отжившие традиции забирали

над нами власть.  Таково  мое  мнение,   и надеюсь,  ты будешь с ним

считаться.

    О-ха поднялась и решительно направилась к выходу.

    - Теперь я вижу,  что ошиблась, - обернувшись, бросила она. - Мы

с тобой слишком разные.

    - Постой! Неужели из-за какой-то ерунды...

    - Если  для  тебя  это  действительно ерунда,  почему не сделать

по-моему?   В конце концов,  я родилась в этой стране,  а ты приехал

неведомо  откуда.  Значит,   ты  должен уважать наши обычаи,   а  не

внедрять здесь свои.

    Камио, обиженный и раздосадованный, сел скрестив передние лапы.

    - А-хо,  А-хо,  -  бормотал он себе под нос. - Ни в жизнь мне не

привыкнуть  к  этому имени.  Я - Камио,  а А-хо - это кто-то другой.

Если я сменю имя, сам себе стану чужим. Меня окликнут, а я и ухом не

поведу,  заговорят об А-хо, а мне и невдомек, что речь идет обо мне.

Нет,   я  не хочу впускать  в себя дух другого лиса. - Он взглянул в

глаза О-ха,  посверкивающие  в темноте. - Ты знаешь,  я - это я,  не

А-хо.  И ты не заставишь меня превратиться в него.  Я Камио,  лис из

далекой страны. А А-хо мертв и сейчас разгуливает по Дальнему Лесу.

    Пожалуй,  в его словах много правды, признала про себя О-ха. Она

все еще думает об А-хо.  И сейчас,  в полумраке, всякий раз невольно

удивляется,  услышав голос Камио,  а не голос первого мужа. Ей так и

не удалось совладать  с тоской по А-хо,  но,  если она не опомнится,

воспоминания разрушат ее настоящее.

    - Прекратим спорить.  Я согласна. Ты - это ты, а не А-хо. Я буду

звать тебя А-камио.

    - Нет,   так  тоже  не  годится.  Меня зовут Камио,  и не иначе.

Впрочем, если хочешь, возьми себя имя О-комиа.

    - Спасибо за одолжение.  Только этого не хватало. Получается, мы

с тобой делим нору,  собираемся завести детенышей, но в глазах всего

мира мы друг другу чужие. Что ж, если ты считаешь, так лучше, - будь

по-твоему. В самом деле, имена - это одно, чувства - другое. Правда,

я никогда  не  слыхала,  чтобы лис отказывался изменить имя.  Меня с

детства приучали чтить законы  и  обычаи,   и,  конечно,  мне не так

просто объявить  их ерундой.  Если А-конкон узнает,  что мы нарушили

древний обычай,  его удар хватит. Знаю, ты считаешь, я свихнулась на

традициях,  -  вот погоди,  встретишься с А-конконом,  он тебе мозги

вправит. Ну да ладно. Нам обоим надо отдохнуть.

    Камио был только рад прекратить неприятный разговор. И они опять

улеглись, соприкасаясь телами.

    Наступила пора любви,   и  О-ха,   к  немалому своему удивлению,

обнаружила,   что  не только А-хо способен доставить ей наслаждение.

Камио оказался  на  редкость чутким,  внимательным и нежным.  Он так

ласково покусывал ее за бок,  зарываясь носом в мех, что возбуждение

охватило  ее  задолго перед совокуплением,  которое в конечном счете

длится всего несколько секунд.  Мех О-ха так наэлектризовался,  что,

когда они с Камио терлись друг о друга,  между ними пробегали искры.

Страсть  переполняла  лисицу,    и   пару  раз  она куснула Камио  -

охватившее   ее   чувство  требовало  выхода.   Он  испустил стон  и

прошептал, что в такие мгновения хочет ее еще сильнее.

    Когда все было кончено,  Камио три раза отрывисто тявкнул, потом

взвизгнул,   и  в голове у О-ха пронеслось:  кое-что на свете всегда

остается неизменным.  Довольные,  ублаготворенные, они долго лежали,

прижимаясь друг к другу и наслаждаясь своей близостью.

