ГЛАВА 17
На болотах лисам жилось не слишком тепло и сытно, но зато здесь,
в окружении воды и трясины, они чувствовали себя в безопасности,
особенно в зимнюю пору. Конечно, летом в бухтах неминуемо появятся
охотники, а во время прилива и рыбаки. Но зимой людей сюда не тянуло
- заледенелые пустоши, открытые ветрам, наполняли человеческие
сердца ужасом. Серый, однообразный пейзаж нагонял тоску. Если ад
существует, он вполне мог бы быть таким. Холодные утренние туманы
поднимались над солончаками, словно призраки, а крики птиц
напоминали горестные возгласы потерянных душ, обреченных на вечные
скитания по этим унылым равнинам. Безжалостные ветры и непроходимые
топи надежно хранили лис от людского вторжения.
О-ха и Камио жили по принципу - день прошел, и хорошо, у них
хватало забот, так что заглядывать в будущее не приходилось.
Застрявший в тине катер, со всех сторон облепленный илом и
водорослями, давал лисам хоть и скромный, но вполне надежный приют.
С тем чтобы добыть еду, тоже не было затруднений, - правда, сначала
здешняя пища была лисам не по вкусу, но скоро они к ней привыкли.
Иногда им удавалось поймать незадачливую птицу, но в основном они
питались моллюсками, крабами, креветками, червяками. Больше всего
О-ха скучала по древесным грибам, таким сочным и вкусным, и по
лакомым гнездам насекомых, которые в Лесу Трех Ветров можно было
обнаружить чуть не в каждом гнилом пне.
Однажды на болоте О-ха столкнулась с неведомым созданием,
подобных которому до сих пор не встречала. Знакомство стоило лисице
оцарапанного носа и уязвленной гордости. Она осторожно пробиралась
по влажной траве, тщательно обнюхивая каждую выемку, - там могли
притаиться угри, выброшенные приливом на берег. Вдруг, когда она в
очередной раз сунулась в какую-то дырку, кто-то вцепился в ее
чувствительную морду. О-ха отпрыгнула назад и увидела, что на носу у
нее повисла тварь, напоминающая крупного краба. О-ха пережила
несколько весьма неприятных секунд, прежде чем ей удалось
освободиться от обидчика и стряхнуть его в тину.
Это был серебристо-серый моллюск с длинным хвостом и парой
огромных клешней. С тех пор лисица очень опасалась подобных
столкновений и прежде, чем сунуть морду в углубление, старалась
убедиться, что там не прячется враг.
Как-то вечером, вернувшись с охоты, О-ха уловила в дуновении
ветра слабый запах собаки. Он доносился со стороны дамбы, и
встревоженная лисица, припав к земле, затаилась в ожидании новых
запахов и звуков.
Запах не исчезал, но сколько О-ха ни вглядывалась в поросшую
травой дамбу, она не заметила никаких признаков движения.
Подозрительных звуков тоже не было слышно, и лисица решила вернуться
домой, на катер. Она вскарабкалась по накренившейся палубе и сквозь
разбитое окно скользнула в кабину. Камио спал. О-ха разбудила его и
спросила, не чувствует ли он необычных запахов.
Лис лизнул собственный нос и наставил его по ветру. Сквозь
множество нахлынувших запахов он немедленно уловил один, тревожный.
- Собака. Вне всяких сомнений, собака. Но зачем ее занесло на
болота? Да еще одну, без хозяина. Заблудилась, что ли?
- Наверное, - откликнулась О-ха. - Человеческого запаха не
слышно. Наверняка собака отбилась от хозяина и случайно забрела
сюда. А может, она ранена? Как ты думаешь, чего нам от нее ждать?
Причинит она нам вред?
Камио покачал головой, но все же сказал, что этой ночью им обоим
лучше не выходить. О-ха улеглась в кабине, опустила голову на плечо
лиса и попыталась заснуть, но беспокойство не отпускало ее.
Несколько раз лис будило поскуливание, доносившееся со стороны
дамбы, - эти заунывные звуки резали уши и бередили душу. Но никто из
них не решался пойти на разведку, ведь это могла быть ловушка. Да и
вообще, безрассудно было идти на запах собаки, их злейшего врага.
Когда наступил рассвет, лисы заметили, что на дамбе кто-то
шевелится. И в самом деле там был пес. Принюхавшись и вглядевшись,
О-ха узнала его: это был Хваткий, в прошлом неумолимый охотник за
лисами, ныне сторож на ферме. Пес находился в плачевном состоянии.