    В мир пришла зима.  Трава,  посеребренная морозом,  скрипела под

лапами, и, вернувшись в нору с охоты, лисы долго возились, выкусывая

лед,  намерзший между когтей.   Все вокруг покрылось хрупкой ледяной

коркой, окна сарая мороз расписал диковинными узорами, напоминающими

листья  папоротника.   Затвердевшую  землю  теперь  невозможно  было

раскопать,   и  лисам приходилось обходиться  без  червей  и улиток.

Насекомые исчезли,  словно  их  никогда  и не было.  Найти воду тоже

стало нелегко.

    О-ха настойчиво обучала Камио обрядам,  сопровождающим выход  из

норы  и  возвращение в нее.  Глупо считать вздором ритуалы,  которые

обеспечивают безопасность жилища,  утверждала лисица.  Конечно,  для

того,   чтобы  проделать   все  должным образом,  требуется время  и

терпение,  но,  когда дело идет о сохранности норы, нечего лениться.

Камио хотелось угодить подруге, и он стал прилежным учеником. К тому

же  лис  и  сам  понимал:   их будущим детенышам необходимо надежное

убежище,  ведь  в  случае необходимости беспомощные лисята не смогут

спастись бегством.

    Однажды ночью Камио отправился  на промысел,  но вскоре вернулся

без добычи.   По  его встревоженному взгляду О-ха мгновенно поняла -

что-то случилось.

    - В чем дело? - вскинулась она. - Говори скорее, не тяни!

    -  Ты только не волнуйся, - ответил он. - Но нам нужно побыстрее

уносить  отсюда  лапы.  Кругом полно людей,   и  у всех ружья.   Они

повсюду,  и в городе, и в окрестностях. Убивают все живое, и лис - в

первую очередь.

    Сердце лисицы сжалось.

    - Но почему, почему?

    - Да все А-конкон, гори он ярким пламенем, - с чувством ругнулся

Камио.

    - А-конкон? Что он мог натворить?

    -  Пошли  быстрее.    Нам   надо  найти  безопасное место,   где

детеныши...

    - Ты не ответил. Что сделал А-конкон?

    -  Он,   видно,  на старости лет окончательно спятил.  Додумался

совершить рванц на главной городской площади. На глазах дюжины людей

вспорол себе брюхо и выпустил кишки. Ясно, людям невдомек, в чем тут

дело, - да и откуда им знать лисьи обряды. Он-то совершил это в знак

протеста  против  людского вторжения.  Слыхала,  наверное,   как  он

хныкал: мы, мол, лисы, теперь обречены влачить жалкое существование.

Мне,  ей-ей,  плешь проел своими сетованиями.  Вечно твердил: пришло

время напомнить о забытых традициях! Вот и напомнил, на наши головы!

    - Но почему люди так рассердились? Почему решили убить всех лис?

    - Почему?  Перепугались до смерти,  вот почему. Как только А-лон

рассказал мне,  какую штучку выкинул А-конкон,   я  сразу все понял.

Хуже нет,  когда людей охватывает страх.   Они  лишаются рассудка  и

несут  с  собой смерть.  Сейчас они боятся за своих детенышей - сама

знаешь, что такое детеныши...

    - Ты трещишь без умолку, но до сих пор толком не объяснил...

    - Разве?  Пришел Призрак,   что имеет тысячи имен.  Люди увидали

Белый  Лик  Ужаса.  Решили,  что в голову А-конкону ударила Ядовитая

Пена - проще говоря, что он взбесился.

    Снаружи уже доносились выстрелы и отрывистый людской лай.  Топот

множества шагов сотрясал улицы.   Все  звуки были полны страхом - не

обычным страхом,  а леденящим ужасом пред смертельным безумием,  что

передается через укусы собак и лис.

    -  Они  убивают  не  только лис,  бродячих собак тоже, - добавил

Камио. - Собак, кошек, всех...

    - Но... - Лисица запнулась,  чувствуя, как из глубин ее сознания

поднимается Неизбывный Страх,  унаследованный от предков,  жестокий,

мучительный,   бесконечный  страх.   -  Но раньше такого никогда  не

случалось... никогда.

    - У себя на родине я видел кошмары вроде этого.  Сейчас никакого

бешенства нет,   это  все людские выдумки.  Но люди боятся,  и этого

достаточно.  Теперь они будут убивать,  пока не уничтожат все живое.