Бока его ввалились, морда осунулась, - похоже, он умирал с голоду.
Из глотки его вырвались душераздирающие звуки, - вероятно, люди,
услышав их, преисполнились бы сочувствия и со всех ног кинулись бы
утешать пса, но лисы не склонны к сентиментальности, и воплями их не
проймешь. Во взгляде Камио мелькнуло презрение.
- Что это он так разоряется? - пробурчал лис. - Если попал в
переделку, надо из нее выпутываться, а не причитать. Воем горю не
поможешь.
- Он думает иначе, - заметила О-ха. - И сейчас он не просто
воет, он зовет на помощь. Собаки считают, это самый надежный способ
выпутаться из беды.
Хваткий тем временем заметил катер, наполовину затонувший в тине
и скрытый зарослями камыша. По брюхо проваливаясь в вязкий ил, пес
двинулся к убежищу лис. Один раз он угодил в топкое место и едва не
скрылся в трясине с головой, но, сделав невероятное усилие, уперся
лапами в плавающий на поверхности обломок дерева и выкарабкался. По
мере приближения пса волнение О-ха все возрастало.
- Он идет сюда, - прошептала она. - Что же делать?
Камио тоже растерялся. Но, быстро оценив ситуацию, он решил, что
объясниться с Хватким надо прежде, чем пес доберется до катера и на
твердой палубе почувствует себя увереннее.
- Эй, ты, пес! - окликнул Камио. - Чего тебе здесь надо?
Хваткий, осторожно переступавший по ненадежному дну, остановился
и устремил взгляд на катер. Несомненно, он понял по диалекту, что с
ним разговаривает лиса. Но запах пса, донесшийся до О-ха и Камио,
свидетельствовал лишь об облегчении, словно Хваткий нашел наконец
то, что искал.
- Лиса? - проворчал пес. - Конечно лиса, я ведь еще вчера почуял
лисий запах. Вас здесь должно быть двое, лис и лисица. Нюх у меня
неплохой, да, очень даже неплохой, хотя меня и посадили на цепь.
Глядите, я почти дошел. Я устал и проголодался. Хочу отдохнуть.
Сейчас доберусь до вашего катера.
- Вот как? - проронила О-ха.
Надо бежать, немедленно бежать, подсказывал ей инстинкт.
- Да, сейчас я доберусь до вашего катера. Но, слово чести, вас я
не трону, поняли?
Из его вислогубой пасти вместо слов вылетало нечленораздельное
рявканье, но так говорят все охотничьи собаки - глотки у них словно
чем-то забиты. По этому косноязычному выговору охотничью собаку
можно сразу отличить от любой другой.
- Значит, ты нас не тронешь? - насмешливо фыркнул Камио. -
Спасибо, приятель, ты очень добр. Прямо камень с души снял. Смотри
только, как бы тебя самого не тронули. Сейчас ты не в лучшем
положении: один неловкий шаг - и будешь пускать пузыри в трясине. А
мы, лисы, легкие, можем на болоте хоть плясать. К тому же, как ты
верно заметил, нас здесь двое. И мы здоровы и полны сил. А ты один,
и, судя по твоему виду...
Но Хваткий, не слушая, уже добрался до палубы, попытался на нее
вскарабкаться, однако сорвался и шлепнулся в грязь. Тем не менее он
грозно прорычал:
- Что, рыжие бестии, вообразили, что справитесь с охотничьей
собакой! Ха, не смешите! На своем веку я прикончил лис больше, чем
шерстинок на ваших поганых трубах.
- Хвостах! - взвизгнула О-ха, которую это охотничье словечко
заставило содрогнуться.
- Что? Хорошо, будь по-твоему, хвостах так хвостах. Мне без
разницы. Только запомните хорошенько, - рявкнул он, - я смолоду
привык убивать, перекусывать шеи и ломать хребты. Мои челюсти несут
смерть. Мои зубы остры и крепки. Я жесток, свиреп и беспощаден. Я не
знаю жалости. Лишь полугодовалым щенком я понял, что "убить лису" -
это два слова, а не одно. Скольких лис я загонял и...
Тут он прервался, вновь попытавшись забраться на палубу, и снова
упал. Запыхавшийся, обессиленный пес беспомощно распластался в
грязи. В эту минуту и О-ха, и Камио не составило бы труда
разделаться с ним: изнуренный голодом, Хваткий еле шевелился и со
всех сторон его окружала вязкая трясина.
- Обещаю. Не трону вас, - выдохнул он. - Слово. Чести.