Или пока  к  ним  не вернется рассудок.  Идем,  больше нельзя терять

времени.  Хорошо хоть,   они  обходятся  без собак - опасаются,  что

бешеные лисы перекусают псов  и  потом им придется пристрелить своих

любимцев. Идем же скорее.

    Вслед  за Камио О-ха послушно направилась к выходу.  Она даже не

стала протестовать, когда лис пренебрег ритуалами.





    ГЛАВА 16

    Лисьи духи,  пришедшие из Первобытной Тьмы,  духи,  от которых в

мире  нет  тайн,  знали,   что со времен избиения младенцев при царе

Ироде на улицы не выходило столько людей,  жаждущих убивать. Неясные

тени метались  по  земле  и  по стенам,  вспышки выстрелов разрезали

ночной  мрак,   грохот  взрывал  тишину.   Напрасно  жертвы пытались

скрыться средь снежных пустошей  -  погоня настигала  их.   Вскрики,

полные  ужаса,   и  громкие,  возбужденные голоса сливались  в  один

нестройный хор,  а потом наступало молчание, мертвое молчание. Запах

смерти проникал повсюду,  и все, что дышало и двигалось, оцепенело в

ожидании  неминуемого  конца.   Кровь  орошала  снег горячим красным

дождем, и казалось, сама земля сжалась в испуге.

    Лисьи  духи знали также,   что  не только жертвы,   но  и убийцы

одержимы  Неизбывным  Страхом,    что   преследователи  считают себя

преследуемыми, что волна безумия в очередной раз захлестнула мир. Не

в  силах  понять,   что  породило подобный кошмар,  обреченные звери

тщетно  пытались  скрыться  в  сквозных зарослях голых,  окоченевших

деревьев.   Обитатели   нор   по  берегам   рек  и ручьев трепетали,

вообразив,   что настал конец света,  и самые робкие из них умирали,

сраженные ужасом.

    Для   того   чтобы   вырваться      из      охваченной   паникой

ж и в о п ы р к и,  О-ха и Камио пришлось пойти на риск и пробраться

по городским улицам к окраине.  За каждым поворотом могла скрываться

смертельная ловушка.   На  углах  лис подкарауливали охотники,  мимо

пролетали  машины,   набитые  вооруженными людьми.   В  городе Камио

чувствовал  себя увереннее,   чем  О-ха,   и  указывал путь подруге.

Подчиняясь  инстинкту,    лис   старался держаться ближе  к  красным

кирпичным стенам, на фоне которых их рыжие шубы были не так заметны.

Проскользнув по улицам,  лисы скрылись в темноте аллей и устремились

прочь  из  города,  перепрыгивая через изгороди,  взбираясь на крыши

невысоких гаражей и сараев.  К счастью, люди, отправившись на бойню,

оставили без всякой охраны собственные дворы и сады: убедившись, что

там  не  скрываются животные,  люди решили,   что  те  уж  больше не

приблизятся к их домам.  Предательский снег хранил следы лис,  и они

понимали - необходимо вырваться из города прежде, чем рассветет.

    Когда людской запах  и  скрип сапог приближались к ним,  Камио и

О-ха торопливо прятались  в  мусорном бачке,   в  сарае,   за грудой

разбитых  цветочных  горшков,    под   машиной.   Особенно надежными

считались  убежища,   куда  можно  было  проникнуть  через небольшое

отверстие.  Камио было известно,  что люди неверно представляют себе

размеры лис,  - по их мнению,  лиса ростом со среднюю собаку,  тогда

как  она  чуть больше кошки.  Лисы способны протиснуться  в дыру,  в

которую   не   пролезет  человеческая  рука.    Однажды  пара  сапог

проскрипела по снегу перед самыми носами затаивших дыхание беглецов.

    Оказавшись  на  краю города,  там,  где еще шла стройка,  О-ха и

Камио обнаружили канализационный люк,  юркнули  в  него  и двинулись

дальше  по  трубам.  Даже  под землей доносились раскаты выстрелов и

грохот человеческих шагов по мостовой. Трубы кишмя кишели животными,

в  основном  мелкими  зверюшками.      Их    всех  сотрясала  дрожь,

парализованные  испугом,    они   не  могли двинуться  с  места  при

приближении лис.   Но  Камио  и  О-ха  не обращали на них внимания -

сейчас им было не до охоты.