Хваткий смолк, чтобы немного перевести дух. Лисы не сводили глаз
со своего жалкого противника. "Может, нам уйти отсюда? - спросил
Камио у подруги. - У нас есть время, пока пес не очухается". Но О-ха
считала, что оставлять столь удобное жилище, как катер, будет с их
стороны неосмотрительно, - на болотах они вряд ли найдут более
подходящий дом. Хваткий, полагала она, сейчас и цыпленка не
загрызет, не то что лису.
И они не двинулись с места, хотя все нервы О-ха были натянуты и
она наблюдала за собакой с тревогой и недоверием. Разумом она
понимала, что опасности нет, но нутро ее восставало против столь
близкого соседства с охотничьим псом. Она чувствовала: Камио тоже не
по себе, хотя в зоопарке он жил рядом с могучими, злобными
хищниками.
Наконец Хваткий отдышался, сделал еще одну попытку и оказался на
палубе. Протиснувшись в кабину, он первым делом набросился на
остатки лисьей пищи.
- Какая гадость, - бурчал он, с отвращением морща нос и с
жадностью глотая кусок за куском. - Соленая дрянь. Хоть бы кусочек
приличного мяса.
- Посмотри только на этого наглеца, - обернулся к подруге Камио.
- Жрет, так что за ушами трещит, да еще и хает. Слушай, ты, давай-ка
сам иди добудь себе приличного мяса. Мы не собираемся тебя угощать!
- Эй, не забывайся! - прорычал Хваткий. - Говори со мной
повежливее! Иначе я шкуру с тебя спущу, рыжая бестия!
- Воздержись от подобных любезностей, - огрызнулась О-ха.
- Тебе что, не нравится, когда тебя зовут рыжая бестия? А как
тебя назвать иначе?
В ответ Камио подскочил к псу и укусил его за нос.
- Без грубостей! А то смотри, спину переломаю! - грозно взревел
Хваткий, хотя на глазах у него выступили слезы. - На первый раз, так
и быть, прощается. Но посмеешь сделать это еще - пеняй на себя.
У Хваткого не хватило сил даже как следует облизать укушенный
нос. Лисы поняли, что пес на последнем издыхании и, вполне возможно,
не дотянет до вечера. Как бы ни хорохорился Хваткий, взгляд потухших
глаз выдавал его. Камио налетел на пса, не разобравшись, что тот
слаб, как котенок, оставшийся без материнского молока. Казалось бы,
лис должен был устыдиться, увидев, что связался с полуживым
соперником. Но Камио не мог сочувствовать своему заклятому врагу,
который всю жизнь преследовал его соплеменников и, опьяненный
кровью, рвал их на куски.
- Оставь его, Камио, - сказала О-ха. - Он ничего нам не сделает.
Пора на охоту, а то скоро прилив. Идем.
Пока они охотились, пошел сильный дождь, и лисы с радостью
предвкушали, что, вернувшись на катер, напьются пресной воды,
которая скапливалась на днище. В тот день они нашли трех убитых
гусей, - возможно, люди выпустили в птиц пули, предназначенные
лисам, собакам и барсукам. Неизбывный Страх еще не улегся, и им надо
оставаться в болотах, поняли О-ха и Камио. Одного гуся они
припрятали в зарослях тростника, а двух других унесли с собой.
Каждый вцепился зубами в шею птицы и потащил так, что тяжелое тело
гуся волочилось по земле. Лисы никогда не перекидывают добычу за
спину, хотя некоторые люди полагают, что они переносят увесистых
птиц именно так, наиболее удобным способом.
Вернувшись домой, они обнаружили, что Хваткий жив и вылакал всю
дождевую воду, впрочем, глаза его потускнели еще больше. Пес был
истощен до крайности, ребра его натягивали облезлую шкуру, словно
железные обручи. Пока лисы ели, он не сводил с гусей жадного
взгляда. Наконец О-ха и Камио до отказа набили животы и отошли от
добычи. Тогда пес, урча, набросился на остатки гусей. "Ишь
разлакомился, надо бы его отогнать", - лениво подумала О-ха. Но
лисица было сыта и потому не жалела мяса. Она улеглась, опустив
голову на пушистый бок Камио. Лис тоже не стал мешать Хваткому, и
пес наелся до отвала. Глаза его немедленно загорелись живым блеском.
Он устроился на обшарпанном сиденье в кабине и заснул. Меж тем
наступил прилив, катер захлестнула солоноватая вода, и в маленьких
водоворотах закружились гусиные перья и кости.