    - Давай останемся здесь, - предложила О-ха.

    -  Нет,    не  стоит,  -  возразил Камио.  -  В трубах долго  не

просидишь,  придется выбираться наверх. Тут они нас и подкараулят. Я

точно знаю - они не утихомирятся ни завтра,  ни послезавтра. Побоище

будет длиться по крайней мере неделю,  а то и две.  Может, кто-то из

людей даже выяснит,   что  А-конкон вовсе  не взбесился,  а совершил

ритуальное самоубийство. Люди, поверь мне, многое способны выведать.

Но остальные  все  равно его не послушают и не сложат оружия.  Чтобы

случай с А-конконом стерся в их памяти, требуется время. Так что нам

лучше уйти подальше от города.

    Когда трубы кончились, лисы вылезли наверх и стремглав бросились

через  стройплощадку.   Вслед  им  раздались ружейные выстрелы,   но

стрелявший,  как видно, был неопытен и промахнулся. Пули просвистели

много выше лисьих голов  и  разбили вдребезги несколько керамических

труб, сложенных штабелями. Осколки дождем посыпались на беглецов, но

те  только  прибавили  скорости.  Стрелявший пронзительно взвизгнул,

обращаясь к своему товарищу,  и оба пустились в погоню за лисами. На

бегу  человек  пытался перезарядить ружье.  Заслышав топот шагов  за

самой своей спиной,  О-ха обернулась,  зарычала  и оскалилась.  Даже

слабые  глаза  лисицы различили,   как  побледнели люди,  увидев  ее

обнаженные зубы.  Оба испуганно отскочили,  и тот, что держал ружье,

выпустил патроны  из  дрожащих пальцев.  Патроны  тут  же утонули  в

глубоком снегу, людям пришлось нагнуться за ними, а лис тем временем

и след простыл.

    Наконец О-ха и Камио вырвались из города,  но оказалось, что все

окрестные  дороги  запружены машинами.   В  кругах света,  бросаемых

автомобильными фарами,  мелькали человеческие тени - тени с ружьями.

Камио  сразу  смекнул:  дозоры выставлены здесь вовсе  не  для того,

чтобы ловить беглецов.  Люди несут караул,  пытаясь  не пропустить в

город лис и других животных. Но, увидев, что звери крадутся через их

посты, дозорные, без всякого сомнения, откроют огонь.

    И прежде бывало,   что  люди убивали  лис  из страха,  а не ради

забавы.  Лисьи духи,  дети Первобытной Тьмы,  помнили ту пору, когда

генерал  Мэтью  Хопкинс,  Неустрашимый Борец  с  Ведьмами,  упиваясь

собственной злобой и могуществом, понаставил по всей стране виселицы

и разложил костры, на которых находили мученическую смерть не только

люди,   но  и животные.   Да,  в те дни многие лисы были сожжены или

брошены  в  воду,  также как собаки и кошки,  принадлежавшие семьям,

обвиненным  в  колдовстве.  Тогда животных  не  просто убивали,   их

казнили,  подобно преступникам. И лисьи духи, с содроганием наблюдая

за нынешним кошмаром, вспоминали о тех жестоких временах.

    Теперь,    за   городом,   настала  очередь О-ха указывать путь,

придумывать,  как прорваться сквозь заставу.  Лисы незаметно крались

вдоль людских цепей,  и О-ха наставила нос по ветру,  принюхиваясь к

малейшим оттенкам запахов.  Вскоре резкий специфический запах привел

ее к стайке людей, чье внимание было поглощено распиваемой бутылкой,

а  не  тем,  что творится вокруг.  Люди,  устроившись вокруг горящей

бензиновой канистры, грели руки у огня и громко перелаивались. Камио

и О-ха поползли,  держась  той  стороны,   где  люди сидели особенно

тесно,  плечом  к  плечу,  и отсвет костра не падал на землю.  Скрип

собственного  меха   о   снег  казался  О-ха оглушительным,   и  она

удивлялась, как это люди ничего не слышат.

    Еще немного,  и лисы растворились бы в темноте,  но тут какой-то

человек обернулся и взглянул в их сторону.  Как видно заметив что-то

неладное,   он  залаял,  обращаясь  к товарищам.  Один из них достал

большой фонарь,  и луч яркого света прорезал темноту,  на волосок от

затаившихся беглецов.  Человек с фонарем поднялся и направился прямо

к ним.  Но тут другой что-то проворчал ему вслед, и тот остановился.

Несколько секунд помешкав,  словно в нерешительности,  он вернулся к

костру и отхлебнул из бутылки,  которую передавали по кругу.  О-ха и

Камио, ни живы ни мертвы, немного переждали, пока волнение уляжется,

и продолжили свой рискованный путь.

    Миновав  людские  цепи,    они   оказались  на  вспаханном поле.

Запорошенную  снегом  землю  прорезали  глубокие борозды,   и  лисы,

преодолевая их,  выбились из сил. Добравшись до канавы, оба в полном

изнеможении повалились на дно.

    - Понятия  не имею,  где мы, - подала голос О-ха. - Я так далеко

от дома ни разу не забредала.

    -  Где мы,  не важно, - откликнулся лис. - Главное,  нам удалось

вырваться из города.  Подумай только о тех,  кто остался в Лесу Трех

Ветров,  вернее  в парке.  Он ведь со всех сторон окружен домами,  и

люди наверняка первым делом ринулись туда.

    - Ох... Гар! - выдохнула лисица.

    - Гар, "идеальная парочка"... мало ли там хороших зверей.

    Когда настало утро,  выяснилось,   что люди идут по их следу,  и

лисы быстрой рысцой пустились  по  полям.  Надеясь сбить охотников с

толку,  они перепробовали все известные им ухищрения - взбирались на

деревья,  бежали  по  поваленным стволам,  спускались  в заледенелые

канавы.   И все же преследователи упорно шли за ними.  Похоже,  люди

вознамерились  убить   лис  во  что  бы  то  ни стало.   С  великими

предосторожностями  О-ха   и   Камио  обогнули  ферму.  Наконец  они

добрались до железнодорожных путей.

    - Давай наверх, на шпалы! - скомандовал Камио. - Быстрее. Они уж

у нас на хвосте.

    Недоумевающая  О-ха подчинилась.  Никогда раньше  она  не видела

железной дороги,   и  теперь ей оставалось лишь слушаться Камио.  Он

пробежал немного  по  путям,  а потом улегся между шпал,  вжавшись в

гравий.  О-ха поступила так же,  легла и, дрожа мелкой дрожью, тесно

прижалась к Камио.

    Вскоре  до  нее донесся человеческий лай,   она  уловила  в  нем

растерянные нотки и поняла,  что преследователи в замешательстве.  В

том месте, где лисы вскарабкались на пути, след прервался, и люди не

могли обнаружить, где же он начинается вновь.

    Раздался грохот, едва не заставивший О-ха вскочить. Лисы ощутили

сильный запах пороха.  Какой-то человек,  догадавшись,   что беглецы

прячутся поблизости,  выстрелил,  надеясь их вспугнуть. Хитрость его

чуть было не сработала.  Вдруг рельсы загудели,  завибрировали. О-ха

не понимала, что происходит, но ее охватила паника.

    -  Не  двигайся,  -  прошептал Камио.  - Главное,  опусти пониже

голову.  Все будет в порядке,  поверь мне.  Сейчас поезд пройдет над

нами. Это не страшно, я так уже делал. Много раз делал. Мы останемся

целы-невредимы. Только лежи тихо, тихо...

    Голос  его  был мягок и нежен,  но О-ха чувствовала,  как сквозь

успокоительные слова прорывался испуг.

    Гул все усиливался.  Тяжелая железная машина с бешеной скоростью

надвигалась на лис. О-ха не сомневалась - для них обоих смертный час

пришел.  "Почему же Камио не делает попытки спастись?" - с отчаянием

думала она. Но она доверяла ему и, раз он не двигался, тоже замерла,

опустив голову на лапы.