Теперь, когда О-ха приходилось делить кров с собакой, да еще и
охотничьей, в душе ее постоянно царило смятение. Стоило ей,
проснувшись, ощутить запах пса, ее тут же охватывала паника, с
которой не могли совладать никакие доводы разума. Этот запах не
просто был ей противен - он оскорблял ее чувства, особенно когда
смешивался с запахом Камио, ее мужа. Если Хваткий принимался шумно
чесаться и скрестись, это так раздражало ее, что она еле
сдерживалась, чтобы не наброситься на пса. Ему было достаточно
рыгнуть, чтобы О-ха вышла из себя.
Но порой, когда Завывай, проникая сквозь щелястые бока катера,
относил собачий запах прочь от лисицы, она смотрела на своего
постылого соседа более снисходительно. Конечно, за свою жизнь он
погубил несчетное множество лис, но сейчас дух его сломлен,
одряхлевшее тело отказывается служить, и лишь упрямство мешает
Хваткому признать, что как охотник он кончился. Иногда пес бормотал
что-то о минувших днях, когда он стяжал себе почет и славу,
выслеживая и убивая лис. О-ха, к собственному великому недоумению,
обнаружила, что эти рассказы не вызывают у нее возмущения. Напротив,
в душе ее шевелилась порой жалость к Хваткому. Всю жизнь пес не
принадлежал себе - им повелевал могущественный некто, который в
конце концов предал своего верного раба. Хваткий всецело доверился
тому, кто был этого не достоин, он служил хозяину верой и правдой,
но, когда силы оставили пса, его выбросили как ненужный хлам. Вся
его жизнь была пропитана ложью, в которую он пытался поверить сам и
убедить своих слушателей.
- Хозяин души во мне не чаял, ценил меня куда больше других
своих собак, меня холили и лелеяли, надышаться на меня не могли. Уж
конечно, мне всегда доставались отборные куски. Спору нет, я по
праву заслужил это - я действительно был лучшим из лучших. Ни одна
собака не могла со мной сравниться. В тот день, когда я отправился
служить на ферме, хозяин рыдал от горя. Но он не смел меня
удерживать, потому что понимал - я гордый пес. Теперь, когда я уже
немолод, мне не пристало плестись в хвосте своры гончих. Конечно,
охранять ферму не так увлекательно, как убивать лис. Но и это важное
дело, очень важное. Люди знали: когда я рядом, они в полной
безопасности. И уж как они меня обожали, как восхищались...
Если бы Хваткий, не сбиваясь, твердил одно и то же, лисы,
наверное, поверили бы его россказням. Но порой пса прорывало, и,
задыхаясь от обиды, он последними словами поносил бывшего хозяина, с
отвращением отзывался о ферме и ее обитателях. Как-то он посягнул
даже на собственную персону и принялся клясть свою нынешнюю
нерасторопность, из-за которой он утратил блистательное положение в
собачьем обществе.
О-ха понимала, что пустое бахвальство пса должно внушать ей лишь
презрение, но иногда слушала Хваткого с сочувствием и грустью, хотя
сама злилась на себя за это. С тех пор как пес появился здесь,
лисица утратила покой - в груди ее беспрестанно бушевали самые
противоречивые чувства.
Однажды в сумерках, когда все трое устраивались на ночлег в
кабине, Камио спросил у пса:
- А как тебя занесло в такую даль? Заблудился, что ли?
В ответ они впервые услышали от Хваткого что-то похожее на
правду.
- Ты что, рыжая бестия, спятил? Такая собака, как я, не может
заблудиться! - возмутился Хваткий, но в голосе его не чувствовалось
настоящей злобы. - Я здешние окрестности знаю как собственные лапы.
Найду дорогу домой с закрытыми глазами, даже в тумане, густом, как
гороховый суп. Ясно, я не потерялся, а убежал сам.
- Убежал? - удивилась О-ха. - С чего это вдруг?
- Надоело сидеть на цепи. Помнишь мою цепь, лисица? Ты ведь
приходила на ферму как-то ночью, я запомнил твой запах. Проклятая
цепь! Я благородный охотник, а не дворовый ублюдок. Привык бегать на
свободе, привык, чтобы вольный ветер ерошил мою шерсть, а запахи
земли наполняли мои ноздри. А там, на ферме, я едва не свихнулся.
День за днем болтаешься на цепи, сделал семь шагов - и назад. Вам,
лисам, диким тварям, этого, конечно, не понять.
- Отчего же. - С Камио мигом соскочил сон. - Я и сам испытал
нечто подобное. Семь шагов, знакомы мне эти семь шагов. Да, пес,
выходит, мы с тобой товарищи по несчастью. Оба перенесли кошмар
заточения и, воспылав стремлением к свободе...