    Пронзительный лязг металла резал  ей  уши.   Со  всех сторон  ее

окружала сталь,  которая скрежетала,  визжала и вопила, точно живая.

Земля   под   лисицей ходила ходуном,  мелкие камешки дребезжали  и,

подскакивая, ударяли ее по макушке. Тело О-ха оставалось невредимым,

но   ей  чудилось  -  она умирает,  страшная тяжесть давила  ее,   и

казалось,  пытка  эта  не кончится никогда.  Вдруг в глаза ей ударил

солнечный свет, грохот растаял вдали, лишь в ушах у О-ха по-прежнему

звенело,   а в груди было пусто,  словно сердце ее унеслось вместе с

поездом и теперь мчалось через поля и леса.

    Лисы долго лежали, не шевелясь. Наконец О-ха прошептала:

    - Камио?

    Ответа  не последовало.  "Вдруг он умер,  не выдержав ужаса? " -

мелькнуло у нее в голове. Но тут он открыл глаза и произнес:

    - Это длилось немного дольше, чем я ожидал.

    Завывай свистел  над  лисами,  ероша их мех.  О-ха с облегчением

осознала,   что все человеческие звуки и запахи исчезли.  Она села и

огляделась вокруг:

    -  Пойдем,  чего разлегся.  Люди убрались.   И  нам нечего здесь

оставаться.

    - Пойдем, - согласился Камио. - Сильное впечатление,  правда?  Я

имею в виду поезд.

    Она взглянула на него, оторопев от изумления:

    -  А  разве ты...  разве  ты тоже делал это в первый раз?  Ты же

сказал...

    Он покачал головой:

    - Ну,  не то чтобы совсем в первый.  Однажды я уже пытался, но в

последний  момент  струхнул   и  выскочил из-под самых колес.  Чудом

остался жив. Но мой приятель, городской лис, который каждый день так

развлекался,  сказал,   что ничего опасного тут нет,  надо только не

двигаться  и пониже опустить голову.  Я так за тебя боялся.  Боялся,

что  ты не совладаешь со страхом.  Но ты держалась молодцом.  Просто

удивительно. Послушай, может, ты сама делала это не в первый раз?

    -  Да я ни разу в жизни к железной дороге и близко не подходила.

Так,  значит,  -  снисходительно уточнила лисица,  - в первый раз ты

испугался и вскочил?

    - К стыду своему, да. Я чуть не умер от страха.

    - Надо  же, - проронила она. - А я ничего.  Было даже любопытно.

Думаю,   мне  было спокойнее,  оттого  что  ты рядом,  - великодушно

добавила она.  -  Я ведь считала,   раз ты сам все это испытал,  мне

бояться нечего.

    -  Отирался бывалый железнодорожный лис,  который множество  раз

лежал под поездами. Но все же я испугался и вскочил. Нет, в смелости

мне с тобой не тягаться.

    Камио так щедро расточал похвалы,  что О-ха почувствовала легкий

укол совести.

    - Но правде сказать, я тоже жутко испугалась, - призналась она.

    - Еще бы. Только чокнутый не испугался бы, когда вокруг творится

такое.   Но  ты  не  подчинилась страху,   не  дала  ему лишить тебя

рассудка,  вот что главное.  Ладно, пора идти отсюда. Охотники могут

вернуться. Как ты считаешь, в какую сторону нам двинуть?

    - Пойдем в сторону солнца.  Будем держаться вдоль путей, пока не

доберемся до болот в устье реки. Укромнее места не придумаешь. Там и

переждем, пока переполох в городе закончится.

    И лисы затрусили  под  насыпью;  носы  и уши оба держали начеку,

чтобы  не  пропустить звуков  и запахов,  предупреждающих о близости

человека.   К  полудню  они  дошли  до  каменной гряды,   за которой

начинались  заболоченные  равнины,   изрезанные  бухтами.   Тут  они

оставили  пути.   Пока   они  двигались вдоль железной дороги,  мимо

промчалось несколько поездов,   и  каждый  раз  О-ха содрогалась при

мысли, что подобная махина могла растерзать ее тело.

    Когда  они добрались до реки,  наступал час отлива - лишь мелкие

лужицы поблескивали на илистом дне и в бухтах. Растительность вокруг

была  скудной  и  невзрачной,   и  только фиолетовые заросли морской

лаванды,   чьи  цветы,  хотя  и умирают осенью,  еще долго сохраняют

яркость,  оживляли картину.   В  крошечных лужицах на дне плескались

серые кефали,  чайки кружились  над  бухтами в поисках устриц,  и их

пронзительные  крики  смешивались   с   гусиным  гоготом.   В  кучах

водорослей виднелись раковины моллюсков  и копошились черви.  Здесь,

над рекой,  носились чайки всех видов - и те,  что живут грабежом, и

те,  что подбирают отбросы,  и те, что сами ловят себе рыбу. Изящные

остроносые цапли важно прохаживались по дну, выглядывая, не мелькнет

ли   где   серебряная  спина  рыбешек.  Развалины лодок,  гниющих  в

прибрежной  тине,   угрюмые,   серо-зеленые,   напоминали мертвецов,

восставших из могил.

    Лисы  двигались  неспешной рысцой,  скрываясь  за  дамбой,   что

защищала  здесь  землю   от  затопления.  Десятки неведомых запахов,

резких,  пронзительных,  острых, ударяли им в ноздри. Для того чтобы

определить источник этих запахов,  требовалось время,  но зато после

лисы запоминали их навсегда. В одной из бухт они наткнулись на остов

полуразвалившегося катера.   От  пропитавшегося сыростью судна веяло

холодом,  но в кабине, которую вода не заливала в часы прилива, было

тепло  и сухо, - лисы решили,  что лучшего дома им не сыскать.  Зима

была в разгаре,  близилась самая холодная пора, и они знали - здесь,

на болотах,   им  придется туго,   но  все  эти  трудности меркли  в

сравнении с Неизбывным Страхом.

    Когда О-ха впервые вышла  на  охоту,  ей тут же встретилась стая

чаек;  одну  из  них лисице удалось схватить зубами,   но  остальные

почему-то не улетели.  Лисица почувствовала дурманящую жажду крови -

чувство сродни тому, что она испытала давным-давно, когда они с А-хо

проникли в курятник.  Кровавая пелена затуманила ее рассудок, голова

закружилась    при   виде  несметного  количества  добычи.    Однако

переживания и потрясения последних дней что-то изменили в ней,  душа

хищницы  противилась  бессмысленному  кровопролитию,   убийству ради

убийства. Доселе неиспытанное чувство - нечто вроде жалости к птицам

- овладело  ею.   О-ха сама  не  могла разобраться  в  охватившем ее

сумбуре, ведь все ее инстинкты были нацелены на то, чтобы выжить, не

упустить любую возможность добыть побольше еды.  Но ее охотничий пыл

вдруг ослабел,  и она ушла,  удовольствовавшись одной только птицей.

Камио она не стала рассказывать об этом случае, должно быть, потому,

что ничего  не  могла толком объяснить.  Одно  она  знала - здесь на

рассвете,   в дымке речного тумана,  с ней произошло нечто странное,

то, чего никогда не случалось раньше. В душе ее шевельнулось чувство

более властное, чем охотничий инстинкт.

    Когда наступила пора прилива,  катер скрылся под водой, и лишь в

кабину,  где,  прижавшись друг к другу, лежали Камио и О-ха, вода не

проникала.  Вскоре лисы притерпелись  к  жизни  у реки,  хотя здесь,

среди  солончаков,  чувствовали себя  не  лучшим образом.  Моллюски,

которых они поедали,  ловко вскрывая раковины зубами, пришлись обоим

явно не по нутру.  К тому же здесь земля пропиталась сыростью и было

куда холоднее,   чем  в лесу  или  в городе.  Завывай,   не встречая

препятствий  на  своем пути,  свистел  над  заболоченными равнинами,

словно наточенная коса,  готовая снести голову каждому,  кто забудет

пригнуть  ее.   Влажная почва налипала лисам на лапы,  и они тратили

немало времени, выкусывая забившиеся между когтей комочки смерзшейся

грязи.  В мерзлой траве на вершине дамбы было полно змеиных гнезд, и

дерзнувший нарушить зимнюю спячку гадюки  мог поплатиться жизнью.  В

погожие дни, когда солнце пригревало сильнее, лисы замечали на траве

выползших погреться змей и с опаской обходили их.