Камио порой впадал в высокопарность, и О-ха, зная эту его
особенность, поспешила перебить мужа.
- Так что же с тобой случилось? - спросила она у Хваткого.
- Как-то ночью мне удалось освободиться, выскользнуть из
ошейника. Я помчался в поля и охотился, охотился, охотился -
бросался в погоню за всем, что движется. За лисами тоже. Жаль
только, ни одной не поймал. Но все равно я чувствовал себя прежним
Хватким, главарем своры гончих. Но утром я вернулся домой. Я не
собирался становиться бродягой. Я честная собака и помню о долге.
Помню, что мое место - рядом с людьми. Если бы я не вернулся, то
предал бы их. А хозяева есть хозяева. Их надо чтить. Я хотел лишь
немного глотнуть свободы, но они...
- Что?
- Они поджидали меня с ружьями наготове. Хотели пристрелить.
Меня, Хваткого, знаменитого охотника, грозу лис. Пристрелить, как
ничтожную дикую тварь.
- Понятно, - заметил Камио. - Они решили, что ты подцепил Белое
Безумие. Так ведь?
- Белое Безумие? И где ты только таких слов набрался. Нет, они
попросту решили, что я взбесился. А раз так, меня лучше прикончить.
И это после всего, что я для них делал. Охранял их дома. Играл с их
детьми. Убивал для них лис.
- Кому нужен бешеный пес, - вставил Камио. - Старина Хваткий
вышел у людей из доверия. Безрассудно позволять собаке, в которую
вселился дьявол, играть с человеческими детенышами.
- Так или иначе, от людей исходил запах страха. Но, увидев меня,
они ласково залаяли на своем языке, который я прекрасно понимаю.
"Иди сюда, Хваткий, - звали они. - Нагулялся, мальчик? Сюда, песик,
сюда. Посмотри, какая славная косточка". При этом лица их были
напряжены, а глаза полны ужаса. Меня ружьями не испугаешь, я на них
нагляделся вдоволь. И люди держали их небрежно, словно захватили
случайно. Но я знал: стоит мне приблизиться, несколько пуль
продырявят мою шкуру. Тогда я притворился, что ошалел от радости -
ну, знаете, как мы, собаки, умеем это делать, - высунул язык,
замахал хвостом и все такое. Но чем ближе я подходил, тем яснее
видел ужас в их глазах. Наконец один из них не выдержал и вскинул
ружье. Тогда я повернулся и бросился наутек. К счастью, я не успел
подойти к ним на расстояние выстрела. Пули вздымали землю у меня за
спиной, раскаты выстрелов отдавались у меня в ушах. Сколько раз они
стреляли мне вслед, не знаю. Я не стал ждать, пока меня прикончат, и
скрылся в полях. С тех пор брожу, одинокий и бесприютный, и лишь
только издали замечу людей, спешу от них скрыться.
- Как ты думаешь, они не будут тебя выслеживать? - с тревогой
спросила О-ха.
- Кто? Люди? Чушь. Да им не выследить и...
- Слона? - подсказал Камио.
- Кого-кого? Хотя люди без собак не способны выследить никого.
Тебе-то, рыжая бестия, это должно быть известно. Где уж им,
недотепам. Особенно фермерским, те вообще ни на что не годятся. Они
и дохлую крысу, которая смердит у них под носом, почуют разве что на
десятый день. А кто он такой, этот, как его... слон?
- Громадный зверь. Величиной с дом, не меньше. А следы у него с
крышку люка.
- Никогда о таких не слыхал.
- Здесь их не встретишь. Они живут в Стране Львов.
- Что еще за львы такие?
- Хватит об этом, - оборвал Камио, которому надоел затянувшийся
разговор. - Пора спать. Мы все устали. Если ты рассчитываешь
перегрызть нам глотки, когда мы уснем, заранее предупреждаю -
выбрось это из головы. Сразу окажешься в холодной воде и камнем
пойдешь ко дну.
- Была нужда, - пробурчал Хваткий. - Здесь же никто не увидит,
как я с вами разделаюсь, ни хозяин, ни приятели по своре. Не добыча
дорога, а почет. Тебе этого не понять, дикарь. Охота - это же
зрелище, представление. Зачем мне стараться, перегрызать глотки паре
лис, если некому полюбоваться на мой подвиг. Так что спите спокойно.
- Спасибо на добром слове, - проронил Камио, и О-ха
почувствовала, как он теснее прижимается к ней, чтобы защитить от
ночного холода.