    Так  текли  дни.  Иногда  на  болотах появлялись люди,   но  это

случалось крайне редко.   К  тому  же гуси,  издалека заметив людей,

поднимали оглушительный шум, который разносился за много миль вокруг

и предупреждал  лис об опасности.  В часы досуга О-ха подолгу сидела

на палубе  и  наблюдала,  как гуси роются в тине.  Эти тяжеловесные,

неповоротливые  птицы  ловко  отпихивали друг друга,  чтобы схватить

рыбешку   или   моллюска.  Порой чайки,  явно  не  слишком довольные

нашествием северных переселенцев, опустошавших их владения, пытались

замешаться  в  толпу гусей.   Но  те немедленно замечали чужаков и с

позором изгоняли их.  Лисице никогда не приходила мысль поймать одну

из  этих  грубых,  неотесанных птиц  -  она понимала,   что  с такой

внушительной добычей  ей не совладать.  Все разговоры гусей казались

О-ха  непристойной бранью.  Хотя  на  солончаках всем хватало места,

гуси  относились   к  своим соседям  с  подозрением  и,   когда О-ха

проходила мимо,  бросали на нее злобные взгляды и шипели, словно она

нарушила  какую-то  невидимую  границу.   Порой  гуси  приходили   в

волнение, они принимались хлопать своими огромными плоскими крыльями

и вертеть головами, всем своим видом показывая, что здешняя жизнь им

опостылела  и  они ждут  не  дождутся дня,  когда вновь отправятся в

странствие.  Кое-кто  из них даже поднимался в воздух,  и нередко за

ним взмывали остальные;  темной тучей гуси закрывали небо  и  вдруг,

словно   по   волшебству  превратившись  в  дисциплинированных птиц,

выстраивались клином.  Каждый прекрасно знал свое место в строю.  Не

нарушая  своих  цепочек,   гуси  низко летели  над  солончаками,   с

легкостью огибая деревья и другие препятствия.

    Их  организованный,   выверенный  полет разительно отличался  от

полета песочников,  которые взмывали в воздух беспорядочной толпой и

летели сбившись в кучу,  едва не задевая друг друга крыльями. Каждую

минуту они, словно по команде, слышной лишь им одним, резко изменяли

направление.

    О-ха   и   Камио  скоро  поняли,    что   лучше избегать впадин,

заболоченных низин и что трясина грозит им мучительной смертью.  Они

предпочитали охотиться  на возвышенностях,  которые во время прилива

оставались единственными островками суши.  Лисы знали:   с  приходом

весны здесь,  у реки, будет вдоволь пищи - птичьи яйца и рыбья икра,

угри,   черви,  гусеницы.   Но  пока  им  приходилось ограничиваться

довольно скудной добычей,   что  копошилась на дне реки и летала над

берегами.

0


Вы здесь » Животные » Флуд,флуд и еще раз флуд! » Почитайте,кто хочет =)


Страничка Огнегривки.Коты-Воители,Аватары,Обои,Книги,Иконки,Календарики,Часики,Закладки,Игры,Рисунки,Форум,Ролевая Игра и многое-многое другое.Жми скорее! =) Мартин-Каталог - животные в добрые руки, потерянные и найденные ЗВЕРЕК - Портал для любителей домашних животных Кинологический центр Империал Форум Собаки Средней Азии Форум о Тестовых Испытаниях Волкодавов  Питомник Среднеазиатской овчарки ПитомникСреднеазиатских овчарок IT KIENE BAG DAN Питомник САО Пастерита Кандрбуль Племенной питомник среднеазиатских овчарок Гильдияр. Питомник САО Алтын Таш Почти все о хомяках: виды, содержание, разведение, здоровье, доска объявлений, форум.Мир морских свинок — породы, содержание, питание, поведение, разведение, уход, заболевания, советы ветеринаров, клуб, история и география, общие сведения и многое другоеВыставка маленьких грызунов ЗВЕРЕК НА ЛАДОШКЕэлитных  животных - все о собаках, кошках, птицах - породы, выставка-продажа, доска объявлений.